Билл Брайсон - Беспокойное лето 1927

• Название: Беспокойное лето 1927
• Автор: Билл Брайсон
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-17-083744-1, 978-5-17-105073-3

Тем летом Чарльз Линдберг первым совершил беспосадочный перелет через Атлантику, а гангстер Аль Капоне подчинил себе всю нелегальную торговлю алкоголем в Чикаго, Юг США пережил величайшее наводнение, а сама страна уверенно показала себя главной действующей силой на мировой арене, на экраны вышел первый по-настоящему звуковой фильм, а четыре самых влиятельных банкира планеты провели тайное совещание, результатом которого стали последующий крах фондового рынка и Великая депрессия.

А в остальном лето 1927 года в США было долгим и теплым, ярким и ласковым…

---

В то воскресенье на корте «Стад-Франсе» Тилден с Хантером выступили достойно против Боротра и Бруньона, но французы были моложе и сильнее и выиграли матч со счетом 4:6, 6:2, 6:2. Журналист из Ассошиэйтед Пресс назвал его «пожалуй, величайшим мужским парным матчем, который проводился во Франции». Но увы, Херрику не было суждено его досмотреть. Во время третьего сета ему передали телеграмму, в которой сообщалось, что Линдберга видели в небе над Ирландией и что вечером он должен прибыть в Париж. Позже Херрик вспоминал, что не придавал значения вылету Линдберга вплоть до того самого момента. Родман Уонамейкер настолько забросал Херрика своими телеграммами, что тому и в голову не приходило, что героем трансатлантического перелета может стать кто-то еще, кроме Бэрда. Посол тут же покинул стадион. Для него известие о возможной посадке Линдберга в Париже стало не радостной новостью, а источником очередной головной боли.

В 1927 году к американцам в Европе особенно теплых чувств не питали, а во Франции зачастую относились с неодобрением. Настойчивые требования полностью выплатить долг в 10 миллиардов долларов, которые американцы выделили ряду европейских стран в виде займа, казались самим европейцам чрезмерными и неуместными, тем более, что все эти деньги были потрачены на закупку американских товаров, а это означало, что американцы оказываются в двойном выигрыше. Война подорвала экономику европейских стран, и ее последствия ощущались до сих пор, тогда как экономика США находилась на подъеме. Но многие американцы не соглашались с европейцами. На их взгляд, долг оставался долгом, и нежелание европейцев выполнять обязательства они рассматривали как злоупотребление доверием. Для тех же американцев, кто был склонен к изоляции – а к ним, как мы увидим, принадлежал и Чарльз Линдберг, в последующем яркий выразитель такого рода мнений, – ситуация служила очередным доказательством того, что американцы не должны впутываться в европейские дела. В очередном приступе изоляционизма Америка повысила и без того высокие тарифные барьеры, из-за чего многие европейские производители не могли достигнуть былого благополучия.

В результате в Европе росли антиамериканские настроения, особенно во Франции, где с трудом сводящие концы с концами местные жители с раздражением смотрели на американских туристов – молодых, шумных и развязных, живущих на широкую ногу, словно аристократы, разбрасывающие направо и налево обесцененные европейские деньги. За прошедший год количество франков по отношению к долларам почти утроилось, отчего для французов жизнь превращалась в борьбу за выживание, а для американских гостей – в веселый карнавал. Кроме того, французы не могли прийти в себя от трагедии с Нунжессером и Коли; многие считали, что их намеренно унизили, что американские метеорологи скрыли от них важные сводки. Как следствие, туристические автобусы с американцами иногда закидывали камнями, а в некоторых ресторанах американцев отказывались обслуживать. Атмосфера однозначно накалялась. У посла Херрика были все основания волноваться. Никто не мог предсказать, чем обернется посадка американского пилота во Франции.

Но, что примечательно, в конечном счете сотни тысяч человек побросали все свои дела и в воодушевлении устремились к Ле-Бурже.

Стоит отдельно задуматься о том, каким достижением был перелет Линдберга от Лонг-Айленда до аэродрома под Парижем в одиночку. В отсутствие точных навигационных приборов ему приходилось рассчитывать свое местоположение по компасу и скорости полета, а также принимать во внимание отклонение с предположительного маршрута. О том, насколько трудно ориентироваться в таких условиях, говорит хотя бы тот факт, что через месяц после этого полета экспедиция Бэрда – несмотря на то, что в ней был отдельный штурман и отдельный радист в помощь первому и второму пилотам, – отклонилась от места своего предполагаемого назначения на двести миль; они имели самое смутное представление о том, куда попали, и приняли огни маяка на побережье Нормандии за огни Парижа. Линдберг же, напротив, пролетел точно над всеми целями – Новой Шотландией, Ньюфаундлендом, полуостровом Динглом, мысом Ла-Аг – и приземлился в Ле-Бурже, как и намеревался. И все это, делая расчеты на коленке, в хрупком аэроплане!

Одно это делает его неоспоримо лучшим пилотом своего времени, если не всей истории авиации. В том году он единственный приземлился там, где и пообещал. Все другие перелеты того года – а их было немало – либо отменялись, либо заканчивались аварийными посадками в море или вовсе оборачивались таинственным исчезновением пилотов. Похоже, сам Линдберг считал, что прилететь из Америки прямо в Ле-Бурже – совершенно нормально и обычно. Наверное, для него так и было.

На заключительной стадии полета, от Шербура до Парижа, Линдберг не имел ни малейшего представления о том, как его встретят. Он не подозревал о том, что его будут приветствовать с таким размахом, с каким до тех пор еще не приветствовали ни одного человека в мире.

Он не знал, сколько людей его ожидают. Он беспокоился о том, найдется ли кто-нибудь, говорящий на английском языке, и не будет ли у него неприятностей из-за того, что у него нет французской визы. Первым делом Линдберг намеревался проследить за тем, чтобы его самолет поставили на стоянку, а потом хотел отослать телеграмму своей матери с сообщением о том, что прилетел. Он предполагал, что какие-то журналисты захотят взять у него интервью, если, конечно, во Франции газетчики работают допоздна. Потом ему нужно было найти какую-нибудь гостиницу, а также приобрести одежду и личные вещи, потому что с собой он совсем ничего не взял, даже зубную щетку.

Но для начала нужно было найти аэродром Ле-Бурже, потому что на его карте он отмечен не был. Линдберг знал, что он находится в нескольких милях к северо-востоку от Парижа и что он большой. Покружив над Эйфелевой башней, пилот взял курс на северо-запад, где единственное похожее на аэродром место было окружено яркими огнями и походило на какой-то освещенный индустриальный комплекс с длинными щупальцами, протянувшимися во всех направлениях. Это совсем не походило на аэродром, каким он его представлял. Линдберг еще не знал, что вся эта суматоха вызвана новостями о его прибытии; щупальцы света складывались из огней десятков тысяч автомобилей, устремившихся в Ле-Бурже и попавших в самую большую пробку в истории Парижа. Водители и пассажиры бросали свои машины и шли к аэродрому пешком.

В 22.22 по парижскому времени – ровно через 33 часа 30 минут и 29,8 секунды пребывания в воздухе, согласно официальным показаниям барографа, установленного на борту самолета американской Национальной ассоциацией аэронавтики, – «Дух Сент-Луиса» коснулся травянистой поверхности Ле-Бурже. И эта посадка радостным эхом отдалась по всей планете. Через несколько минут о благополучном приземлении Линдберга знали в Америке. В Ле-Бурже на летное поле устремились толпы людей – «бурлящая, кричащая человеческая масса… прорывающаяся со всех сторон света», согласно воспоминаниям одного очевидца. Восьмифутовый забор из металлической сетки был сметен в мгновение ока, как и несколько мотоциклов, оказавшихся на пути толпы. Среди приветствовавших доблестного летчика были танцовщица Айседора Дункан (скончавшаяся через четыре месяца в результате нелепого трагического случая, когда ее длинный шарф намотался на колесо автомобиля) и теннисист Жан Боротра, который вместе с Жаком Бруньоном ранее этим же днем в Сент-Клоде победил Билла Тилдена и Фрэнсиса Т. Хантера.

Для самого Линдберга вся эта ликующая толпа представляла, прежде всего, опасность, поскольку грозила разорвать его на клочки. Десятки рук вытащили его из кабины и понесли над головами, словно боевой трофей. «Я лежал поверх толпы, в центре океана голов, который простирался во все стороны и терялся в темноте, насколько я мог видеть, – писал Линдберг. – Я как будто тонул в человеческом море». Кто-то сорвал кожаный летный шлем с его головы, а другие, вдохновленные этим примером, принялись срывать с него одежду. Но, что еще хуже, позади Линдберг услышал треск – это толпа забиралась в его драгоценный самолет. «Я услышал треск деревянной рейки за мной, когда кто-то залез на нос самолета, – писал он. – Потом треснула еще одна рейка, за ней другая, а затем послышался треск ткани». Охотники за сувенирами впали в настоящее безумие.

Он сам не помнит, каким чудом оказался стоящим на ногах, в стороне от пробегающей толпы. Внимание встречающих переключилось на другого несчастного американца, слегка похожего на Линдберга, и теперь толпа набросилась на свою новую жертву, несмотря на ее протестующие крики. Несколько минут спустя, к изумлению служащих, в кабинет коменданта аэропорта, разбив окно, влез некий покрытый с ног до головы грязью человек с безумным взором, без пальто, ремня и галстука, в одном ботинке и в разорванной рубашке; остатки другой одежды свисали с него клочками. Больше всего он походил на выжившего во время взрыва на шахте. Он объяснил дежурным, что его зовут Гарри Уилер и что он торговец мехами из Бронкса; он приехал в Париж за кроличьими шкурками, но, поддавшись всеобщему воодушевлению, вслед за парижанами поехал в Ле-Бурже, посмотреть на знаменитого летчика. Теперь же все, что ему хочется, – это вернуться домой.