Инна Манахова - Двенадцать зрителей (сборник)

• Название: Двенадцать зрителей (сборник)
• Автор: Инна Манахова
• Жанр: Детская проза
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-08-005499-0

«Пропала девочка! Аня Берс…» – так начинается первая повесть Инны Манаховой, давшая название этой книге. История пятнадцатилетней школьницы рассказана двенадцатью людьми – и близкими ей, и случайными знакомыми. Они, словно присяжные, анализируя ее поступки, приглашают и читателя задуматься и составить свое мнение – но уже о каждом из персонажей.

Любимое занятие в жизни героев повести «Первый шаг» – танцы. Рил и пасодобль, балет и хит-хоп – не важно, главное – чувствовать ритм. Но что делать, если не все получается так, как хочется? Ответ один: преодолевать трудности и идти к своей заветной мечте.

Для среднего школьного возраста.

---

Мне все это было непривычно, я не знал, что сказать, вот и решил молчать и ждать, что будет дальше. А мать прямо места себе не находила от радости и суетилась вокруг этого Берса, как наседка, – кудахтала, смотрела ему в рот и подкладывала самые вкусные куски на его тарелку. На следующий день Берс переехал к нам с чемоданами. А через несколько дней я познакомился с его дочерью Аней.

Она заявилась рано – мать еще не вернулась с работы – и прямо с порога сказала мне, что пришла за отцом. Я зачем-то впустил ее в дом. Она мигом оббежала все комнаты, нашла материну спальню и начала рыться в шкафах!

«Ты что делаешь?» – говорю.

А она спокойненько так:

«Собираю папины вещи».

И тут я решил, что с такой, как она, нечего церемониться, и вытолкал ее из квартиры взашей. Вечером мать приходит и говорит, что встретила ее в подъезде. То есть Аня никуда не ушла и несколько часов просидела на подоконнике – ждала, когда моя мать вернется! Не зная мать в лицо, она кидалась навстречу каждой женщине за тридцать и с ходу выкладывала ей всю историю, так что к вечеру нашу семейную жизнь обсуждал весь дом.

На следующий день она опять приволоклась караулить Берса. Будь она мальчишкой – убил бы! А так просто проходил мимо, скрипя зубами от досады. Возвращаясь с тренировки, я увидел, как к дому подъехал Берс. Мы одновременно зашли в подъезд, а там эта дура Аня бросилась ему на шею и заголосила так, что даже кошки попрятались. Берс подхватил ее на руки (сразу видно, что любит) и понес в машину. Вернулся он поздно и долго просил прощения у матери за Анины выходки. Она, мол, просто ревнует. Как будто нам от этого легче!

С тех пор Аня стала приходить к нам чуть ли не каждый день. Стоит названивает в домофон, а я не открываю. Потом слышу: звонит уже в дверь. Дожидалась, пока кто-нибудь из жильцов ее впустит, и прошмыгивала в подъезд. Как-то раз пришла с цветными мелками и весь вечер просидела на асфальтовой площадке под нашими окнами. Выглядываю посмотреть, а там внизу надпись громадными буквами:

ПАПА, ВОЗВРАЩАЙСЯ!

Мать, как вернулась с работы и увидела, задергалась сразу. Сидит на кухне, ждет Берса, переживает.

Посмотрел я на нее и пошел во двор стирать Анины каракули. А она еще не ушла. Тоже сидит внизу на скамеечке, ждет. Увидела меня – сразу все поняла и повисла у меня на руке:

«Не стирай!»

Я ей объясняю:

«Дура, не лезь ты в их жизнь, пусть сами разбираются!»

А она – ни в какую! На другой день еще и на стене такую же надпись сделала, на этот раз краской из баллончика, я потом замучился ее ножом соскребать! Кое-как отчистил. Утром выхожу из дома, а надпись опять там сверкает, как новенькая! Плюнул я тогда и думаю: да пусть хоть весь двор изрисует – мне-то что? Надоело! Ох и злился я в то время, прямо трясся весь от гнева. Даже тренироваться нормально не мог: эмоции захлестывали.

Как-то раз прихожу домой, а там – скандал! Давненько у нас скандалов не было, пора бы уж… Гляжу, мать кричит, руками машет перед Берсом, а он стоит мрачный, насупленный и ни слова ей в ответ. А потом говорит: «И все же ты не имела права бить ее по лицу!» После чего разворачивается, берет собранный уже чемодан и уходит.

Я тоже ушел в свою комнату. А перед сном выхожу перекусить, а мать на кухне выпивает – опять! Посмотрела на меня мутными глазами и говорит:

«Садись, выпей со мной, сынок!»

И тут я взбесился. Отобрал у нее бутылку, разбил о раковину. А она давай на меня кидаться: мол, какое право ты имеешь так себя вести да кто ты такой! А потом – в слезы. Рассказывает мне, что, мол, эта Аня и на работе ее достала. Пришла, устроила сцену, кричала там на всю типографию, что никому своего отца не отдаст. Ну, мать не выдержала да и отвесила ей оплеуху, но, видно, силы не рассчитала и рассекла кольцом ей щеку. Ане наложили швы, а Берс, узнав об этом, собрал чемодан и ушел навсегда. Вот и сказке конец.

Мать после двухмесячного перерыва вновь набросилась на выпивку, вскоре в доме появился очередной небритый мужик, и наша жизнь потекла по-старому.

Но вот как-то возвращаюсь я с тренировки, а на скамейке перед домом – кто бы мог подумать? – Аня Берс! Сидит дожидается, а на самой лица нет. Делаю вид, что не заметил ее, прохожу мимо, а внутри все кипит. Вот бы, думаю, пнуть ее с размаху, чтобы подлетела! Она встает со скамейки и окликает меня.

«Чего тебе?» – спрашиваю.

А она мне отвечает дрожащим голоском:

«Папа умер…»

Подумав, мать все же решила сходить на похороны к Берсу, тем более что и сама Аня просила ей передать, чтобы она пришла. Сначала планировалось, что мать только съездит на кладбище, но там, у могилы Берса, она пропустила глоток из заранее припасенной бутылки, и ей все стало трава не расти. Она забыла обо мне (я ждал у входа на кладбище) и потащилась вместе с остальными на поминки домой к Берсам. Я приехал туда поздно вечером, чтобы отвезти мать домой, – она к моему приезду уже изрядно нагрузилась. Так я и узнал, где живет Аня.

Несколько месяцев спустя это знание здорово пригодилось мне, когда я попал в передрягу неподалеку от Аниного дома. Меня избили и хотели выколоть глаза. Я вырвался, бежал от них полквартала и успел позвонить ей в квартиру. В тот момент я даже и не вспомнил, что она – последний человек, к которому мне хотелось бы обратиться за помощью. Трудно вспоминать обиды, когда за тобой бегут несколько здоровенных рож с цепями, готовых разорвать тебя в клочья! Я и не ожидал, что она сразу откроет и тем более выбежит мне на помощь. А она выскочила и распугала всех подонков. Подняла шум на весь двор, кричала, что полиция уже едет. Храбрая девчонка!

Потом она оттащила меня к себе домой (ее мать, слава богу, была на ночном дежурстве) и провозилась со мной полночи – дезинфицировала и перебинтовывала мои порезы. Я видел, что губы у нее побелели от страха, но бинтовала она при этом ловко – даже пальцы не дрожали! Она сказала, что хочет стать врачом, и пошутила: это, мол, хорошая практика. Предупредила меня, что, если раны начнут гноиться, их нужно промывать антисептиком, а еще лучше – обратиться в больницу. Но я велел ей молчать обо всем, что у нас тут случилось, а потом еще целую неделю тайком ходил к ней на перевязки.

Мы тогда много о чем говорили. Я спросил, зачем она портила моей матери жизнь.

«За любимых людей нужно бороться!» – заявила, а у самой глаза так и засверкали.

Рассказала мне как-то: «Мама и папа часто ссорились, и вот однажды он хлопнул дверью и ушел, а мы с мамой сидим в разных комнатах и думаем: что же теперь делать? Ждем-поджидаем, время идет, а его все нет и нет. Весь вечер нет, и ночь нет, и еще два дня нет! Я тогда ни учиться не могла, ни в бадминтон играть, ни рисовать. Как вечер наступает, мама начинает плакать – варит на кухне суп и плачет, и суп потом такой горький – просто ужас! И ночью плачет (мне через стенку хорошо слышно)! Когда прошло два дня, я уже начала думать, что он умер. И так страшно стало! Каждую минуту сижу и жду, что вот сейчас нам кто-нибудь позвонит и скажет: „Ваш папа умер, приезжайте".

Утром выхожу во двор, а там какой-то человек лежит на скамейке. У меня чуть сердце не остановилось! Подбегаю, гляжу, а это не папа, и не знаю, радоваться мне или нет. В школу прихожу, а там все смеются, что у меня платье надето наизнанку. А я и не помню, как одевалась, и что на завтрак ела – не помню. На третий день у мамы началась истерика, и она перебила всю посуду на кухне. Я почти до утра выгребала осколки, а один оставила себе на память. Говорят, посуда бьется на счастье…

А потом мне уже как-то все равно сделалось, как будто я сама умерла. Люди вокруг смеются, плачут, кричат, а мне хоть бы что. Я тогда взяла иголку и нарочно уколола себе палец – а боли почти не почувствовала. Потом папа вернулся, а я себе поклялась, что больше не дам ему уйти. Во второй раз я этого не выдержу, лучше уж умереть».

Я ей говорю, что, мол, все равно мы все умрем, вот и отец ее умер, поэтому цепляться ни за кого не стоит.

А она мне в ответ: «Ничего ты не понимаешь! Смысл жизни – в любимых людях!»

Я с ней спорить не стал. Пусть верит во что угодно, жизнь все поправит – так наш тренер говорил. С тех пор мы с ней и не виделись больше. И вот сегодня она приходит ко мне вся зареванная, с повязкой на голове и не говорит, что случилось.

Она пролежала у меня на кровати где-то полчаса. Я все это время сидел на полу и смотрел в окно. Мы оба молчали. Потом она тихонько вздохнула, поднялась и сказала, что ей пора идти. Я почему-то не хотел отпускать ее просто так: как-то тревожно мне стало. Предложил проводить до дома, но она только отмахнулась. Сказала, что уже не маленькая, не заблудится. Я порылся в карманах и дал ей денег на такси. Велел позвонить, как только доберется домой.

– Спасибо, – прошептала и по голове меня погладила.

А потом я потихоньку вывел ее из дома. Понятное дело, она не перезвонила.

О том, что она пропала, я узнал из местной газеты. «Рост – 150 см…» – прочитал я и удивился. Неужели она была настолько маленькой? Никогда не замечал.