Алексей Чопорняк - Орлы златого века Екатерины

• Название: Орлы златого века Екатерины
• Автор: Алексей Чопорняк
• Жанр: Поэзия

Золотой век Екатерины – это целая плеяда государственных деятелей, военноначальников, ученых, поэтов, именуемых екатерининскими орлами.

Мы остановили свой выбор на двух из них – Cуворове и Ломоносове – как на наиболее универсальных и ярких личностях из созвездия талантов на небосклоне Российской Империи XVIII столетия.

---

Алексей Чопорняк Орлы златого века Екатерины

ПОЭМЫ

ПРЕДИСЛОВИЕ

История – хороший человек – ВОТ СМЫСЛ
ПОСЛОВИЦЫ ФРАНЦУЗСКОЙ,
НО СПРАВОСТИ ЕДВА ЛИ ТЫ НАЙДЕШЬ
В ИСТОРИИ, В ОСОБЕННОСТИ РУССКОЙ.

Не с вами нам историю судить, —
Ведь у нее свои законы.
Но суждено в истории нам жить —
Иль Геростратом иль Наполеоном.

И потому мы взгляд не можем оторвать
От века золотого Катерины.
Орлами окружить сумела вкруг себя,
Достигнув императорского чина.

Из них мы остановим выбор лишь на двух —
На большее едва ль запал у нас найдется.
Но галерея образов-екатерининских орлов
Отсюда только лишь начнется.

АРХИСТРАТИГ СУВОРОВ ИСТОРИЧЕСКАЯ ПОЭМА

ПРОЛОГ

Кто властвовал над миром,
Чинился на пирах,
Давно уж обратился
В забытый всеми прах.

Но прах великих предков
Нам дорог, мил и свят
И их потомки наши
Забвенья не простят.

Пусть тень великих предков
Россию осенит,
В них оживет история,
И прах заговорит.

Знаком ли вам вот этот лик?
Бесследно не исчез он в мире теней,
И для друзей и для врагов России
Суворов грозен и велик,
Какой же исполинский гений
Был этот немощный старик!

Суворов – это символ,
Суворов – Талисман,
Он Богом и историей
Нам и России дан.

Легендами овеян
Его был каждый шаг,
Великий полководец,
поэт или чудак?

Словесности изящной ценитель и знаток
Ценил превыше власти
Солдатский котелок,
Когда в кругу бивуачном,
В ночи, в дыму костра
Похваливал кашицу кипящего котла:
–  Помилуй Бог, кашица превыше всех похвал,
Вкусней ее, признаюсь, я в жизни не едал.

Богатырям солдатам был сам отец родной,
С ним шли в огонь и воду,
А он за них горой,
Он вызывал насмешку вельможи на пирах,
Зато врагов России бивал он в пух и прах.
Природою тщедушен, хил, бледен и костляв,
Имел неукротимый, кипучий дух и нрав.
Отцовское наследство – заношен плащ до дыр,
Под ним подчас скрывался
Наш чудо-богатырь,
И в юности и в зрелые года
он с ним, как с старым другом,
Не расставался никогда.
Носил его в бою, в походе,
И в дождь, и в зной, и при любой погоде,
Когда под пулями на скакуне он мчался
Сквозь визг картечи, стоны, крики, дым
И чудом оставался он цел и невредим,
то плащ тогда казался небесной парой крыл,
Как будто на дракона мчался
сразить его копьем Aрхангел Михаил.

ПРЕДКИ

Хоть шведская текла кровь в жилах,
Суворовых людей служилых,
Был род известен на Руси
Кого ты только ни спроси,
Как слуг царевых преданных и верных
В делах своих нелицемерных,
И в жертву каждый был готов принесть
к подножию российского престола
Свое здоровье, жизнь и честь.

Иван Парфентьевич, прапрадед,
Под Дубной был убит в расцвете лет,
В войне, теперь уже забытой,
России с Речью Посполитой,
А сын его родной, прадед Суворова,
Оставшись круглым сиротой,
Хоть в люди выбился, но так или иначе,
В чинах высоких не достиг удачи.
Не по протекции отца,
В приказе царского дворца
Свой хлеб снискал в поту лица
Он в скромной должности – подьячий,
В трудах всю жизнь свою провел,
Двор на Никитской приобрел.

Иван Григорьич, дед родной,
Царю Петру до гроба состоя нелицемерно
преданным слугою,
Преображенским тайным ведая приказом,
В первопрестольной в корне истреблял
Крамольную стрелецкую заразу,
Цареву следуя строжайшему наказу,
И не ослушавшись ни разу,
Допрос с пристрастием учинял,
Что значит, пытки применял.

Царь Петр, заслуг не забывая,
Слуг преданных своих любя и сберегая,
Монаршей милостью своей не обделял,
Живейшее участие в судьбе их принимая,
Суть дела живо понимал.
И, как отец родной, по-царски щедро мог наградить,
А за вину отеческой рукою зело и зло
поколотить дубинкой резвою своею,
Зато измены не прощал и самочинно головы срубал
преступникам, изменникам, злодеям.
И дед Суворова отцу,
тогда еще безусому юнцу,
Отеческих не нарушая правил,
Блестящую протекцию составил.
Тот по его прошению Петром
Был взят к на службу
Денщиком.

В его обязанностей круг
Немногочисленных услуг
Царю входило оказанье.
Не ждал Василий приказанья
И не боялся наказанья,
Поскольку вскоре знал наперечет
И что царь ест и что он пьет,
Когда ложится и встает,
Тем более что Петр
К себе особого не требовал вниманья —
Едва ли был чета всем нам,
Ведь он любил все делать сам.

И вскоре он Петра стал настоящей тенью,
В царевы тайны посвящен,
Не раз он с честью выполнял его особы порученья,
Чем заслужил петрову похвалу
И первую завистников хулу,
И не по щучьему веленью или чьему-нибудь хотенью —
Bcей статью глядя молодцом —
Стал при дворе значительным лицом,
Признанье вскоре получил решительный талант,
Василий – царский адъютант.

Способности его раскрылись рано,
По указанию Петра с французского
он переводит труд Вобана.

И все ж при всех своих талантах
Ходил он долго в адъютантах,
Был далеко совсем не прост
Его карьерный и служебный рост,
С кончиною Петра и вовсе удален был от двора.

И лишь екатерининским указом
вчерашний и опальный адъютант
В Преображенский полк лейб-гвардии
сержант
По должности назначен.
И все ж был тот служебный рост бесспорною удачей.
Нет внятных для того причин,
Но первый офицерский чин
Он получил совсем в преклонны лета,
Уж при дворе известен, в высшем свете
И признан был – как ныне говорят – в авторитете.
Хоть в гвардии он службы срок
Ко времени тому отмерил уж немалый,
Да и служака был удалый,
Служебный взлет —
Пусть не покажется нам странным —
Свой пережил совсем немолодым, уже седым —
При воцарении императрицы
Анны Иоанны
Не дрогнул он под пристальным
Императрицы взором,
С достоинством проверки все прошел
И был назначен обер-прокурором.
Империи законов прокурор
Василь Иваныч наш Сувор
почти что десять лет
Стоял на страже —
И был, быть может, чересчур суров,
И все ж не наломал притом ни разу дров, —
Не допускал
казны и государева имущества
растрат и распродажи,
Отечества был верный сын —
Прихватизации,
Что обокрала нас – бы он не допустил.
А по указу императрицы Елизаветы
Совсем в преклонные уж лета
С учетом возраста, заслуг
И прочих жизненных причин
Он выслужил и генерал-майорский чин,
И в чине этом в бозе он почил.

Ну что ж, всему свой час и срок,
Весь мой рассказ пока лишь был пролог,
Душой я тороплюсь и сам того не скрою,
Скорее перейти к повествованью о герое
Вы не ошиблись, это он,
Суворов – гений всех времен.

МАЛЕНЬКИЙ ГЕНИЙ

Средь ночи к бабке-повивалке
В окошко кто-то постучал,
И чей-то голос прокричал:
«Вставай, Матвевна, барин ждет,
Стоит коляска у ворот».
Она в ответ: «Да погоди,
Зайди, хоть дух переведи».
А ей: «Уж нечего годить
Приспело барыне родить».
Помчались вскачь. Вот барский дом,
Все фонари горят кругом.
Уже навстречу ей бегут,
Куда-то за руку ведут:
«Cюда, направо, в эту дверь
И вверх по лестнице теперь.
Уж роды начались, молись,
За ремесло свое берись,
Роженице помочь поторопись».
Недолго роды продолжались,
И крики радости раздались.
На божий свет явиться
Она младенцу помогла,
К себе на руки принимала,
Высоко в воздух поднимала
И показала всем кругом:
«Герой-то наш, гляди, с пером!».
То знак судьбы? Судите сами,
Через неделю в сельском храме
Новорожденный был крещен
И Александром наречен.
Вот годы детские прошли как сон,
И вскоре уж подросток он,
В свою мечту он с детства погружен.

Заглянем же в усадьбу родовую,
Чтоб Сашу юного понять,
Нам детство нашего героя
Подробнее придется описать

Хоть барчуком был Саша по рожденью —
Отец имел трехсот крестьян —
В его примерном поведенье
Едва ль усмотришь ты изьян.

Здоровьем крепким одарен
Природой вовсе не был он.
Был тощ, хил, бледен и костляв,
Зато имел неукротимый нрав,
Но и поныне тайна свята,
Кто первый искру заронил
И сердце в нем воспламенил
Одним желаньем – стать солдатом.

Чтоб ворогов России побеждать,
Он начал волю закалять:
В любую бурю-непогоду
Он окна настежь растворял,
Под тонким одеялом спал,
Проснувшись, делал упражненья —
Ряд гимнастических движений,
Водою ледяною обливался,
Народ дворовый на него глядел и удивлялся.
С безусой юности и до последних дней
Режим столь строгий соблюдал,
Чем современников немало изумлял.

Как дворянину быть прилично,
Любил  Отчизну безгранично
И для нее без лишних слов
Был жизнью жертвовать готов.

Любил леса, поля и горы,
Ее безбрежные просторы,
По бездорожью напрямик
Скакать на лошади привык.
Нередко даже и во сне
Он скачет в поле на коне.
Вся жизнь была дана ему —
Полет во сне и наяву.
Благодаря своей судьбе
Был предоставлен сам себе,
Крестьянских сверстников любил
И дружбу крепкую водил.
В их играх, спорах или драках
В походах в чащах, буераках
Всегда участье принимал
Случалось, умывался кровью,
Никто его не донимал
Слепой родительской любовью.

А вот почти что ничего
Не знаем мы о матушке его.
В семье дьячка его рожденье,
Она звалась Авдотья Федосеевна,
Кротка, благочестива и тиха,
Зато нашла лихого жениха.
К причастию христовым тайнам и дарам
Детей водила в сельский храм
И с детских лет считала нужным
привить им навыки церковной службы.
глубоко веруя, что в воспитанье главно —
Быть христьянином православным,
Причем на деле, а не на словах —
Все дети пели на хорах.
Но пробил грозный час, и судеб рок
Перешагнул родительский порог.
Авдотья Федосевна еще одну дочурку родила,
А вскоре вслед за тем и померла,
Покинула душа измученное тело
И птицей в поднебесье отлетела.

Однажды в гости приезжал к отцу в усадьбу Ганнибал,
Его старинный друг, в отставке генерал,
Арап и крестник он Великого Петра.
Тут, как на зло, оказия случилась,
И колесо у брички отвалилось,
А до усадьбы оставалося лишь полверсты с вершком,
И старику пришлось идти пешком.

Дорога тут выходит на бугор,
И перед ним открылся вдруг простор:
Необозримые леса, луга, поля,
Вдали течет река – весь мирный сельский вид,
А солнце, как назло, нещадно так палит.
И видит он ватагу ребятишек,
По виду по всему – сражение мальчишек,
Игра в войну, их крики нарушали тишину,
Царившую кругом, и барский дом
Уже вдали виднелся за холмом.
Сраженье не на шутку разыгралось,
И партии одной так здорово досталось,
Что улепетывать куда глаза глядят пришлось,
Надеясь лишь на русское авось.
И вдруг какой-то мальчуган
На лошади верхом,
Рубаха надувалась пузырем,
Наперерез бегущим поскакал,
Крича им что-то, – он не разобрал —
Те бег замедлили, остановились, опомнились
И в бой опять пустились,
А юный полководец то и дело
команды подает направо и налево
И в бой свои войска решительно ведет.
Противник вдруг запнулся, дрогнул, отступил
И по полю рассеян был.
–  Вот так баталия идет! – промолвил генерал. —
Какой сражения внезапный поворот!
Оно, конечно, не Полтава,
Но полководцу и войскам
К лицу и честь и слава!

И вскоре генерал, сняв сапоги, отдав их казачку,
идет пешком
И, утираясь клетчатым платком,
В усадьбу друга входит босиком.

Ему навстречу уж спешит хозяин,
Старый друг Василий,
Уж не в расцвете лет,
Но в крепости еще и в силе.
Они обнялись
И троекратно тут облобызались.

Под сенью лип
друзья за праздничным столом
Уж чарки пенные за здравие друг друга подымают
И о делах давно минувших дней,
Деяниях Великого Петра за чаркой вспоминают.
–  А где же Александр, наследник твой?
–  Гуляет, наверное, в войну опять играет,
Не повзрослеет все никак
Все мнит себя стратегом, вот чудак!
А вот и он, идет хромает
Велю его позвать. – Повремени, пусть отдыхает,
Попозже сам к нему зайду.
–  Позвольте, с вами я пойду.

Старик Степан, Суворова дворовый дядька,
Во флигелек к нему дорогу показать собрался,
И разговор такой меж ними состоялся:
– Давно ль у барчука ты дядькой служишь?
Да по тебе видать – что вовсе и не тужишь.
Или, может быть, придирчив, строг?
–  C пеленок, почитай. Помилуй Бог, душонка
ангельская, барин.
Совсем наоборот, какой там строг, уж слишком добр,
не то что наш сосед-татарин.
Жалеет нас, дворовых, не по-барски, и щедр бывает
чересчур, по-царски,
Не требует услуг, ни одевать ни раздевать
Себя не позволяет – солдатом хочет быть,
Он это твердо знает.
Тогда за мною, говорит,
Уж будет некому ходить.
Одна беда – уж больно много книг читает,
Лишь голову себе напрасно забивает.

(Входит к Александру).