Василий Ключевский - Курс русской истории (Лекции XXXIII—LXI)

• Название: Курс русской истории (Лекции XXXIII—LXI)
• Автор: Василий Ключевский
• Жанр: История

Второй том В.О.Ключевского содержит двадцать девять лекций (XXXIII—LXI) крупнейшего труда русского историка.

---

Пустынный общежительный монастырь

В Древней Руси различали три вида иноческой жизни: общежитие, житие особное и отходное. Общежительный монастырь — это монашеская община с нераздельным имуществом и общим хозяйством, с одинаковой для всех пищей и одеждой, с распределением монастырских работ между всей братией; ничего не считать своим, но все иметь общее — главное правило общежития. Отходному житию посвящали себя люди, стремившиеся жить в полном пустынном уединении, пощении и молчании; оно считалось высшей ступенью иночества, доступной лишь тем, кто достигал иноческого совершенства в школе общего жития. Особное житие вообще предшествовало монастырскому общежитию и было подготовительной к нему ступенью. Оно было очень распространено в Древней Руси как простейший вид иночества и принимало различные формы. Иногда люди, отрекавшиеся или помышлявшие отречься от мира, строили себе кельи у приходского храма, заводили даже игумена как духовного руководителя, но жили отдельными хозяйствами и без определенного устава. Такой монастырь-«особняк» составлял не братство, а товарищество, объединявшееся соседством, общим храмом, иногда и общим духовником. Другие селились в пустыне человека по два, по три и более в отдельных кельях по соседству, образуя небольшие отшельнические поселки. Но когда среди них появлялся сильный, приобретавший известность подвижник, вокруг него сосредоточивались эти рассеянные пустынки, образовывалось скученное поселение, заводились общие работы, пришельцы помогали хозяину в трудах над окрестным лесом, «древие посекая и землю очищая к насеянию плодов земных», отшельники начинали «обще ясти во единой храмине», по выражению одного жития, являлась нужда построить для умножавшейся братии просторный храм с общей трапезой. Так особное житие само собою переходило в общежитие. Наконец, братия слала в Москву челобитье о монастырском строении, как читаем в житии Антония Сийского, «пожаловал бы государь, велел богомолье свое монастырь строити на пустом месте, на диком лесу, братию собирати и пашню пахати». Разрешение пашню пахать значило, что дикий казенный лес, окружавший монастырь, отдавался ему во владение для расчистки под пашню. С минуты этого пожалования товарищество бесформенного особняка превращалось в учреждение, становилось юридическим лицом. На первых порах, когда монастырь устроялся и обзаводился, братия вела усиленно трудовую жизнь, терпела «монастырскую страду». По задачам иночества монахи должны были питаться от своих трудов — «свои труды ясти и пити», а не жить подаяниями мирян. Среди основателей и собиравшейся к ним рядовой братии пустынных монастырей встречались люди из разных классов общества — дворяне, купцы, промышленники и ремесленники, иногда люди духовного происхождения, очень часто крестьяне. Общежительный монастырь под руководством деятельного основателя представлял рабочую общину, в которой занятия строго распределялись между всеми, каждый знал свое дело и работы каждого шли «на братскую нужу». Устав белозерских монастырей Кирилла и Ферапонта, как он изложен в житии последнего, живо изображает этот распорядок монастырских занятий, «чин всякого рукоделия»: кто книги пишет, кто книгам учится, кто рыболовные сети плетет, кто кельи строит; одни дрова и воду носили в хлебню и поварню, где другие готовили хлеб и варево; хотя и много было служб в монастыре, вся братия сама их исправляла, отнюдь не допуская до того мирян, монастырских служек. Но первой хозяйственной заботой основателя пустынного монастыря было приобретение окрестной земли, обработка ее — главным хозяйственным делом собиравшейся в нем братии. Пока на монастырскую землю не садились крестьяне, монастырь сам обрабатывал ее, всем своим составом, со строителем во главе выходя на лесные и полевые работы. Земледельческое хозяйство приходилось заводить в диком, нетронутом лесу, расчищая его под пашни и огороды. В одном монастырском сказании XVI в. такими чертами изображается образцовая деятельность основателя пустынного монастыря: довольно лет подвизался он в своей обители, построил церкви и кельи поставил, «и многая по чину монастырскому взградив, и нивы и пашни к монастырю приобрете, и человеки многие (слуги-миряне), и скоты на службу в обитель сию устрои, и не преста от труда своего, аще и в многолетной седине, и не даде телу своему нимало покоя, еще второе о бозе умышляет, дабы ему дал бог обрести место потребно к рыбной ловле». Так помыслы о пустынном безмолвии завершались образованием монашеской земледельческой общины. Причиной такого, как бы сказать, уклона иночества была его связь с крестьянской колонизацией. Пустынники шли вслед за крестьянами или пролагали им дороги в заволжских лесах; пустынный общежительный монастырь служил нуждам переселенцев, религиозным и хозяйственным, широко пользовался их трудом, из их среды пополнял свою братию. Та же причина в ряду других условий содействовала и дальнейшему уклонению большинства русских монастырей от идеи иночества, о чем буду говорить в следующий час.

ЛЕКЦИЯ XXXV

Способы земельного обогащения монастырей. Земли жалованные. Вклады по душе и для пострижения. Купли и другие сделки. Вредные следствия монастырского землевладения для самого монашества. Монастырские кормы. Упадок монастырской дисциплины. Неудобства монастырского землевладения для служилых людей и государства. Вопрос о монастырских вотчинах. Нил Сорский и Иосиф Волоцкий. Собор 1503 г. Литературная полемика по вопросу. Законодательные попытки сдержать земельное обогащение монастырей.

Мы видели, как древнерусский общежительный монастырь становился земледельческой общиной. Теперь нам предстоит рассмотреть, как многие из этих монастырей превращались в крупных землевладельцев.

Земли жалованные

Житие изображает древнерусского пустынножителя в минуты его жизни, когда он приближался к своему иноческому идеалу. Но сохранились документы, в которых тот же пустынножитель является в ежедневном быту, среди своих будничных хлопот. Здесь он заботливый хозяин, пекущийся о прокормлении собранной братии. Около половины XVI в. на южном берегу озера Ильмень близ пустоши Леохнова начал подвизаться отшельник Антоний из тверских дворян. Потом к нему собралось несколько сподвижников, и к концу века возник монастырь. Жизнь Антония описана в житии обычными чертами строгого пустынножительства. Но из сохранившихся актов монастыря видно, как заботливо и с каким трудом устроял Антоний поземельное хозяйство своей пустынки. Стесненный помещичьими землями, он жаловался, что ему некуда выпустить монастырскую животину, выпрашивал себе сенные покосы, брошенные крестьянами и зараставшие лесом, также дворцовые пустоши, покинутые помещиками, брал их «из оброку для пашни и животинного выпуску», с обязательством их распахать и обстроить, «хоромы поставить». Выпрошенные луга и пустоши называются в документах «государевой жалованной землей». Между служилым землевладельцем и тяглым хлебопашцем пустынный монастырь оперирует с землей, как соперник того и другого, с тою лишь немаловажною разницей, что монастырь прочнее их обоих умел укреплять за собой приобретаемые земли. Способы этого укрепления особенно явственно выступают в другом случае. В 1618 г. Троицкого Сергиева монастыря старец Трифиллий да крестьянин Ивашка выпросили себе в Москве в дворцовом ведомстве «для пустынного строенья» лесное урочище Пелегово за рекой Унжей на диком месте, «от людей поотдалело». Предприниматели брали урочище на 6-летнюю льготу с обязательством в эти льготные годы «пустыню строить, храм воздвигнуть, братию и крестьян на пашню призывать, лес расчищать и пашню пахать к той пустыне и всякими угодьями владеть», а по истечении льготного срока платить в казну ежегодно около 10 рублей на наши деньги. Через 9 лет строитель отдал свою пустынь в Сергиев монастырь, который с крестьян соседней волости взял запись — никаких споров о земле с пустынью не затевать и своим строеньем ее не называть. Между тем пустынь уже наставила починков и насажала крестьян на своей земле и даже воспользовалась «промежной землей» — нейтральной полосой, пролегавшей между нею и волостью, и начала там «дворы строить и бобылей призывать», стесняя своих соседей. При такой колонизаторской домовитости казна охотно уступала строителям пустынных монастырей обширные диколесные пространства, чтобы ввести их в народнохозяйственный оборот. В конце XV в. монастырю Павла Обнорского пожаловано было «черного непашенного», нетронутого Комельского леса в Вологодском краю на 8 верст в длину и на 3—4 версты в ширину. В начале XVI в. некий старец Ефрем основал монастырь в глухом краю на верхней Ваге; преемнику основателя царь в 1559 г. дал грамоту с правом «от той пустыни лес сечи, и людей на том диком лесу садити, и пашню пахати на все стороны от монастыря по пяти верст». А игумену Феодору, построившему пустынку в диком лесу где-то между Вологдой, Каргополем и Вагой, в 1546 г. позволено было лес расчищать и заселять на 12 верст от монастыря во все стороны. Такие огульные земельные пожалования соединялись со щедрыми судными и податными льготами для крестьян, селившихся на пожалованных землях, и потому заселение их шло очень успешно. Когда преп. Павел в конце XIV в. начал подвизаться на пустынной Обноре, далеко кругом его кельи не было мирского жилья. В 1489 г., когда монастырю было пожаловано до 30 квадратных верст Комельского леса, с крестьян 4 монастырских деревень ведено было «податей никаких не имати», и спустя 56 лет в отведенном монастырю лесу стояло уже до 45 старых и новых деревень и починков, самим монастырем поставленных. Землевладельческие успехи монастыря при такой щедрости набожного правительства и при тогдашней неопределенности поземельных отношений нередко приводили к прискорбным столкновениям. Окрестные землевладельцы и крестьяне говорили про строителя: «Сей старец близ нас поселился, по мале времени завладеет нами и селитвами нашими; на нашей земле монастырь поставил и пашню строит и хочет завладеть нашими землями и селами, которые близ монастыря». В начале XVII в. вотчинный крестьянин Иосифова Волоколамского монастыря Симон, в Смутное время брошенный отцом и ушедший кормиться в Устюг, поселился в глухом лесу на речке Кичменге, притоке реки Юга, в урочище Волмах, откуда до ближайших крестьянских поселений было не меньше 20 верст. Жил он, как все лесные отшельники, «во многих трудех и подвизех, лес посекая и землю очищая», и, когда к нему стали собираться сожители, пошел в Москву хлопотать о разрешении «в непроходимом черном лесу обитель составити и братию собрати». Царь дал ему жалованную грамоту с правом владеть тем лесом на 10 верст во все стороны от его аршинной («яко локтя единого») келейки на реке Кичменге. Тогда окрестные крестьяне испугались, что привольный лес, где они промышляли на просторе, ускользнет из их рук. Симон построил церковь в своей пустыне: они сожгли ее. Симон построил другую: крестьяне захватывали его в пустыне наедине, просьбами, угрозами и даже пытками старались выманить у него царскую жалованную грамоту и наконец зверски его убили. Рассказы об озлобленном отношении окрестных обывателей к строителям монастырей из опасения потерять земли и угодья не редки в древнерусских житиях. Усердные не по разуму правители иногда оправдывали такое опасение, против воли самих строителей навязывая им даже населенные земли. Преп. Корнилий Комельский, основавший монастырь на реке Нурме, был строгий и нестяжательный пустынник. Отец Грозного очень чтил старца, который в молодости служил при дворе его бабушки. Житие Корнилия передает короткую беседу его с великим князем Василием. «Слышал я, отче, что у твоего монастыря нет сел и деревень; попроси, и я дам, что тебе нужно». Корнилий отвечал, что ему ничего не нужно, а только просит он дать ему немного земли с лесом близ монастыря, чтобы он со своею братией мог «от поту лица своего есть хлеб свой». Великий князь исполнил просьбу старца да от себя прибавил прилегавшие к монастырю деревни и починки «со всяким угодием», освободив их обывателей от всяких податей и поборов. Сохранилась пожалованная тогда Корнилию грамота, укреплявшая за монастырем 29 деревень и починков, обывателей которых «ведает и судит старец Корнилий с братьею сами во всем». Пустынник, которому собственный монастырь казался слишком шумным и который искал полного безмолвия, волей-неволей стал управителем чуть не целой сельской волости со всеми ее дрязгами.