Елена Донская - Крест. Или страшная сказка о любви

• Название: Крест. Или страшная сказка о любви
• Автор: Елена Донская
• Издательство: ЛитагентРидеро78ecf724-fc53-11e3-871d-0025905a0812
• Жанр: Современные любовные романы

Едва одолев превратности судьбы и придя в себя, Ксения умудряется вляпаться в очередную неприятность. Она влюбляется. Нет, её избранник молод, успешен и свободен. Казалось бы, чего ещё желать? Беда в том, что он совсем не тот, кем кажется. Да и у самой Ксении есть в шкафу парочка скелетов. Прошлое не отпускает, и на пути к счастью каждый из них должен победить не только обстоятельства, но и самого себя.

---

Все эти контрастные детали трудно было уловить с первого взгляда, потому что все затмевали его глаза.

Большие, окантованные черными ресничками на розовых, воспаленных веках, глубокие, властные. Усталые, но в буквальном смысле светящиеся. И самые-самые синие… Она застыла, как мушка в янтаре, в окутавшем ее сиянии.

Голубые глаза традиционно считаются красивыми. Однако это не всегда так.

Когда-то у Ксении был приятель, глазам которого она не переставала удивляться. Его взгляд (не водянисто-голубоватого невзрачного оттенка, а действительно интенсивного небесного цвета) был скорее неприятным. Выразить это словами было непросто, но, подумав, можно было бы сказать, что глаза того паренька напоминали старые – старые стеклянные линзы. Выгнутая, рабочая поверхность неким чудом сохранила блестящую полировку, но обратная сторона помутнела от многочисленных сколов и царапин. По ассоциации с повреждениями эти условно красивые глаза казались бельмами и, подобно всякому уродству, вызывали у смотрящего в них полуосознанное жалостливое отвращение.

Синие глаза Михаила сверкали ледяным блеском. Смотреть в них было все равно, что… все равно, что попытаться рассмотреть маленькую точку на бескрайних полях Антарктиды в погожий денек.

Наверное, ее смятение как-то отразилось внешне, потому что Михаил Афанасьевич прервал свою размеренную речь настороженным вопросом:

– С Вами что-то не так? Вы не слушаете. Болит что-нибудь? Или голова кружится? – он внимательно наблюдал, отслеживая реакцию пациентки.

– Нет, все хорошо, – с нервным смешком ответила Ксения, с трудом выныривая из синих глубин.

– Мне показалось, что Вы, как говорят, «плывете». Такое бывает после травм головы, – ровно пояснил доктор, теряя к ее персоне всякий интерес. Его лицо вновь застыло, закрылось, словно опустили занавес.

Плыву… да… нет, скорее тону, смутно подумалось ей.

– Нет, ничего такого, – повторила Ксения, усилием воли включаясь в беседу. Поколебавшись секунду, она все-таки призналась: – Если честно, мне немного страшно.

– Это понятно, – согласился Михаил Афанасьевич без малейшего участия. – Но без хирургического вмешательства не обойтись, если Вы хотите жить полноценно. Да и бояться, в сущности, нечего. Здесь у нас собраны лучшие специалисты, установлено прекрасное оборудование, отлажены все методики восстановления.

– Да я не опасаюсь некомпетентности или халатности, – торопливо пояснила Ксения. – Но ведь всегда бывают непредвиденные обстоятельства, срывы, да мало ли…

– У меня в отделении всякие «мало ли» сведены к минимуму, – с апломбом заявил доктор, теряя терпение.

Шанс провалиться в канализацию тоже был довольно мал, однако вот она я, лежу в Вашем распрекрасном отделении, мысленно возразила Ксения. Впрочем, понимая, что нет смысла мусолить этот вопрос, вслух она сказала:

– Да Вы не обращайте на меня внимания. Все равно мои страхи тут роли не играют. Надо, значит, надо. Вытерплю, не закатывая истерик и не мешая Вам работать.

– Вот и умница, – Михаил Афанасьевич неожиданно улыбнулся.

Ксения забыла вдохнуть, сраженная переменой. Эта метаморфоза была невероятна. Его лицо преобразилось, стало живым, осветилось. Словно из-за тяжелых, непроглядных туч неожиданно выглянуло солнце. Его улыбка, подобревшие глаза заливали светом всю комнату. Не дыша, она смотрела в эти поднебесные лучистые глаза и ясно понимала, что пропала. Запуталась в синих лучиках, расходящихся от зрачков, как русалка в водорослях.

– Я за тобой присматриваю. Все будет хорошо, – ласково сказал он. Словно скрепляя обещание, он легонько сжал ее локоть. Она почувствовала, как кожа покрывается мурашками удовольствия.

Улыбка пропала. Солнце снова спряталось за тяжелыми занавесями. Не прибавив ни слова, он развернулся и быстро вышел, в последний момент придержав дверь, чтобы не хлопнуть.

А Ксении оставалось только гадать, почему ей внезапно стало так одиноко, как если бы она осталась одна во всей вселенной, почему ее сердце так отчаянно сжалось, словно в предчувствии непоправимой беды и отчего хочется безудержно плакать.

***

Все прошло так, как и обещал «профессор»: без сучка, без задоринки. За единственным исключением, которое Михаил Афанасьевич ну никак не мог предвидеть: ночи были невыносимы.

Спала она как кошка: урывками, когда придется, хоть днем, хоть ночью. Несмотря на лекарства, послеоперационные боли были сильными, неотвязными. Все время казалось, что, если повернуться на другой бок, боль станет меньше. Проделать это было не так-то просто. Нужно было проснуться, вытянуть руку, чтобы распрямить плечевой сустав и уменьшить сопротивление, ухватиться за металлический прут в спинке кровати и только тогда поворачиваться, как удобно. То ли это и впрямь помогало, то ли срабатывало самовнушение, но ненадолго боль действительно утихала. Минут на двадцать, на полчаса. Потом все повторялось.

Но и в эти малые отрезки ей не было покоя. Возможно, дело было в неполноценности поверхностного, неглубокого сна, возможно, в общей усталости измученного организма. Так или иначе, ее преследовал один и тот же, бесконечно повторяющийся, реалистичный до холодного пота, кошмар.

Она бежит по узкой заснеженной тропинке куда-то вниз. Босиком, в своей ночной сорочке. Это широкий овраг. Наверное, очень широкий, потому что вдали виден перекинутый через него мост. По мосту едут машины, их можно угадать по мелькающим включенным фарам, ведь зимние утренние сумерки еще не кончились. Там люди, там движение и жизнь. А она одна, мчится на пределе дыхания, прямо в реденький еловый лесок на дне. Если удастся его миновать, а потом взбежать по тропинке наверх, в просыпающийся город, она будет спасена. Но то, от чего она спасается, больше и быстрее нее. Это страшное, безмолвное нечто за ее спиной, оно догоняет, тянет волосатую лапу и вот-вот схватит. Когда-то оно было человеком. Маленьким, миленьким, розовеньким, в перетяжечках, младенцем. И вот ведь что непостижимо – завтра оно снова будет человеком… А для нее никакого завтра не будет, если она не одолеет этот овраг.

На плечах у нее какая-то тяжесть. Рюкзак. Звериным инстинктом она понимает, что ноша тормозит ее, мешает, к тому же так преследователю удобнее всего схватить ее. Не смея остановиться, она передергивает плечами, лямки сползают, рюкзак соскальзывает и остается позади, на тропинке, как маяк, как след из хлебных крошек.

Уловка запоздала. Монстр с человеческим лицом уже слишком близко. Она почти чувствует затылком его учащенное дыхание. У них обоих – и у хищника и у жертвы – кипит в крови адреналин. Только он бодр и весел, погоня его радует, возносит на пик существования. Он затем и родился, чтобы настигать и убивать. А она уже выбилась из сил, их не хватит, чтобы подняться в гору.

Она круто сворачивает в сторону, петляет между колючих веток в надежде спрятаться. И вдруг останавливается.

Лесок мал и просвечивается насквозь. Там, где зеленые лапки не переплелись меж собой, снег мог падать свободно. Сугробы образовали причудливый лабиринт между темными пятнами голой земли вокруг стволов елей. Это красиво даже в невыразительном сером утреннем свете. Она стоит и всматривается в этот белый, нетронутый городской копотью снег, словно уже неживая.

И она видит, как снег меняет цвет. Он напитывается розовым, как губка водой. Один, два, пять – из снега начинают бить алые фонтанчики. Темные плотные струйки взметываются невысоко и падают обратно, пропадая в сплетении миллионов снежинок. Она оцепенело отмечает, что снег не тает, а ведь кровь горячая, она курится в морозном воздухе. И она знает, что стоит лишь немного повернуть голову, и она сможет увидеть источник этого кровавого раздолья. Ведь она уже бывала в этом месте.

Чудовище где-то рядом, вне поля ее зрения, но оно здесь. Оно притаилось неподалеку и довольно, сыто урчит. Оно больше не опасно. Оно ведь уже взяло, что хотело – ее жизнь.

Ее босым ногам становится тепло. Она оборачивается и видит, что темная густая жидкость заливает их следы. Снег отдает ее, не в силах впитывать больше. Она стоит по щиколотку в дымящейся луже, которая согревает ее ступни.

И вот тут она, наконец, начинает отчаянно кричать, хотя смысла в этом уже нет никакого.

В первую ночь Ксения переполошила медсестру. После третьей ей все-таки назначили снотворное. А еще через день постельный режим закончился.

Михаил Афанасьевич добросовестно появлялся каждый день. Просто заглядывал на минутку, справлялся о самочувствии, бросал с порога пару ободряющих фраз и исчезал. Ксения понимала, что необходимости в этом нет, он ведь не осматривал ее, не проводил перевязок, не интересовался жалобами. Светские беседы на уровне «Как дела? Хорошо? Вот и отлично» в его обязанности явно не входили, поэтому проявление внимания было ей особенно приятно. Его визита она ждала с самого утра. Тем более что тягучие, нескончаемые больничные дни разнообразием не баловали. Через несколько суток такого «одиночного заключения» даже ужин начинаешь ждать, как событие, гадая, а что новенького дадут сегодня.