Филип Керр - Бледный убийца

• Название: Бледный убийца
• Автор: Филип Керр
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 1995
• ISBN: 5-218-00039-6

Во втором романе трилогии «Бледный преступник» Гюнтер возвращается на свою прежнюю службу в берлинскую криминальную полицию – руководству спецслужб нацистской Германии понадобились его незаурядные знания и богатый опыт работы для раскрытия тайны серии зверских убийств, совершенных в столице таинственным маньяком. И вскоре в руки Гюнтера попадают достоверные данные о причастности к преступлениям группы чинов из СС. Он оказывается перед дилеммой: изобличить гнусных изуверов или пойти на сделку с собственной совестью...

---

– Я вижу, вам это нравится, да? Стращать людей так, чтобы они напускали себе в штаны?

Беккер засмеялся.

– А вам нет?

* * *

Дом Ланге на Лютцовуферштрассе, обращенный фасадом на канал Ландвер, находился совсем близко от зоопарка, откуда было хорошо слышно, как родственники Гитлера жалуются на свои жилищные условия. Элегантное трехэтажное здание в стиле императора Вильгельма, окрашенное в оранжевый цвет с большим квадратным эркером на втором этаже. Беккер с таким усердием принялся звонить в дверь, как будто ему за это платили отдельно. Затем, когда ему надоело, он стал бить в дверь молотком. Наконец в прихожей зажегся свет, и мы услышали, как отодвигается засов.

Дверь открылась на цепочке, и я увидел бледное и нервное лицо Ланге, выглянувшее из-за двери.

– Полиция, – сказал Беккер. – Откройте.

– Что происходит? – Ланге судорожно сглотнул, – Что вам надо?

Беккер отошел от двери на шаг.

– Поберегитесь, – предупредил он, а затем ударил по двери сапогом. Я слышал, как Ланге взвизгнул, когда Беккер ударил еще раз. После третьего раза дверь с треском распахнулась, и мы увидели, как Ланге в пижаме взбегает вверх по лестнице.

Беккер побежал за ним.

– Не застрелите его, Бога ради! – крикнул я Беккеру.

– Помогите! – закричал Ланге, когда Беккер схватил его за голую лодыжку и потащил вниз. Извиваясь и дрыгая ногами, Ланге пытался освободиться от захвата Беккера, но все было напрасно, и его толстый зад пересчитал все ступеньки лестницы. Когда он оказался внизу, Беккер схватил его за лицо и оттянул к ушам обе щеки.

– Эй ты, козел, когда я говорю «открой дверь», ты должен открыть ее, понял? – Затем он двинул Ланге головой о ступеньку. – Ты понял меня, голубой? – Ланге принялся громко протестовать, но Беккер схватил его за волосы и дважды наотмашь ударил по лицу. – Я тебя спрашиваю, ты понял, голубой?

– Да! – взвыл он.

– Хватит, – остановил я Беккера, оттаскивая его за плечо. Он встал, тяжело дыша, и ухмыльнулся.

– Вы же хотели, чтобы он поплясал, комиссар.

– Я скажу вам, когда ему понадобится добавка:

Ланге утер кровоточащую губу и посмотрел на руку, запачканную кровью. В его глазах стояли слезы, но он еще сохранял какие-то остатки собственного достоинства.

– Послушайте! – закричал он. – Что все это, черт возьми, значит? Почему вы врываетесь сюда таким образом?

– Объясните ему, – приказал я.

Беккер схватил Ланге за воротник шелкового халата и стянул его вокруг толстой шеи.

– Тебе светит розовый треугольник, мой толстячок. Розовый треугольник с полосой, если твои письма к дружку-педерасту Киндерману попадут куда следует.

Ланге с трудом оттянул руку Беккера от своего горла и с ненавистью взглянул на него.

– Я не знаю, о чем вы говорите, – прошипел он. – Розовый треугольник? Что это значит? Объясните, Бога ради!

– Статья 175 Уголовного кодекса Германии, – сказал я.

Беккер процитировал наизусть:

– "Любой мужчина, допускающий преступные непристойные действия в отношении другого мужчины или позволяющий себе участвовать в таких действиях, подвергается наказанию в виде тюремного заключения". – Он игриво похлопал его пальцами по щеке. – Это означает, что ты арестован, жирный педик.

– Но это абсурд. Я никогда никому не писал никаких писем. И я не гомосексуалист.

– Если ты не гомосексуалист, – ухмыльнулся Беккер, – тогда я мочусь не через член. – Он достал из кармана два письма, которые я ему дал, и угрожающе помахал ими перед лицом Ланге. – А эти письма ты что, писал Деду Морозу?

Ланге попытался схватить письма, но промахнулся.

– Какие плохие манеры! – И Беккер снова ударил его по щеке, на этот раз сильнее.

– Где вы их взяли?

– Я ему дал.

Ланге бросил на меня взгляд, затем еще один.

– Постойте-ка, – сказал он, – я знаю вас. Вы – Штайнингер. Вы были там в тот вечер в... – Он запнулся и не стал договаривать, где он видел меня.

– Совершенно верно, я присутствовал на вечеринке у Вайстора. И кое-что знаю о том, что там происходит. А вы поможете мне узнать остальное.

– Кто бы вы ни были, вы зря теряете время. Я вам ничего не скажу.

Я кивнул Беккеру, и он снова начал избивать его. Я бесстрастно наблюдал, как он снова ударил его дубинкой по коленям и лодыжкам, а затем нанес один легкий удар в ухо, ненавидя себя за то, что стал следовать лучшим традициям Гестапо, и за то, что ощущал в своей душе нечеловеческую жестокость. Я велел ему прекратить.

Ожидая, пока Ланге перестанет всхлипывать, я немного прошелся взад-вперед, заглядывая в комнаты. В отличие от внешнего вида, в интерьере дома не было абсолютно ничего традиционного. Мебель, ковры и картины – всего было в изобилии, и все очень дорогое и современное, таким домом можно любоваться, но жить в нем неудобно.

Увидев, что Ланге взял себя в руки, я сказал:

– Ничего себе домик! Не в моем вкусе, но, вероятно, я несколько старомоден. Знаете, я один из тех неуклюжих людей с опухшими суставами, которые, четким геометрическим формам предпочитают личный комфорт. Держу пари, однако, что вам здесь действительно удобно. Как вы думаете, Беккер, ему понравится наш «бак» в Алексе?

– Камера? А что, в ней много четких геометрических линий, комиссар. Одни железные прутья на окнах чего стоят!

– Не говоря уж о той богемной публике, которая там собирается. Благодаря ей ночная жизнь Берлина знаменита на весь мир. Насильники, убийцы, воры, пьяницы – там полно пьяниц, они блюют, где придется.

– Вы правы, комиссар, это действительно ужасно.

– Вы знаете, Беккер, мне кажется, мы не можем отправить туда такого человека, как господин Ланге. Думаю, ему там совсем не понравится, правда?

– Какие же вы негодяи!

– Уверен, он там и ночи не протянет, комиссар. Особенно, если мы выберем ему из его гардероба что-нибудь этакое. Что-нибудь артистическое, подходящее для такого чувствительного человека, как господин Ланге. Возможно, даже немного косметики, а, комиссар? С губной помадой и румянами он будет выглядеть просто великолепно. – И Беккер громко заржал – просто садист какой-то.

– Я думаю, вам лучше поговорить со мной, господин Ланге, – сказал я.

– Вам не удастся запугать меня, негодяи. Слышите? Не удастся.

– Это очень печально. Поскольку, в отличие от криминальассистента Беккера, мне не доставляет удовольствия мысль оптом, что кому-то придется, страдать. Но боюсь, у меня нет выбора. Я хотел сделать, как лучше, но, откровенно говоря, у меня просто нет на это времени.

Мы поволокли его наверх, в спальню, где Беккер, порывшись в огромном платяном шкафу Ланге, подобрал для него одежду. Когда он нашел румяна и помаду, Ланге громко зарычал и метнулся ко мне.

– Нет! – закричал он. – Я этого не надену.

Я схватил его руку и завернул ее за спину.

– Вы сопливый трус, черт вас дери, Ланге. Но вы это наденете, или мы повесим вас вниз головой и перережем горло, как поступили ваши друзья со всеми этими девушками. А потом мы, может быть, возьмем да засунем ваш труп в пивную бочку или старый чемодан и посмотрим, как будет чувствовать себя ваша мать, когда ей придется опознавать труп спустя шесть недель.

Я надел ему наручники, а Беккер принялся наносить ему на лицо косметику. Когда он закончил, то в сравнении с Ланге Оскар Уайльд выглядел бы скромным и незаметным учеником драпировщика из Ганновера.

– Поехали, – прорычал Я. – Отвезем эту шлюху в ее отель.

Мы нисколько не преувеличивали, когда описывали ночной «бак» в Алексе. Наверное, в любом большом городе в полицейском участке есть такая камера. Но поскольку Алекс – полицейский участок очень большого города, следовательно, и «бак» здесь очень большой. Он просто огромен, как средних размеров кинотеатр, только вот кресел здесь нет. Нет здесь ни лавок, ни окон, ни вентиляции. А есть только грязный пол, грязные параши, грязные решетки, грязные люди и вши. Гестапо держит там многих своих арестантов, для которых не хватило места на Принц-Альбрехт-штрассе. Орпо отправляет туда на ночь пьяных, там они дерутся, блюют и отсыпаются. Крипо использует это место так же, как Гестапо использует канал: это сливная яма для человеческих отбросов. Ужасное место для человеческого существа! Даже для такого, как Рейнхард Ланге. Мне пришлось постоянно напоминать себе о том, что сделали он и его друзья, об Эммелин Штайнингер, лежащей в бочке, словно гнилая картошка. Некоторые из заключенных засвистели и стали посылать воздушные поцелуи, завидев, как мы тащим его вниз, а Ланге побелел от страха.

– Господи, вы ведь не оставите меня здесь?! – взмолился он, вцепившись в мою руку.

– Тогда колись. Расскажи о Вайсторе, Ране и Киндермане. Подпишешь заявление – и получишь прекрасную камеру на одного.

– Я не могу, не могу. Вы не знаете, что они со мной сделают.

– Нет, но я знаю, что сделают с тобой эти, – сказал я и кивнул на людей за решеткой.