Татьяна Короткова - От первого лица. «Звездные» истории: о времени и о себе

• Название: От первого лица. «Звездные» истории: о времени и о себе
• Автор: Татьяна Короткова
• Жанр: Биографии и Мемуары

В этом сборнике биографических очерков журналист Татьяна Короткова поместила «звездные» истории от первого лица, записанные ею в разные годы для «толстых» журналов. Впервые люди, которых миллионы зрителей ежедневно видят на своих телеэкранах, говорят так откровенно, вспоминают детство, юность, первую любовь…

---

Естественно, с моим средне-специальным образованием я на фоне рабочих с «семилеткой» выделялся как куст среди пеньков. О своей мечте помалкивал, наверное, слыл за чудака. Осваивал Москву в буквальном смысле метр за метром: когда я оформился, бригада строила таксопарк в Химках, потом стала постепенно перемещаться в сторону центра. Метро еще не перешагнуло рубеж Каширки, а я любил ходить пешком, километры наворачивал. Однажды прошел от Маяковки до Автозаводской и уткнулся в большой плакат: «Набор в народный театр ДК ЗИЛ».

Работая капровщиком, я не прекращал свои попытки поступить в престижный театральный вуз. Но все безуспешно. Объявление ДК ЗИЛ стало мне как «перст судьбы». Прошел три тура и был зачислен в двухгодичную вечернюю учебную студию при театре.

Это был выдающийся в своем роде театр, организовал его в 1937 году, будучи студентом ГИТИСа, Сергей Львович Штейн, замечательный педагог и впоследствии – один из крупных режиссеров Ленкома. Штейн поднял типичный самодеятельный театр до уровня театрального вуза, здесь готовились кадры для сцены, ни в чем не уступавшей профессиональной. «Птенцами» «гнезда» ДК ЗИЛ стали Игорь Таланкин, Василий Лановой, Вера Васильева, Валерий Носик, Владимир Земляникин, Юрий Катин-Ярцев, Алексей Локтев, Владимир Панков и еще огромное количество менее известных артистов. Традиции Штейна в мое время продолжила режиссер Галина Калашникова. Так что попасть туда – дорогого стоило.

При ЗИЛовском театре работала детская студия. Там я познакомился с Сашей Жигалкиным, веселым мальчишкой, который нежданно-негаданно спустя годы стал моим режиссером и продюсером в шоу «6 кадров», такие вот повороты судьбы.

На втором курсе обучения меня назначили на главную роль в постановке «Изгнание Палагиных» по пьесе Симона Соловейчика. Я играл подростка, хоть мне было уже далеко за двадцать. По роли мой герой устраивается на работу и в вечернюю школу, чтобы наставить на путь истинный своего старшего брата-тунеядца. Скажем прямо, бытовой логике соцреализма пьеса не подчинялась, но, хоть и было в ней много гротескно-комедийного, она очень перекликалась с нашумевшим тогда фильмом «Доживем до понедельника». Только в отличие от фильма по сценарию Полонского, дружившего с Соловейчиком, пьеса широкой известности не получила, так как подпала под запрет цензуры. Наша ЗИЛовская постановка сразу обрела репутацию «скандальной», спектакль «закрывали», отстаивали, потом он опять вызывал «возмущение» чиновников:

– А почему у вас артист на сцене в семейных трусах?

– Да утро, он встал только что!

– Натурализмом злоупотребляете… А почему у вас артистка в финале говорит: «Не останусь в Москве, тут тетки чай пьют с вареньем, а варенья мало дают, лучше домой поеду». Вы что, не в курсе, что русский психологический театр начался с реплики «В Москву, Москву!»? Что вы против столицы нашей родины имеете?!

– Да ничего не имеем! Девочка хочет домой, в деревню, к мамке! Что в этом дурного?!

И все в таком духе.

Лишь со смертью Брежнева в 1982 году спектакль восстановили, и он прочно вошел в репертуар театра ДК ЗИЛ. Я на тот момент уже являлся студентом Воронежского института искусств. Меня регулярно – каждые выходные – вызывали в Москву, я садился в поезд, отыгрывал спектакль, выпивал с актерами дежурную бутылку водки и вновь нырял в толпу Павелецкого вокзала, чтобы успеть в Воронеж на занятия… Так прошел весь первый курс.

Собственно, в Воронеж меня толкнула очередная неудача при поступлении в Щепкинское училище. Я прошел все три тура, оставались общеобразовательные предметы. В потоке познакомился с Лешей Серебряковым, он тоже не впервые обивал пороги театрального вуза. Алексей был прекрасно подкован и по истории, и по русскому языку с литературой. А я, честно сказать, все успел подзабыть, так что пришлось воспользоваться Лешиной помощью, проще – подсказками. Мы тогда сдружились: я, Серебряков и Саша Песков, Пескову помогали с этюдами, он никак не мог абстрагироваться…

Все складывалось, как никогда прежде, удачно. Преподавательница кафедры, не буду называть фамилии, она по сей день там работает, остановила меня в коридоре училища:

– Дорогов, где документы, аттестат и остальное? Чтобы все было в учебной части!

…Несусь по коридору, счастливый, с аттестатом и прочим, навстречу – она. Прошла, как Каменный гость, в учебной части мне, пряча глаза, объявили, что я недобрал полбалла…

Серебряков и Песков тогда поступили. А я остался по-прежнему забивать свои сваи. Как-то договорились мы с Алексеем встретиться после его занятий у порога училища. Он выходит, а за ним – молодая преподавательница:

– Сергей Дорогов?

Киваю.

– А вы знаете, кем вас на экзаменах тогда «перебили»?

Оказалось, в последний момент кого-то блатного по записке зачислили вместо меня. Просто выбрали по типажу и вычеркнули из списка. Я не стал спрашивать фамилию. Может быть, я с этим человеком пересекался, и не раз. А знал бы – не удержался б, врезал. Хотя, он тут при чем, мажорный мальчик…

В общем, Москва тогда мне так и не покорилась. Стукнуло двадцать четыре, больше ждать не мог. Выбрал Воронеж и с отчаянья поступил на курс Николая Дубинского.

Когда писал заявление на увольнение из своего СУ, у начальства и у бригады – глаза на лоб: после такой зарплаты да в артисты?! Не верили, что я всерьез, уговаривали одуматься. Директор просто за голову схватился, я ведь недавно принял участие в XIX съезде комсомола, правда, не как делегат, а как актер, занятый в сцене оживления картины «Выступление товарища Ленина перед участниками комсомольского съезда»:

– Серега, да ты что! А мы только-только собрались тебя секретарем комсомольской ячейки назначить! Попортишь ты себе биографию этой своей маетой, помяни мое слово…

Но противиться зову природы я не мог даже перед перспективой стать комсомольским вожаком.

Поступал в воронежский институт искусств, честно говоря, не понимая своего счастья. Между тем имя руководителя актерской кафедры профессора Николая Дубинского, народного артиста, значилось во всех советских энциклопедиях. Он был редким мастером и невероятно открытым, обаятельным человеком, по духу – истинным питерцем. В Воронеж к нему часто наведывались звездные друзья – артисты Борис Бабочкин и Георгий Жженов.

На самом деле, учеба в Москве вовсе не гарантирует, что студент получит столько внимания педагога, сколько требуется для нормального становления молодого актера. Часто случается обратное: прославленный, но занятый собственной карьерой, руководитель курса появится раз в год, как красно солнышко, а в остальное время его заменяет какой-нибудь особо приближенный «ученик». Абсолютное исключение составляет разве что Константин Райкин, преподавательской работе он отдается без остатка, впрочем, это распространяется у него на все, чем бы он ни занимался.

С Федей Добронравовым я познакомился на «банке» – так назывался наш обычай посвящения в студенты. Мне через это тоже пришлось пройти в свое время. Мы собрались на поляне в березовой роще, слили в трехлитровую банку первую партию бутылок портвейна. Обряд заключался в том, что каждый из новеньких, стоя на шатком ящике из-под вина с полной банкой спиртного, должен был отвечать на любой заданный вопрос и при этом пить, сколько влезет. Федю из Таганрога на «банке» нельзя было не запомнить. Он развеселил всех. И это было только начало…

Сначала мы снимали комнаты в частном секторе, а потом переехали в новенькое институтское общежитие. И там мы с Федором оказались соседями, его комната окном выходила на пивной ларек, а из моего окна ларька было не разглядеть. Федя исправно нес вахту по завозу свежего пива. Имелась у него волшебная канистра из нержавейки, сделанная умелыми руками на таганрогском заводе. Внешне – трехлитровая, на самом деле в ней каким-то чудом помещалось вдвое больше. Мы спускались к ларьку, Федя невозмутимо протягивал канистру и просил «полненькую». Продавщица кидала опытный взгляд, ставила канистру под струю и брала за три литра.

Оправдываю себя только тем, что студенты – народ безденежный, а халявные литры систематически радовали не только нас с Федей.

Федор на ту пору уже был женат и имел счастливое обременение в виде двух сынишек. Когда мы с ним возвращались в общежитие, маленький Витька, завидев меня, кричал: «Дорогуша!» и летел навстречу.

Мы с Федором быстро сошлись. Вставали ежедневно в шесть утра и перед занятиями в институте не меньше часа тренировались: флик-фляк, сальто-мортале, колесо – позже в Москве режиссеры приходили в восторг от такой подготовки, звали нас акробатами. Прыжками с ног на руки и задним сальто мало кто из актерской братии может похвалиться.

Однажды к нам на курс пришел педагог Владимир Сисикин – ставить драматический отрывок по водевилю Ленского. Роль Синичкина досталась мне, и все прошло так удачно, что решили делать по водевилю дипломный спектакль. Владимир Сисикин был руководителем курса у Федора, Федя рассказывал про него: