Александр Петрушкин - Смотритель. Стихотворения 2010—2016 гг.

• Название: Смотритель. Стихотворения 2010—2016 гг.
• Автор: Александр Петрушкин
• Жанр: Поэзия

Книга объединяет избранный корпус стихотворений (2010—2016 годов) уральского поэта Александра Петрушкина, проживающего в Кыштыме.

---

[Тыдымский Ной]

Венчая Пана с местной мошкарой,
помашет пруд воздушною рукой,
перебирая анальгины нервно.
Чем запалился [?] перед нами он,
стоящий перемазанным мукой,
с канальей дождевой и прочей скверной

компанией из женских тополей,
лакающих [как псы] своих ветвей
окрошку пуховую в отраженье,
где лошадь, проходящая сквозь твердь,
разносит бубенцы [как будто смерть
своё уже признала пораженье]

и лепит из снежков своих копыт
тех, кто до рождества в воде укрыт —
пока не взрезана в крещение пилою
она – и чертит круг над полыньёй,
и человека ищет [под корой
своею] пруд немеющей рукою.

И лошадь разминает позвонки
дыша над тёмным видом – далеки
извилины воды [задышанной и тесной],
и тихий плотник или местный Ной
идёт по воздуху со всей своей семьей
под мошкарою снега занебесной,

несёт свой род, как сосны, издали.
И отрывает лошадь лепестки своих
голяшек, чтоб семье ответить,
приветствуя освобожденье вод
и только бубенцы всё наперёд
молчат и знают, и звенят беспечно.
(22/11/13)

«Я научил ад говорить, собой…»

Сергею Ивкину

Я научил ад говорить, собой
как манной кашей липкой и губастой,
его перекормив – своим одним
присутствием и чёрно-белой пастой.
Такой пленэр на выезде, такой,
что, проведя по воздуху сухой
рукой – царапины оставишь в известковом
его нутре. Точи же кисть, малыш —
его пораним мы – как бы кишмиш
топча то босиком, то сапогами,
то доставая с помощью старух
обрубок воздуха в котором не заснуть,
то еблей занимаясь в быстрой ванне.

Иди со мной скорее, дурачок,
мы нарисуем топь, электрошок
внутри зеркал коцитовой конюшни,
и наши мамки, ад переведя,
застанут сад, ничо не говоря,
из живота достав щенков, как лунки —
мы полетим с тобой сквозь тихий ад
крольчих, щенков с оленьими глазами,
переводя на русский славный мат
то, что они везде поспели сами.

Но не сказать, что будешь ты другим
под этим ли шершавым – что там с ним
под светом вездесущим, будто чурки? —
под этим ли входящим, будто клин
в древесную породу с любой дурки [?] —
где пацанва проходит сплошняком,
лакая шнапс провисшими губами
с ланит, прибитых к косточкам соском,
как вереница смерти перед снами —
вишневая по вкусу – будто лёд,
висящий на ветвях у тёмной спицы
телеэфира местного, что в рот,
забился, вспомнив то, что мы – ресницы,

что это Бог взирает свысока
на всех животных с тёплыми глазами,
и расширяется, как будто свет тропа,
пока свой ад мы кормим словарями.
(28/11/13)

[Восемнадцатилетие]

Я начинаю старость, как себе
мужик строгает гроб, когда за сорок,
когда губа у старших из детей
увлажнена давлением из сонной

страны, где стая жидких обезьян
стремится отвердеть до безразличья,
с которым копоть ляжет на изъян,
как бы мужчина твой косноязычный,

чтоб в форточку альпийскую смотреть
и приходить в себя ещё все сорок,
оставленные дочерью мне, лет,
снимая освещение и морок

с прозрачной геометрии вещей,
лишая их имён и нашей скорби,
что скоро станем младше мы детей
своих, то, что их смерть совсем несносна,

то, что их смерть не знает ничего,
болтается, как тряпка и снаружи,
что дочь уже, почти что мой Орфей,
меня выводит из себя наружу,

где в каждой линии её худюших рук
воспоминание о сжатом в поле клёне
и негативы длинных тополей,
как стрекоза, рисуют в тьме поклоны,

где боль сороколетняя, как свет
всегда доотвечать стремится больше,
чем мы поймем из этих длинных рук,
которыми когда-нибудь уколешь

надутый шарик смертности моей,
летящей внутри шарика и дочки,
что расширяется и лает на ответ,
прося то свет из спутанных ветвей
то ясность, смятую, как слепота, до точки

когда пройдёт каких-то сорок лет
и женщина, пока что некрасиво
беременна, несёт меня в руке,
как в животе в другую половину,

где дочь моя, прозрачная как тьма,
сужается в клубок или котёнка,
и видит в сне, конечно, не меня
а белый шум пурги моих осколков.
(02/12/13)

«Промокнет снег – проплачется наружу…»

Промокнет снег – проплачется наружу
[его] земля – и с кем летит перо?
на крыше? чердаке? – сносима стужа
и дерево [как стены] повело
поближе к корню русского – Бестужев
въезжает в темень, как в своё село,
и озера становится круг уже,
и падает на нёбо, и – светло.
Такой пейзаж – в кусту горящем видишь —
КТО АНГЕЛ ТАМ? И ГДЕ ЕГО ЧИСЛО?

«На высоте, в единственном числе…»

На высоте, в единственном числе,
как выход в тесноту своих вагонов,
стоящий проводник, что помнит тень
пасущихся навстречу перегонов,
торчащих, как коровы в черепах
камней голодных – с холода и мраза,
мерцает словно ужас, а не страх,
посередине космоса и глаза.
На вылете из зрения – на миг
он ощутил, что катится лавиной
в него исправной жизни механизм,
которая то кажется невинной,
то длинной, как финальный ангел, то
замедленной, как хромосомы в кадры
сложившись, переходят не на вой,
на умолчанье голоса. Покаты
бока дыханья тёмного его —
он, показавшись зрению, вернётся
в своё – что несущественно – житьё
среди руин письма на дне колодца,
на высоту, которая внизу
не чует дна, проваливаясь выше
пока летит не контур в пустоту
а тёплое ведро – безвидно хныча.
Он взял с собой назойливых синиц,
которые с бумагой подгорают,
пока что их двухкамерные рты —
в рой медных пчёл воткнувшись
– в стыд истают,
пока здесь существует лишь пока,
смахнувши слепоту в хрустящий хворост —
гремит, несясь внутри себя – река
горизонтальная, как изморозь,
теперь уже не бойся

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.