София Морт - Избранные. Фантастика о дружбе

• Название: Избранные. Фантастика о дружбе
• Автор: София Морт
• Жанр: Русское современное

Истории о мальчишках и дружбе, любви и верности, о доброте, которая всегда побеждает зло, о ностальгии по волшебству и детству, о приключениях, всегда хорошо заканчивающихся. Рейд за наивкуснейшим, растущем на лунной ферме загадочного мормона; временные ямы, которым неподвластна любовь; выбор призвания на потерявшемся межзвёздном лайнере; удивительные приключения в других мирах; спасение капитана пришельцев; и многое другое. Добрая фантастика с нерушимой верой в справедливость и честность.

---

А потом мой дед задумал помереть и я остался ни туда ни сюда, хотели в детдом забрать, но папаша Джона поклялся, что будет за мной присматривать. И присматривал. Наливал мне стопочку время от времени и гонял к мяснику за стейком. Конечно, чтобы купить стейк, нужно сперва добыть где-то деньжат. Я и добывал. Разносил газеты, подметал улицы, чем только ни занимался. У Джона уже стала складываться репутация, его называли «тот чокнутый парнишка с мопедом». Он же соорудил себе мопед из старого велика. Естественно, запчасти должен был поставлять я. Потом снова велел мне найти разных железок и сделал мопед для меня. И я стал зваться «дружок того чокнутого парнишки с мопедом» – и это было уже кое-что. Не «мелочь пузатая». У меня стало появляться своё лицо.

Плохо то, что меня также стали называть «тот парнишка, что вечно копается в мусоре». Людям плевать, что в мусоре можно найти штуки, которые и за пять фунтов не купишь. Например, погнутое колесо от велосипеда. Расправить обод, приварить спицы, заклеить почти целую резину – и как новенькое. А откуда бы у пацанов, типа нас, были бы свои мопеды. Кстати, то, что Джон так здорово понимает химию, помогло нам сэкономить кучу монет на горючке. Мы ездили на самогоне. Нам в те времена скорость была дороже выпивки. Да и сейчас ничего не изменилось. Джон как не пил, так и не пьёт. А я, хоть и не откажусь иногда от рюмки-другой – но, если можно залить эту рюмку в бензобак моего байка и умчаться куда-то «вззааа-ах!» – так я не стану раздумывать. Мне эта музыка дороже любой амброзии.

Ну вот. Джону вечно нужны были всякие железки. Он всегда мог найти им применение. Да видели бы вы его дом! Там же целый музей. Там есть старинные часы, которые он отремонтировал, когда ему было тринадцать лет. Вот, просто: кто-то выбросил, я подобрал и принёс ему. Джон дней десять не ходил в школу, чинил – разбирал и собирал, разбирал и собирал. Даже попросил меня взять в библиотеке книжку про часы с картинками. Я взял. Там всякие схемы, чертежи – глаз сломаешь. Но для Джона это семечки – не буквы же читать. Читать он, кстати, не умеет. Ну, как? – умеет, наверно, но по слогам, хуже любого первоклассника. Но руки у него золотые.

Я люблю бывать у Джона. Он помнит все вещи, у него там настоящий музей. И он помнит такие подробности, которые я уже давно забыл – и рассказывает мне. Как будто снова жизнь проживаешь – так у него побывать. Да, Джон редкий человек. И его легко порадовать – только принеси ему какую-нибудь непонятную железку и всё. Он готов. Сядет за стол, положит находку на газетку и давай вертеть в разные стороны. И калякает рисунки всякие на полях газеты. Вообще, такие люди редкость. Столько всяких несчастненьких кругом – им хоть стейк принеси, хоть бумажник с деньгами – они сожрут и снова несчастны. Потому что не умеют сами ничего делать своими руками. То есть, потребители. А Джон не потребитель. Вот в этом разница.

Я позвал его разобрать чердак.

Пока дед был жив, он мне под страхом смертной казни запрещал лазить на чердак. Я догадывался, что там хранятся какие-то несусветные сокровища. Страшно хотелось на эти сокровища глянуть хоть одним глазком. И я, конечно, лазил и рылся – но по-быстрому, пока деда дома нет. А дед был дома почти всегда, отлучался редко. Так, на почту за пенсией, или газету купить и табаку. За остальными продуктами посылал обычно меня. Напишет список на обрывке бумаги синим химическим карандашом – и положит посреди стола в кухне: вот, мол, твой обед. Преврати эти буквы в продукты. И горсть монеток рядом – подсчитано по единого пенни. Не выкроишь ни на бутылку лимонада, ни на леденцового петушка. Я, кстати, любил этих петушков. А в выходные дед предпочитал быть дома один. Мне выдавался шиллинг на обед и дверь дома для меня захлопывалась. Собственно, делать дома было нечего, так что я воспринимал это как дар божий. В церкви мы бывали редко. Лет до десяти я ходил в воскресную школу, но потом как-то вырулилось, что это стало необязательно.

Поэтому я забирал свой шиллинг, задирал нос и шествовал по главной улице походкой миллионера. Естественно, еду я не покупал. У меня была мечта покруче. Мне хотелось прокатиться на автомобиле или на мотоцикле – блин, до чего меня тянуло к этим блестящим штукам! И я тащился в паб, где стояли игровые автоматы – и проматывал там свой шиллинг в чистой уверенности, что уж сегодня-то! – сегодня мне точно повезёт. Но шиллинг заканчивался и все мои теории и хитрые планы не срабатывали. Желудок начинал выть зверем и случалось так, что мы с Джоником воровали еду с прилавков. Потом мы как-то об этом заговорили и пришли к выводу, что гемблинг не для нас. Мы просто повзрослели и поняли, что нам не по пути с жуликами и их лёгкими деньгами. Да и жалко было бедных женщин, торгующих пирожками с утра до ночи. Вообще, женщин всегда было жалко.

И вот мой дед откинулся, и с ним пропали записки на кухонном столе и мой воскресный шиллинг. Естественно, что-то мне перепало от горсовета – ну, там, талоны на питание, помощь со школьной одеждой, по мелочам. Сейчас понимаю, что, если бы я захотел учиться в университете – мне бы, наверное, помогли и с этим. Но тогда было ясно, что нужно работать. И я стал разносить газеты.

А в один из воскресных дней мы с Джоном полезли на чердак. О, там было тесно. Наш дом был старый, уж точно больше двухсот лет – и все эти двести лет откладывались всякими полезными вещами на чердаке дома. Ящик с поломанными игрушками – некоторые я помнил, и помнил, как дед собирался их починить. Но вот, руки не дошли и уже не дойдут.

Вешалка с верхней одеждой. Самодельная этажерка из неполированных досок, грубое временное сооружение, пригодное разве для сарая или чердака. Ну, чердак тут и есть. Этажерка забита картонными коробками – из-под обуви, из-под платья, шляпная коробка, коробка от фарфоровой куклы – и кукла внутри, с отколотым носом и без рук. Венера Милосская в роскошном шёлковом платье – но руки-то важнее платья, кому нужны твои наряды, безрукая красавица с отколотым носом? Коробка с открытками – курорты, цветы, красавицы и красавцы, лошади, кареты – я забыл о времени, но Джон меня одёрнул:

– Брось ты этот хлам! – конечно, для него всё хлам, кроме железок.

И тут я почувствовал, что замёрз. Нет, не то, чтобы у нас в доме было какое-то отопление, кроме камина, но всё же заметно теплее, чем на улице. А вот на чердаке царил дубак. Я стащил с вешалки чёрный сюртук и залез в него с ушами. Сюртук принадлежал какому-то предку, взрослому высокому мужчине. Джон выудил с вешалки дамский лапсердак с плюшевой оторочкой, надел на себя и кокетливо повернулся ко мне плечом:

– Ай-яй?

Я открыл шляпную коробку, рассчитывая выудить оттуда шляпу с пером, которой можно будет помахать перед носом моей «дамы» – но шляпы не увидел, а только небрежно насыпанные листы бумаги. Я хотел было закрыть коробку, но Джоник опередил меня – его сорочий глаз уловил блеск металла и цепкая лапа вцепилась в этот металл. Кучка телескопических трубок и рамка. Джон присвистнул:

– Знаешь, что это? Это миноискатель.

Вот, когда я говорю, что Джон гений – я именно это и имею в виду, что он гений. Пока я пытался сообразить, что с этим миноискателем делать, он уже прозрел мою судьбу, соединил в своём воображении точки прямыми линиями и выдал:

– Вот его-то тебе и не хватало.

Когда я говорю: Джон присвистнул, Джон сообразил, Джон сказал – это значит, что одновременно он выудил из какого-то своего кармана сложенную в двадцать раз газетку, расстелил её, разложил на газетке найденные детали, достал откуда-то отвёртку, соединил детали, попробовал включить, разобрал снова, выудил из кармана номер тридцать восемь батарейки, вставил их в миноискатель, снова закрутил, снова включил – и вот тут только сказал «Вот его-то тебе и не хватало» – и довольно хрюкнул. Он так смеётся – хрюкнет тихонько – значит, зашёлся от смеха. Редко, вообще, смеётся. Улыбается чаще, но тоже редко.

На этом наш энтузиазм иссяк. Джон включал и выключал миноискатель, тыкал им в разные стороны и восторгался его тихим голоском. Я ему не мешал – то был его час. «Бип-бип» – пел миноискатель. И мы лезли к нему под ногу и находили что-нибудь железненькое. Или медненькое. Миноискатель радовался всем металлам одинаково и ласково мурлыкал каждому гвоздику и каждой бусинке своё «Бип-бип». Мы прошарили весь чердак, собрали ящик железок и спустились вниз. Я зажёг камин в гостиной, включил свет и оставил Джона блаженствовать над ящиком с помятым кофейником, сломанным будильником, поломанной заводной лошадкой, поломанной заводной машинкой, тупыми овечьими ножницами, тупой бритвой, горсткой шестерёнок в коробке из-под спичек, обрезками проводков и ещё каким-то хламом. Пока Джон разбирался в природе этого хлама, я поджарил тосты и дюжину яиц. День удался, можно отпраздновать.