Владимир Ефремов - Эдельвейсы для Любаши. Коричневый туман над Днестром (сборник)

• Название: Эдельвейсы для Любаши. Коричневый туман над Днестром (сборник)
• Автор: Владимир Ефремов
• Жанр: Поэзия

Современное и зарубежное книгоиздание ещё с 1980-х годов стало пополняться таким типом литературы, как «Oral history», то есть «устные истории». Это тип мемуаров, которые редактированы минимально и нацелены передать речь автора и его тип мышления в абсолютно первичной коммуникативной манере. Мемуары Владимира Николаевича Ефремова содержат своих героев и антигероев, чёткую географическую и хронологическую привязку, при этом они совсем не домыслены художественно – они фотографически контрастны. Читателю же предлагается взглянуть на описываемые события не только с точки зрения оценочной, но и как возможность услышать непростое время с разных ракурсов, с работой для своей души – помнить и чувствовать время.

Содержит нецензурную брань.

---

На большой перемене к нам в класс зашел здоровый детдомовец из старших классов – Богданов Боря. Поигрывая большим ножом, он сказал, глядя на девиц: «Они хотят разобраться с тобой». Флейшман ударила сзади меня кулаком в затылок, затем между лопаток. Гвай спереди пыталась ударить меня между ног:

– По яйцам бей, по яйцам! – верещала в истерике Флейшман. Я же пацан хоть и худой, но не сдавался.

Они визжали от злости, что не могут справиться с таким худышкой (к тому же голодным). Так эта драка и закончилась ничем. Прозвучавший звонок, охладил пыл девочек, дравшихся за честь нации. Я не питаю антипатии к евреям или к каким-то другим национальностям, но этот случай мне врезался в память. Где они теперь, наверное, уже постаревшие, наверняка толстые тетки? Вспоминают ли они, загорая на берегу Мертвого моря, драку с худым, голодным сельским мальчиком? За честь собственной нации? Думаю, что вряд ли…

Поиски Хоттабыча

В четвертом классе уроков добавилось за счет литературы, истории и географии. Эти предметы я любил, но литературу больше. Пристрастился к чтению книг. Читал все подряд. Начал с Гоголя и добрался до зарубежных классиков. Чем толще книга, тем больше она меня интересовала. Свет в селе еще не провели, и если родители вечером куда-то уходили, то мне удавалось читать при керосиновой лампе. Лампа стала предметом шантажа со стороны Кости – в том смысле, что он грозился рассказать о растрате керосина родителям. Мне постоянно приходилось задабривать его и припрятывать для него конфеты, пряники и прочие угощения, которые давали нам приходившие гости.

Прочитав однажды книжку «Старик Хоттабыч», я с нетерпением ждал лета, чтобы понырять в Днестре и, если повезет, достать такой же сосуд, какой нашел Волька Костыльков, в котором был запечатан старик Хоттабыч. Допустим, коза заскочила в колхозную кукурузу, босым по колючкам бежать за ней… а тут под рукой старик Хоттабыч… да мало ли что, дров напилить ржавой пилой, затем нарубить их тупым топором или, представьте себе, Хоттабыч мне говорит при учителях: «О, Володька, мудрейший из мудрейших!» Что ни говори, а все же приятно! Не подумайте только, что я хотел превратить Хоттабыча в слугу, нет, за это могли из пионеров выгнать, раскулачить и сослать в Сибирь, где, говорят, очень холодно, а я холода сильно боюсь, мне зимой и на печи хорошо…

Я Косте пытался читать вслух, уверяя его, что это интересно. Однако, плевать ему хотелось на чтение книг. Но, как говорится, и на старуху бывает проруха – наш Костя закурил. Не знаю, с какого горя, хорошо, что не запил. Тут его грех довольно солидно превышал мой. Кстати, позже я узнал, что чтение при лампе книг – это никакой не грех, а просто расход керосина. А вот курение табака да воровство его из отцовской почтальонской сумки – это был перебор по грехам.

Однажды тато неожиданно зашел в дом со двора и увидел интересную картину – меня, стоящего в полусогнутом состоянии, и на моих плечах стоящего Костю и набирающего табак в карманы не только для себя, но и для своих курящих дружков. Конечно, вы понимаете и можете себе представить эту картину. Костин грех не мог сравниться ни с чем.

Тато выгреб из карманов Кости табак и запихал ему в рот столько, сколько поместилось в его рту, и дал хорошей взбучки. Костя и сейчас хорошо помнит этот случай, хотя привычка курить не оставила его до сих пор. А лет нашему Косте далеко за пенсию… И вот наступило долгожданное лето, я пахал дно Днестра руками и лицом. Руки и лицо были у меня в порезах от острых створок мидий, но увы со стариком Хоттабычем мне не довелось встретиться.

Говорят, что если на крещение нырнуть в хороший мороз в прорубь, то можно найти что-нибудь путевое. Мне рассказали, что один человек, нырявший в прорубь, на дне нашел тяжеленный золотой почти пудовый крест. Похоже батюшка сунулся головой в прорубь и крест соскользнул с его шеи и ушел на на дно. Хотя я думаю, что когда крест потянул батюшку на дно, то он скинул его с шеи, испугавшись, что утонет…

Отголоски фашизма

Как-то в конце сентября мы с Костей по дороге в школу пошли на стройку, здесь рабочие строили новый дом культуры для села. Придя в школу, поняли, что на первый урок опоздали. Поразмыслив, мы решили на уроки в тот день не ходить. Закопали учебники в кустах неподалеку от школы и подались на Днестр. Там наловили раков, вытаскивая их из норок, и пекли на костре. Само собой, конечно, вольная жизнь заманчива и к ней быстро привыкаешь. В один из дней к нам приехали гости с Украины. Бабушка Наталка, дядя Ваня и тетя Зоя с чемоданом разных угощений. Открыв чемодан, бабушка стала угощать меня и Костю конфетами и пряниками, при этом спрашивала: «А как учитесь?» «Хорошо-о-о!» – в один голос отвечали мы.

Вдруг во входную дверь дома раздался стук. Костя побежал открывать, видно подумал, что кто-нибудь еще с конфетами и пряниками спешит одарить нас. Но увы, на пороге стояла его учительница Любовь Николаевна. Увидев выглянувшего из комнаты тато, она спросила: «Николай Филиппович, почему ваши дети уже неделю в школу не ходят?» Тато сначала остолбенел от такого вопроса, затем кинулся куда-то за своим трофейным немецким ремнем. Он его от нас прятал, так как знал, что если мы его найдем, то уничтожим, уж очень больно било это фашистское изделие для поддержки штанов фрицам. «Счас, будут вам и конфеты, и пряники, и бублики с маком!» – на ходу приговаривал тато. Достав ремень, он успел дать нам с тыла немецкой бляхой. Хорошо, гости и мама стали уговаривать тато, и он немного успокоился. Воспользовавшись заминкой, мы, почесывая спины и пониже, выскочили во двор. Проклинали того фашиста, которого догнал тато, но тот снял штаны вместе с ремнем и в одних кальсонах удрал в свой Берлин. «Наверно, к тому же и в штаны нагадил, не зря тато только ремень взял», – добавил я.

Мы представили себе все это и повеселели. Ремень фашистский как тато ни прятал, Костя нашел, порубил на мелкие кусочки и закопал. Тато, узнав об этом, ничего не сказал, он и сам не знал, как избавиться от этого поганого ремня. Плохо пришлось бы ему, если бы власти узнали, что он бил этим ремнем советских пионеров в лице меня и Кости. Красноармейским – сколько угодно, а фашистским – не смей.

Любаша

Однажды я читал в красном уголке газету «Пионерская правда». Там я увидел и прочитал очерк о девочке, которая нашла немецкий склад с боеприпасами. Сказала об этом взрослым, и те вызвали военных. Потом со склада вынесли и обезвредили громадное количество снарядов, а с ними и других боеприпасов. На портрете в газете девочка выглядела худенькой, с большой шапкой волос, развевающихся по ветру. Я ее определил в героини и завидовал ей. Кто бы мог подумать, что через много лет Любаша Сеничева станет моей женой, и вот мы живем уже вместе три десятка лет. Встретились и познакомились мы с ней в Новосибирске, и только на серебряной свадьбе она рассказала мне, что когда-то в детстве нашла немецкий склад боеприпасов и о ней писала «Пионерская правда». Ну, скажите, что такого не бывает! Вспомнили мы и тот очерк… Еще как бывает! В архивах Тирасполя должна быть та газета с очерком о девочке-героине.

Ну а я тогда, после прочтения очерка в детстве, загорелся тоже стать героем и совершить подвиг. Немецкие склады никак не попадались. Я глазами шарил под ногами постоянно. Но вот однажды мы с братом Костей собирали яблоки в колхозном саду, после уборки там яблоки еще оставались. Я глядел больше на землю, чем на деревья и вдруг увидел торчащий из земли танковый снаряд. Я сейчас понимаю, что надо было сразу рассказать взрослым, они вызвали бы военных и, может быть, они откопали бы еще целый склад снарядов.

Но мы с Костей решили посмотреть, хороший ли снаряд, и положили его на разведенный костер. Снаряд долго не взрывался, мы лежали за бугром земли. Костя сказал мне, что надо подправить костер и хотел встать. Я схватил его за полу фуфайки и удержал вовремя. Рвануло так, что мы оглохли. Затем встали и насобирали еще горячих осколков, впившихся в деревья. После этого мы никому не говорили о случившемся. Слава Богу, что остались целыми. Желание стать героем у меня сильно поубавилось…

И мы пахали…

– Но-о-о, Гебельс! Пошла, пошла, Геба! Володя! Ты что, заснул?!

Это уже в мой адрес. Дядя Тоадри Цуркан и я пашем клин земли в старом еще довоенном винограднике, на острове, который образовался в незапамятные времена водоразделом Днестра и протокой Турунчука. Гебельс и Геба – это запряженные в однолемеховый плуг лошади. Дядя Тоадре – мужчина лет тридцати двух, фронтовик.

Отсюда и такие имена лошадей, если сильно норовистые да еще и кусались, то имена главарей фашисткой Германии им были обеспечены. Вернувшиеся с войны после Победы еще молодые ребята и работавшие в нашем колхозе ездовыми не могли успокоиться от зверств Гитлера, Гебельса, Бормана… и с удовольствием отвешивали кнута провинившимся.