Аманда Проуз - День красных маков

• Название: День красных маков
• Автор: Аманда Проуз
• Жанр: Зарубежное современное

Мартин покидает Англию, чтобы заработать на безмятежную жизнь со своей обожаемой Поппи Дэй, но пропадает без вести. Крошка Поппи до последнего надеется на лучшее, но однажды до нее доходит жуткий слух – Мартина похитили и его жизнь в любой миг может оборваться. Тогда она решается на безумный, отчаянный поступок. Облачившись в восточное одеяние, Поппи отправляется в далекий, загадочный Афганистан, выдав себя за известную журналистку. В одночасье повзрослевшая Поппи оказывается без какой-либо защиты в самом сердце недружелюбной страны, среди гор и кишлаков, в компании отчаянного журналиста Майлза Варрассо и одного из местных головорезов. Теперь ей остается лишь уповать на благосклонность судьбы, чтобы не только найти Мартина, но и вернуться домой живой.

---

– А как же! Присматривай за этим мистером Как-его-там – он хочет меня отравить! Я скормила кусочек запеканки кошке, так она вытянулась и померла! Честное слово, Поппи Дэй!

– Хорошо, бабуля, я с ним разберусь. Обещаю. Я тебя люблю.

– И я тебя. Надеюсь, утром ещё буду жива, если только ночью меня не отравят.

– Думаю, всё будет хорошо, бабуль, просто ничего не ешь.

Поппи медленно побрела домой. Но как бы она ни устала и как бы ни манила мягкая кровать, возвращаться туда не хотелось. Повернув ключ в замке, она вошла в тёмную, тихую квартиру.

Теперь Поппи терпеть не могла ложиться спать. Они с Мартином, как большинство семейных пар, имели свои привычки. Болтая обо всякой чепухе, по очереди чистили зубы; с пижамами через плечо шли по узкому коридору; ставили у кровати стаканы воды, к которым не притрагивались до утра. Потом Поппи зарывалась в подушку, и, свернувшись калачиком, чтобы поскорее согреться, ждала мужа, в чьи обязанности входило гасить свет, закрывать дверь и выключать телевизор.

Как-то раз Мартин нацепил розовую ночную рубашку жены с нарисованным щенком на груди и в грациозном балетном движении вплыл в спальню. Глядя, как её лохматый супруг вздымает руки к потолку, Поппи не смогла удержаться от смеха. Оба хохотали, как дети…

Без привычной болтовни с Мартином приходилось ложиться спать в тишине. Поппи рано закрывала дверь и не меньше двух раз проверяла, точно ли закрыла. Спальня всегда сияла чистотой, и Поппи скучала по тем временам, когда на полу семь дней в неделю собиралось целое гнездо из грязного белья, джинсов, футболок и носков – на самом деле в доме была гармония, только когда в нём кипела жизнь.

Прежде чем заснуть, Поппи около получаса предавалась мыслям, что сейчас делает её любимый мужчина, где он спит, о чём думает. Прижав к груди подушку, представляла себя в его объятиях, защищавших от всех ужасов мира. Когда он был рядом, Поппи рассказывала ему, как прошёл день, как у неё дела, расспрашивала, как дела у него. Поддержка Мартина была так же приятна, как и разговоры с ним. «Спокойной ночи, солнышко, хороших снов», – шептала Поппи, как если бы он дремал у неё под боком. Это успокаивало. Порой Поппи обманывала себя, что вот он, рядом, и под его крылом она в безопасности. Но, просыпаясь среди ночи, тянулась к нему, чтобы коснуться пустоты и до утра мучиться печальными, несбыточными мечтами.

Она часто перечитывала письмо Мартина – незатейливые три листка, написанные в спешке, при свете фонаря. Оно стало талисманом, столь дорогим, что Поппи прижимала его к себе; водя пальцем по бледно-голубой почтовой бумаге, она выучила наизусть каждый изгиб каждой буквы.

Ей больше не нужно было открывать конверт и ощущать в руках невесомость бумаги; лишь закрыв глаза, Поппи видела каждый росчерк ручки, каждое пятнышко.

«Ну, Поппи, и удивишься ты, получив письмо от своего старика! Просто я скучаю по тебе, малышка, так сильно, что ты и представить не можешь.

Время здесь идёт то очень быстро, то очень медленно – зависит от того, насколько я занят. Когда дел по горло, всё хорошо, но когда я умираю от скуки и тоски по тебе, то это просто ужас какой-то.

Я хочу домой, Поппи. Хочу вернуться в нашу квартиру, хочу лечь с тобой в постель, прижаться крепко-крепко, ощутить твои объятия. Спать одному так плохо, и по ночам я ищу тебя.

Я хочу от тебя ребёнка, Поппи, нашу маленькую семью. Хочу видеть тебя с ним на руках.

Я знаю, мы с тобой одно целое, и только это прибавляет мне сил и не даёт двинуться рассудком.

Я думаю о тебе каждую минуту.

Я люблю тебя, Поппи, всегда любил и всегда буду любить. Я часто вспоминаю нашу свадьбу.

Когда я так скучаю по дому, что сил нет, я представляю себе, Поппи, как ты держишь меня за руку, и становится легче. Я слышу твой голос, он звучит так же ясно, как если бы мы с тобой сидели рядом на диванчике.

Мне пора, малышка. Никогда не забывай, как я тебя люблю и как по тебе скучаю.

Целую десять тысяч раз!

Март».

Поппи было трудно придумывать что-то новое, и в письмах она всё чаще и чаще повторялась, как бы ни старалась поинтереснее рассказать о своей скучной жизни.

Все письма она подвергала беспощадной цензуре – нельзя было писать ни о чём, что усилило бы тоску Мартина по дому, ни о чём, что могло вызвать беспокойство или зависть. Не то чтобы Мартин был завистлив – с её стороны это было актом гуманизма, а не самосохранения.

Поппи ощущала чувство вины. Слабое, оно не заполняло собой сознание, а скорее напоминало отдалённый шум машин – чем внимательнее прислушиваешься, тем он сильнее. Она никогда не врала Мартину, но немножко приукрашивала действительность, чтобы ему было приятнее. Описывать, какой чудесный вечер они провели с девочками за просмотром футбольного матча и дешёвым вином, заказав еду на дом, не стоило – было нечестно без него заниматься тем, что он так любил. Вместо этого она придерживалась общих тем, например, писала о бабушке. Целые страницы занимали изумительные разговоры, имевшие место быть в «Непопулярке», и рассказы о наиболее бредовых идеях Доротеи. Она знала, что Мартин посмеётся над ними и вместе с тем не будет ощущать себя оторванным от жизни. Поппи, в свою очередь, могла поделиться мыслями и тревогами.

Не писала она и о случайной встрече с его родителями, которые не сочли нужным обратить на неё внимание. Поппи выбирала в супермаркете фрукты и овощи; подняв глаза от брокколи в термообёртке, она поймала на себе взгляд его мамаши. По тому, как свекровь стала сосредоточенно смотреть в другую сторону, слишком старательно делая вид, что не заметила Поппи, та поняла – мать Мартина её заметила. Поппи смутилась. Зачем так себя вести? Думали, она станет что-нибудь просить у них? Не приведи господь.

Делиться этим с Мартином было не нужно – он только разозлится, а может быть, расстроится. Возможно, они не хотели узнавать никаких новостей о сыне – здоров ли он, жив ли? Вполне возможно. В любом случае ему будет неприятно читать о таком.

Поппи заглянула в приоткрытую дверь: на кухне в раковине все еще мокли сгоревшие, прилипшие к сковороде рыбные палочки. Прижавшись к стене спиной, соскользнула вниз. Усталые ноги уже не держали; рухнув на пол, она наконец разрыдалась. Обхватив тело руками, словно пыталась обнять саму себя, и не нужно было вспоминать отрепетированную реакцию – всё произошло по-настоящему. Огромные слёзы катились из глаз, заливали нос и рот. «Март… – шептала она, вне себя от горя. – Март…» Вдруг он услышит её голос через море и пустыню? Сердце болело от тоски по мужу, любимому мужчине, лучшему другу. «Где ты?»

Глава 4

Привязанный к кровати, Мартин пытался определить, сколько часов прошло с тех пор, как утром он проснулся в лагере, счастливый и свободный. День, скорее всего, был тот же самый, но в темноте, не имея возможности узнать, сколько времени он провёл без сознания, Мартин мог только догадываться об этом.

Всем, кто пережил шок, важен не только сам несчастный случай, но и всё, что ему предшествовало. Они склонны постоянно анализировать ближайшие события в попытке найти связь между ними и понять, как самый обычный день может закончиться совершенно неожиданно.

В последнее утро в лагере Мартин проснулся рано и, насвистывая, отправился в душ. Вдоль задней стены модульного общежития тянулся ряд душевых кабин; слева от главной двери располагались раковины, а посреди комнаты – длинная деревянная скамья. Всё это напомнило Мартину раздевалку бассейна, куда он часто ходил в школьные годы; только тут висело гораздо меньше полотенец и никто не стал бы красть чистые трусы. Разложив на скамье бронежилет и шлем, он вошёл в кабинку, надеясь, что не будет перебоев с водой, и вспоминая дом, где были свои собственные пушистые полотенца и после душа можно было улечься на диван вместе с Поппи. Они бы пили чай и смотрели новости; она бы прижималась коленками к его бедру, а голову клала ему на плечо…

В отличие от некоторых, Мартин не слишком томился скукой в лагере. Он измерял время в обыденных занятиях; так он рассчитал, что, приняв душ сто восемьдесят шесть раз, отправится домой. Намереваясь бриться в восемьдесят четвёртый раз, он отметил, что всего через сто два раза уже будет укладывать рюкзак, собираясь в путь.

День, когда его взяли в плен, начался как обычно. Набросив на плечи полотенце, словно шарф, Мартин придерживал рукой подбородок под неестественным углом и бритвой выравнивал усы. Поппи любила смотреть, как Мартин бреется, находя этот процесс интимным и сексуальным. Дома Март во время бритья разговаривал с её отражением в зеркале; одетое в пижаму, оно выглядывало из-за его правого плеча. Стоя в душевой модульного общежития, он по-прежнему смотрел в правый угол зеркала, надеясь, что там мелькнёт её лицо. Каждое прикосновение лезвия бритвы к коже будто приближало его к Поппи.