Евгений Ткаченко - Жизнь и о жизни. Откровения простой лягушки

• Название: Жизнь и о жизни. Откровения простой лягушки
• Автор: Евгений Ткаченко
• Жанр: Биографии и Мемуары

Изначально не хотелось писать о прошлом в виде мемуаров, не только из-за сложившегося предвзятого отношения к ним, но еще и по той причине, что многое я уже о советском времени вспомнил и описал в коротких рассказах. Мне казалось, что я поставил точку на том времени. Однако, после того, как я полистал мемуары академика Раушенбаха «Постскриптум», в которых увидел удивительную степень искренности и исповедальности, до меня дошло, что писать нужно и писать именно так.

---

Писали мы тогда перьевыми ручками. В середине парты в специальном отверстии находилась чернильница. И был у нас такой забавный предмет как «Чистописание». Учили нас писать красиво с нажимом, особенно заглавные буквы. Хорошо, конечно, когда форма соответствует содержанию. Но как-то я не заметил в реальной жизни людей гармоничных настолько, что и смыслы и форма их подачи одинаково прекрасны. Обычно так, или форма, или смыслы. Так вот для меня всю жизнь важнее смыслы, а не форма. Понимаю, как хороша гармония, но как-то не получается. Так вот чистописание я тихо ненавидел. В начальной школе это был самый противный предмет. Однако его я вытерпел и начальную школу окончил на отлично.

За время обучения пришлось мне переходить из школы в школу целых три раза. Как только строилась новая школа, мой класс тут же в нее переводили. Попал я и на хрущевскую реформу школы. В 1961 году оканчиваю семилетку, сдаю экзамены, а для нас, желающих учиться дальше, спешно организовывают восьмой класс, и я в семилетней школе застрял еще на год. Поселок «Невдубстрой» разрастался так быстро, что превратился в город Кировск. Назвали его так, думаю справедливо, в честь основателя С.М.Кирова. Нравы того времени сильно отличались от сегодняшних. Конфликты, например, между учеником и школой строились куда как оригинальнее. Родители, как правило, в них не участвовали, а если приходилось, то были всегда на стороне школы.

Один из семиклассников после угрозы директора отправить его в колонию, решил школу взорвать, но не рассчитал заряд, двоечник, плохо знал счет. Метровой толщины стены спасли школу, отвалился только угол. В колонию, конечно, он был отправлен тут же. Мой приятель, которого прямо с утра директор отправил за родителями, пошел к колонке, разделся до одной рубашки, облил себя ледяной водой, потом на мокрую рубашку надел пиджак и часа два ходил во дворе школы и по соседней улице на морозе, посиневший и трясущийся от холода. Он ходил и бормотал: «Вот заболею воспалением легких, будут знать». Приятель мой не заболел, даже насморка не было, а родителей привести пришлось.

После окончания восьмого класса нас недели на три отправили работать в колхоз. За работу заплатили деньги. Мы классом единогласно решили не делить их, а устроить прощальный банкет с приглашением на него учителей. Директор на удивление не возражал и даже позволил пригласить джаз оркестр. Правда, выдвинул нашей классной руководительнице требования по меню, чтобы для учителей оно было особенным. В результате учителя пили водочку, на столе у них была и хорошая рыбка, и твердая колбаска. На нашем столе все было попроще, но вот уж что удивительно, нам пятнадцатилетним разрешили купить на свой стол красное сухое вино.

Несколько дней перед праздником находился я в состоянии эйфории, ощущал себя абсолютно взрослым. Как же, я впервые в жизни иду на банкет, буду сидеть за одним столом с учителями и не только пить вино, но и танцевать с девочками под оркестр. В колхозе вечерами девчонки учили нас танцевать под патефон и меня хвалили, что научился хорошо. Мы, группа мальчишек человек семь, в том числе и я, там же решили проверить свои танцевальные способности реальной жизнью и в субботу вечером сбежали в колхозный клуб на танцы. Потанцевать не удалось, ели унесли ноги от местных парней. А тут проверка должна состояться реально и спокойно, поскольку все свои. Вернул меня на землю из сладостных мечтательных полетов Толя Белоногов, мой одноклассник, высокий, белобрысый здоровый парень, с модным ежиком на голове, который уже и курил, и брился. Он учился в ПТУ, но с классом отношения еще не порвал и на вечер пришел. Захожу я в туалет, и сразу вижу его голову, возвышающуюся над головами пацанов, с нижней губы у Толика небрежно свисала папироса. Увидев меня, он тут же поднял руку к сливному бачку достал оттуда бутылку московской водки, прижал ее к щеке и, сказав: «Нет, еще теплая» бережно снова опустил в бачек. Голос из группы мальчишек:

– Толик ну дашь хоть пару глотков?

– Саня, я же сказал, что не дам. Самому мало. Пей вон свои красные помои.

Таким вот праздничным аккордом закончилось мое неполное среднее образование. А чтобы получить среднее, нужно было вернуться в ту школу, в которой я начал свое обучение. Оказалось, что это не так просто, там был конкурс, и не только аттестатов, но было еще и собеседование. Власть резко уменьшила количество школ со средним образованием. Ставка делалась на ПТУ и на неполное среднее образование. Конкурс я прошел успешно. В дальнейшем оказалось, что мне сильно повезло. Наш сборный класс, из школьников, выдержавших конкурс, по своим физическим и интеллектуальным способностям оказался самым сильным в школе. Учитывая слабость преподавательского состава и общую низкую культуру в нашем городке, именно одноклассники оказались тем мощным стимулирующим фактором, который помог мне продолжить свое образование после окончания средней школы и даже в одном из лучших технических вузов страны. Мы в классе постоянно соревновались друг с другом в решении конкурсных задач, совершенствуясь в математике и развивая свою логику мышления. Кроме школы можно было ходить на секцию легкой атлетики, кружок ИЗО, а в старших классах еще и в математический кружок. На ИЗО и математический кружок я ходил урывками и, в конце концов, бросил, а в секции удержался до окончания школы. Все гуманитарное, к сожалению, было почти на нуле, никто до окончания школы нас этим не заинтересовал, учителя и по истории, и по литературе были откровенно слабыми. Нам тогда ни слова не говорили о существовании книг Достоевского, Есенина, Бунина, Лескова, Булгакова, Пастернака, Ахматовой, Платонова, Шмелева, Бориса Зайцева и многих других писателей, являющихся гордостью русской нации. О писателях Серебряного века, нам тоже ничего не рассказывали. Или и сами не знали, или не были увлечены литературой, наверное, свою работу воспринимали как тягостное ремесло. Увлеченный человек проговорился бы, несмотря на запреты. Не было в школьной программе и хорошей иностранной литературы. Конечно, существовали тогда и настоящие учителя, но они были явлением штучным и погоды делать не могли. За мое время обучения в школе по гуманитарным предметам ни одного хорошего учителя у нас не было.

Оканчивая школу, я представлял Ф. М. Достоевского, впоследствии любимого своего писателя, эмигрантом и злостным врагом русского народа. Однажды на уроке учительница упомянула о Есенине как о пьянице, дебошире и авторе всякой пошлятины. Из программной литературы можно было ничего не читать. Для положительной отметки достаточно было знать, как в хрестоматии трактуются образы Коробочки, Манилова, Пьера Безухова, Челкаша, Кошевого и т. д. Этими образами так достали, что стойкое неприятие наших великих писателей Н. В. Гоголя и Льва Толстого побороть в себе до сих пор не удается.

Читали мало, и библиотека то городская была бедная. Это не удивительно, художественная литература в стране издавалась в крайне ограниченном количестве и ассортименте, а 80% бумаги тратилось на печатание, как оказалось никому не нужной политической литературы. Мальчишкой я три года простоял в очереди на «Трех мушкетеров», так и не прочитал. Достал ее уже таким взрослым, что дочитать до конца эту прекрасную книгу не смог, романтизм как-то быстро и незаметно поменялся на прагматизм. Удивительно, но даже и это стало для меня благом. Пришло время, я заболел как литературой, так и историей. Только постигал я их уже без идеологической призмы, через которую нас заставляли воспринимать эти предметы учителя. Заболел литературой я совсем не случайно, ничего случайного в нашей жизни не бывает, а все закономерно. Во всех кировских семьях, с которыми в детстве мне пришлось контактировать, книг не было. Кроме газет почти никто ничего не читал. Но вот так получилось, что в нашем доме жила семья, хозяин которой оказался страстным книголюбом и книгочеем. Заразил меня литературой, конечно, он, а еще мои ленинградские родственники, которые почти не читали, но дома у них были удивительные старинные книги. Когда я приезжал к ним в гости, одним из моих любимых занятий было листать дореволюционные журналы «Нива». Тетя Зина подарила мне на десятилетний день рождения интересную толстую книгу, изданную в 1939 году. Называется она «Ленинские искры. Нашей газете 15 лет. 1924—1939». Когда вырос и понял реальную ценность этой книги, я ее аккуратно переплел. Много лет она занимает почетное место в моей библиотеке. Когда ее листаешь очень хорошо чувствуешь атмосферу того времени.

За одиннадцать лет обучения в средней школе в памяти осталось не больше десяти учителей, и среди них, конечно, как у большинства, самый главный и самый незабываемый – учитель первый. Для меня это Мария Григорьевна Жулина. Вспоминается она как заботливая мама, с великим терпением и любовью нянчившаяся с нами – несмышлеными, суетными и балованными. Невзирая на нежелание многих обучаться, научила она всех самому необходимому – читать, писать и считать.