Элла Сагинадзе - Реформатор после реформ: С.Ю. Витте и российское общество. 1906–1915 годы

• Название: Реформатор после реформ: С.Ю. Витте и российское общество. 1906–1915 годы
• Автор: Элла Сагинадзе
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-4448-0815-3

Почему в России до сих пор нет памятника С.Ю. Витте? Сделавший головокружительную карьеру благодаря своим талантам, а не рождению, этот российский деятель был архитектором крупнейших экономических и политических преобразований начала ХХ века. Его имя символизирует стремительный промышленный подъем, широкое строительство железных дорог, золотовалютную реформу и прочный курс рубля. Наконец, манифест 17 октября 1905 года был подписан царем под давлением Витте и революционных событий и стал первой российской «конституцией». Несмотря на огромные заслуги, Витте не был в почете на родине, разделив таким образом судьбу многих российских реформаторов. В книге молодого петербургского историка Эллы Сагинадзе раскрывается малоизвестная сторона образа Витте – восприятие публикой его деятельности после ухода в отставку. Автор анализирует двойственную репутацию реформатора в контексте фобий русского общества.

---

На кого намекал Витте, говоря, что его имя хотят опорочить перед царем? Как можно предположить, речь шла прежде всего об С.Ф. Шарапове – его обвинения против министра были выдержаны в подобной стилистике: в них видны буквально текстуальные совпадения с теми обвинениями, на которые указывал Витте. В одном из недатированных писем к Суворину Шарапов настаивал: «Мы накануне государственного банкротства, ‹…› а Витте кричит va banque и, пользуясь неопытностью Царя, доводит до катастрофы…»[140]

В данном случае можно наблюдать яркий пример социального антисемитизма, когда на первый план выходил мотив экономического притеснения. Министр финансов представлялся как своего рода «жертва» евреев, объект их воздействия. Но находились и те, кто готов был объявить министра ключевой фигурой «еврейского заговора».

Серьезным доводом противников министра стало еврейское происхождение его второй жены. Сергей Юльевич был женат дважды. С первой супругой – Н.А. Спиридоновой, дочерью черниговского помещика, он познакомился в конце 1870-х годов в Одессе. Спиридонова была замужем, хотя жила отдельно, и воспитывала дочь. Витте вскоре добился у ее мужа развода. В 1890 году Сергей Юльевич овдовел.

Матильда Ивановна Лисаневич, в девичестве Нурок, крещеная еврейка, на момент знакомства с Витте в 1891 году была замужем, однако министр стал настойчиво добиваться ее расположения. Дело обросло пикантными подробностями ее развода с первым мужем, которые обсуждал весь Петербург. Сплетники утверждали, что Сергей Юльевич заплатил оскорбленному мужу 20 (по другим данным – 30) тыс. рублей и обеспечил предоставление ему казенного места с содержанием не менее 3 тыс. рублей в год в качестве отступного за согласие на развод. Витте пришлось пригрозить Лисаневичу высылкой, к решению своей проблемы он привлек министра внутренних дел Д.С. Сипягина, с которым был в приятельских отношениях. Злословили, будто царь на прошении Витте о браке оставил резолюцию: «Хоть на козе»[141]. Матильда Ивановна была решительной и твердой женщиной и имела большое влияние на своего мужа. В игорном Петербурге 1890-х годов золотые пятирублевые монеты называли «матильдами» – в честь супруги создателя золотой валюты[142].

Несмотря на все старания сановного супруга, Матильду Ивановну так и не приняли в высшем свете. Против жены министра финансов были настроены вдовствующая императрица Мария Федоровна и царствующая императрица Александра Федоровна. Сохранилось много свидетельств современников о незавидном положении семейства Витте[143]. Столичное высшее общество, само не отличавшееся чистотой нравов, по отношению к «Матильде», как ее пренебрежительно называли, было настроено предвзято и, по выражению камергера И.И. Тхоржевского, ставило ей «всякое лыко в строку»[144]. Судачили о ее небезупречном прошлом, о якобы имеющихся у жены министра любовниках… Некогда приближенный к графу журналист утверждал: «Нет петербуржца, не знающего, чем был для Вашей супруги князь Котик Оболенский»[145]. Сложно сказать, насколько эти сплетни соответствовали действительности, но у супруги Витте была вполне определенная репутация.

Если верить военному министру А.Н. Куропаткину, в 1904 году министр юстиции Н.В. Муравьев убеждал его, будто Витте, подговариваемый своей женой, «еврейкой чистой крови», заключил тесный союз с евреями и опутывает Россию: «Инспирируемый своей Матильдою, он тоже ненавидит Государя и в своей ненависти может зайти далеко. Муравьев и ранее намекал мне, что в происходящих внутри России волнениях он готов заподозрить Витте. Что он готовится, если бы была перемена царствования, захватить власть в свои руки»[146]. Согласно сведениям, приведенным в дневнике генерала Н.П. Линевича, мнение о причастности отставного к тому времени министра финансов к «еврейскому заговору» «переходило из уст в уста, все гостиные этими слухами были наполнены…»[147].

Высокопоставленные враги Витте внушали мысль о его изменнических планах императору, а еврейское происхождение супруги министра упрощало им задачу. Влиятельный среди столичной бюрократии генерал Е.В. Богданович в письме от 28 июля 1905 года убеждал царя, будто Витте, уязвленный холодностью императорской семьи к своей жене, готовит страшную месть: за унижение он «отплатит гибельным концом всей династии Романовых…». Далее Богданович прямо обвинял Витте в измене: «Он подкапывается под самодержавный трон, сам пользуясь охраною правительственной власти ‹…› играет роль Катилины. И ему мы, как древний Цицерон, готовы воскликнуть: “Иди, Сергей, к твоим тайным друзьям, чтобы всем стало наконец ясно, что ты наш явный враг”»[148].

Были и другие мнения. Граф С.Д. Шереметев записал в своем дневнике разговор с великой княгиней Елизаветой Федоровной: «…о Витте [Елизавета Федоровна] сказала, что не может соглашаться с иными, почитающими его способным к измене, – она вторила мне, что этот человек нуждается в сочувствии и привете и что без доверия он раздражен и имеет право быть оскорбленным за жену и за многое – за сухое удаление от Марии Федоровны, за холодность отношений и пр[очее]»[149].

Между тем легенда о причастности Витте к враждебному России «еврейскому заговору» тесно сливалась с масонством. В столице ходил слух о том, что в портфеле убитого Плеве якобы были найдены документы, прямо указывающие на связь Витте с масонами, – это волновало столичную публику. В одном из многочисленных доносов на Витте, датированном 1906 годом, утверждалось: «Петербург усиленно говорил о том, что в портфеле, найденном возле изуродованного трупа В.К. Плеве, будто бы лежал Всеподданнейший доклад Государю, в каковом Плеве обвинял Витте в революционной деятельности и в том, что он принадлежал к секте франкмасонов»[150].

Зловещий заговор, ключевой фигурой которого изображался министр, имел и еще одну важную составляющую – немецкую: антисемитизм здесь переплетался с германофобией.

Слухи о «германофильстве» Витте появились также с начала его государственной деятельности. Еще в мае 1896 года Сергей Юльевич писал жене: «Вчера я обедал у германского посла. Были все приезжие немцы: принцы, свита и депутации. Меня посадили рядом с принцем Генрихом, который был ко мне особенно любезен и затем пил за мое здоровье, что, конечно, всех немало удивило. Пожалуй, теперь еще больше [курсив мой. – Э.С.] будут говорить, что я подкуплен немцами»[151]. Из этого письма понятно, что к 1896 году репутация «Витте-германофила» уже в полной мере сформировалась.

В немалой степени этому способствовали и знаки внимания со стороны германского императора. Вильгельм II высоко ценил государственные таланты Витте, и его благосклонное отношение к русскому министру не было секретом для современников. Внимание монарха льстило самолюбию Витте. По дороге из американского Портсмута в Россию Сергей Юльевич по приглашению кайзера заехал в его резиденцию, где был принят очень любезно. В качестве знака особого расположения Вильгельм II подарил гостю свой портрет в золотой раме с собственноручной подписью и вручил орден Красного Орла. Портрет кайзера долгое время стоял на видном месте в домашнем кабинете сановника. Факт этот был хорошо известен в обществе.

Обвинения в германофильстве объяснялись, помимо всего прочего, фамилией и происхождением русского сановника. Так, в русскоязычном журнале «Славянский век», выходившем в Вене в 1900–1905 годах под редакцией Д.Н. Вергуна, русских министров С.Ю. Витте, В.К. Плеве и В.Н. Ламсдорфа (Ламздорфа) называли «немецким триумвиратом» в России[152].

Если верить дневниковой записи графа С.Д. Шереметева от 16 февраля 1905 года, эти слухи не особенно заботили министра: «Витте говорил, что о нем теперь Бог знает что не выдумывают. “Что ж, – спросил я, – Вы теперь заговорщик?” Витте засмеялся и повторил, что болтают невыразимое»[153].

Этот несколько пренебрежительный отклик Сергея Юльевича вряд ли соответствовал действительности. Скорее, можно говорить о том, что такая резкая кристаллизация антисемитских мотивов и представлений вокруг фигуры министра была обусловлена стечением исторических обстоятельств. Витте в антисемитских слухах выступал в разных ролях – как еврей, как жертва еврейских банкиров, а в некоторых случаях даже как ключевая фигура еврейского либо масонского заговора. Факты биографии Витте – его происхождение, одесское прошлое, жена-еврейка – вкупе с финансовой деятельностью крайне упрощали задачу его дискредитации. В то же время широкое распространение подобных обвинений, как бы подтвержденных частной жизнью и государственной деятельностью министра, было связано с целым комплексом культурно-исторических стереотипов, отразившихся не только на оценках личности Витте, но и на судьбах России.

Антиеврейские стереотипы – органическая связь еврейства с революционным движением или неотделимость еврейства от современной капиталистической цивилизации и биржевого капитала, враждебность национальному государству – получили в конце XIX века универсальное распространение. Они явились порождением процессов модернизации и формирования современного национализма, происходивших в то время. Подобные настроения не были спецификой России – они имели широкое распространение и в Европе[154]. В атмосфере государственного антисемитизма, враждебности общественного мнения к капитализму они причудливым образом замыкались на личности государственного деятеля.