Ольга Виноградова - Жизнь как полная луна. Маленькие истории о современном Китае

• Название: Жизнь как полная луна. Маленькие истории о современном Китае
• Автор: Ольга Виноградова
• Жанр: Русское современное

В этом сборнике коротких рассказов современный Китай открывается неожиданно и многогранно. Повседневная жизнь городов, будь то легендарный Ханчжоу или традиционный Тайань, показана с искренней симпатией автора, преподающей русский язык в китайских университетах. Экспрессивный язык, лирическая откровенность роднят эти истории с поэзией, а философские размышления отсылают то к наследию Лао Цзы, то к опытам модернизма. Рекомендуется антропологам, поэтам, путешественникам.

---

Жизнь как полная луна Маленькие истории о современном Китае Ольга Виноградова

Иллюстратор Василиса Русакова

© Ольга Виноградова, 2017

© Василиса Русакова, иллюстрации, 2017

ISBN 978-5-4485-5157-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая: Сны на Xixi lu

Посетители бара Helen’s

Улица не очень-то аппетитная. Ноябрь. Шесть вечера. Шанхай. Или уже семь, Роман? Смотришь в планшет.

– Здесь. Видите, выше, вывеска: Helen’s, американский бар.

Здание старенькое и замызганное, грязный подъезд, второй этаж. Притон какой-то. Мы ныряем в двери, занавешенные пластиковыми полосками, и оказываемся в полутемном баре с грубыми деревянными столами. Роман предпочитает японские заведения, но после двух дней конкурса по русскому языку в здешнем университете нам, несомненно, подойдет и этот бар.

Русский человек живет будущим – к своему настоящему он, как правило, равнодушен. Он как будто ещё не родился и вечно продолжает выпутываться из своей пуповины, слушать, как журчат околоплодные воды. Он постоянно ощущает дискомфорт и непонятное, но мощное желание куда-то проскочить, воплотиться уже наконец.

Пока мы ждем официанта, раздеваемся, осматриваемся. За соседним столиком китайцы громко играют в кости. Роман, как обычно – уже не помню, в какой связи – говорит о Японии. Чёрт его знает, откуда у человека берется та или иная навязчивая идея. Для русского мальчика, родившегося в русской провинции в смутное время, мысль о Японии, наверное, очень даже естественна. Он выбрал противоположный полюс. Роман беспрерывно говорит о японском перфекционизме, японских незыблемых правилах, японской стерильности и восхищается даже их снобизмом. Он покупает японские воздухоочистители, японские сумки и японское пиво. Его любимые слова: идеальный, высококачественный и, конечно же, японский. Он копит деньги на будущую идеальную жизнь в Японии.

А я не хочу в Японию. Мне нравится неидеальный Китай. Мне нравится, что здесь к обеду подают бесплатный суп. Мне нравится, что ты можешь сколько угодно подкладывать себе риса из бочки (неизвестно, моют ли когда-нибудь этот котел – сказал бы Роман). Теперь, разбогатев, китайцы могут себе позволить быть милостивыми к бедным, признавать их наличие рядом. Нет, я не хотела бы жить в богатой стране. Богатой и вылизанной. Богатой и высокомерной. Богатой и чужой.

В чужой стране вообще чрезвычайно трудно жить. И не думаю я, честно говоря, что все дело в берёзках или в языке. И даже не в смене сезонов, которая крепко сидит в нашем подсознании. Чем больше ты привыкаешь видеть вокруг себя не берёзки, а, скажем, магнолии, чем лучше ты понимаешь чужой уклад – тем больше протестуешь против него. Но ты так мал и незаметен – со всем своим протестом вместе, что едва ли найдешь уши, которые услышат тебя.

Мы не можем жить, принимая чужой уклад. Мы будем – с завистью или презрением – смотреть на чужие традиции, чужую основательность и практичность. Мы будем понемногу учиться – у немцев ли, у японцев ли, у китайцев – о, у китайцев есть, чему поучиться… Мы освоим это – и все-таки сделаем по-своему.

Русский человек созерцателен и нуждается в печали, он не может вынести бремени каких-либо иных ценностей. Созерцательность и печаль – его боги.

Может быть, только очень молодой человек сумеет изменить свою судьбу – сделать пластику своей души, своих представлений о счастье и времени, – сумеет катапультироваться в реальность и прорасти в настоящем…

…Пора заказать. Я должна Роману стакан. Он печально смотрит в меню. Jack Daniel’s, как и все крепкое, подается порциями по 40 грамм. Не волнуйся, Роман, я должна тебе стакан, а не глоток. Стакан так стакан, ясное дело. Мы же не китайцы.

А я заказываю «Голубую лагуну» – в честь моего бывшего ученика Саши, который покупал мне этот коктейль в Москве. Ты помнишь, Саша – был жуткий мороз, мы сидели в «Му-му», и я пила тропический коктейль прямо так, в шубе и в шапке?

Ой, не та здесь голубая лагуна. Какая-то она у вас, китайцы, мутная. Невкусная и жидкая. Но нам некогда договариваться с жизнью, налаживать её – есть вкусное и пить немутное. Наши действия полны символизма и магии.

Роман предлагает поднять бокал за Кимико. Она полуяпонка-полумексиканка. Переходы от одной её идентичности к другой иногда внезапны. Роман общается, конечно же, с её японской ипостасью, беря у Кимико уроки японского. И мы поднимаем бокалы за нашу ласточку Кимико – и непереводимое русское слово «ласточка» остается с нами как неподаренная драгоценность.

Бар понемногу заполняется. Много парочек «иностранец – китаянка». Китаянок почему-то выбирают толстых и некрасивых. С красивыми, возможно, ходят в другие места. – У нас таких девушек называют лупетками, – вырывается у Романа. – Мама бы так сказала. И это дурацкое диалектное лупетка для нас как письмо с родины, с доброй новостью. Мы хохочем.

Отравившись лупетками, Роман теперь уже звонит Кимико – поболтать по-японски.

А я? Чего хочу я? Почему меня так растрогали давеча на уроке лермонтовские тучки из китайской хрестоматии, тучки с ошибками? Нет у вас родины? Нет вам изгнания? Кому, на каком языке повем печаль свою? Радость свою? Кто прочтет записки мои о китайских обрядах? Молчите? Маленькая, косолапая и хамоватая официантка приносит вторую лагуну. Вторая ещё мутнее первой. Штормит сегодня…

Мы покидаем бар и устремляемся на набережную. Проходим мимо резиденции великого вождя. Нескончаемый забор. Позвонить в звонок? В другой раз – сегодня мы недостаточно выпили.

Выбираем в качестве дороги к набережной улицу с тремя книжными магазинами, хотя уже вечер. Пробираемся к ней самыми темными и грязными закоулками. Посреди проезжей части кто-то громко блюёт. – Всё это совсем не похоже на Японию, – жалобно говорит Роман.

Наконец попадаем на «читательскую» улицу. Но и она в это время несколько диковата. Книжные закрыты, возле них, накрывшись, словно приличные граждане, одеялами, спят бродяги. Из-под одеял торчат босые ступни.

На освещенных перекрестках мелькают долговязые фигуры и светлые головы. Шведы? Голландцы?

Набережную уже слышно. Мучит жажда. Покупаем у лоточников нарезанные арбуз и дыню. Неизвестно, какими руками они это резали – морщится Роман. Совещаемся, что здесь такое «si»: четыре (на путунхуа) или десять (на местном диалекте).

И вот он – Бунд, буквально «причал», с колониальных времен. Роман здоровается с небоскребами на другом берегу, как с хорошими друзьями. Он смотрит в будущее. Я придирчиво вглядываюсь в лица исторических зданий: отелей и банков. Идентифицирую прошлое.

Неожиданно начинают бить часы на башне таможни. Десять. Гаснут огни. Но мы продолжаем прогуливаться по темному берегу и наверняка теперь опоздаем на метро.

Мне кажется, кто-то тихо коснулся моего плеча… Я поворачиваю голову – никого… Никого, но я знаю, что он здесь, за правым плечом. И он шепчет: ты будешь… жить.

Ноябрь 2014, Ханчжоу

Зачем жечь жёлтые бумажки

Мы с Чжоу Тье сидим в Старбаксе на Hangda lu и, как обычно, больше болтаем, чем занимаемся китайским.

– А как ты выбирала имя для дочери? – спрашиваю я. Её дочке только что исполнилось два. Я нахожусь под впечатлением от имянаречения одного младенца – племянницы моей аспирантки, – и мне нужно выяснить, как это ещё бывает. Но Китай настолько огромен – как вширь, так и вглубь, что обычно ты можешь доверять своему опыту не больше, чем Алиса в стране чудес. – Вы спрашивали совета у специального человека?

– Да, – кивает головой моя учительница. – Это бывает. Но мы просто назвали и всё. Выбрали имя, которое нам понравилось.

– А вот одни мои знакомые… – говорю я. – Они ходили к специальному человеку в храм, и он им сказал, каким должно быть имя… Что оно должно содержать: воду, там, землю или огонь…

– Да, – кивает головой Чжоу Тье, или Дженни, как я заразилась её называть у своих друзей американцев, – да, я понимаю. Некоторые так делают.

И я жду, конечно, что она будет говорить о сохранении традиций – может быть, в деревне или где-то в горах.

– Некоторые – да… Особенно богатые люди.

– Но почему богатые? – Я придвигаюсь вплотную к Дженни. – Так дорого стоит совет прорицателя?

– Нет. Просто им нужно, богатым, передать свои деньги. Им нужно, чтобы ребёнок получился очень хороший. Чтобы имя хорошо работало – на их деньги.

Я с трудом перевожу дух.

– Лично я в такое не верю, – слегка хмурится Чжоу Тье. – Но моя мама, например, верит. Хотя когда надо было называть нас, ей некогда было всем этим заниматься: мы то и дело рождались (у Дженни есть ещё брат и сестра). А ещё – ты знаешь, какое время было – надо было отбиваться от этих правил с одним ребенком, нас-то было двое лишних. Назвала сама, никого не спрашивала. А когда мама опомнилась – мы уже привыкли к своим именам, вроде они нам не сильно навредили.