Прокопий Кесарийский - Война с персами. Война с вандалами. Тайная история

• Название: Война с персами. Война с вандалами. Тайная история
• Автор: Прокопий Кесарийский
• Издательство: Наука
• Жанр: История
• Год: 1993
• ISBN: 5-02-009494-3

В издание включены первые четыре книги знаменитой эпопеи Прокопия «Войны», блистательно живописующие обманчиво победоносную борьбу Византии с Персией в VI в. и повествующие о походе знаменитого полководца Велисария в Северную Африку против королевства вандалов, а также дающие исключительно важные сведения по внутренней истории не только Византии, но и народов Ирана, Кавказа, Ближнего Востока, Северной Африки и средиземноморских островов. В книгу вошла и жемчужина византийской исторической литературы – «Тайная история», обнажающая скрытые пружины императорской политики и язвы коррупции константинопольского двора.

---

(12) Как-то состоявший при нем Трибониан[143] сказал, что он просто боится, как бы однажды тот за свое благочестие не был неожиданно вознесен на небеса. Подобную похвалу (вернее сказать, насмешку) он прочно удерживал в своей памяти. (13) Если же случалось,что он восхитился чьей-то добродетелью, то вскоре он начинал поносить этого человека как негодяя. А выбранив кого-либо из подданных, он вновь удостаивал его похвалы, причем перемена в нем происходила безо всякой у чины. (14) Мысли его были противоположны тому, что он говорил в желал показать. (15) Каким был его нрав в том, что касается дружбы и вражды, я уже упоминал, в качестве подтверждения сославшись на многое из того, что он по большей части совершал. (16) Врагом он был непреклонным и неизменным, в дружбе нее был крайне непостоянен. В итоге он погубил многих из тех, к кому благоволил, и никому из тех, кого он единожды возненавидел, не стал другом. (17) Тех, кто, казалось, были ему особенно хорошо известны и близки, он в угоду своей супруге или кому-нибудь еще, недолго думая, предавал гибели, хорошо зная, что они будут умерщвлены единственно из-за того, что питали любовь к нему. (18) Он ни в чем не был постоянен, кроме, разумеется, бесчеловечности и корыстолюбия. Никому не было под силу убедить его отказаться от этого. (19) И когда жене не удавалось склонить его к чему-либо, она, обнадежив его, что предприятие сулит большие деньги, втягивала мужа в задуманное ею дело даже против его воли. (20) Ради низкой выгоды он отнюдь не считал недостойным и издавать законы, и снова их упразднять.

(21) Судебные решения он выносил не на основании им же самим изданных, законов, но в соответствии с тем, где ему были обещаны более крупные и более великолепные богатства. (22) Он не видел ничего постыдного в том, чтобы отнимать у своих подданных имущество, воруя по мелочам, если под каким-нибудь предлогом не мог забрать все, либо неожиданно предъявив обвинение, либо воспользовавшись завещанием, которого не существовало. (23) И пока он правил римлянами, ни вера в Бога, ни вероучение не оставались крепкими, закон не был прочным, дела – надежными, а сделка – действительной. (24) И когда он посылал кого-нибудь из своих приближенных с каким-либо поручением, и попутно им случалось погубить многих из тех, кто попался, но при этом награбить кучу денег, они сразу же казались автократору достойными быть и называться славными[144] мужами, как в точности исполнившие все, что им было поручено. Если же они являлись к нему, оказав людям какую-то пощаду, он впредь проявлял к ним недоброжелательность и враждебность. (25) Отвергнув их как людей старого уклада, он более не призывал их на службу. Поэтому многие старались показать себя перед ним негодяями, несмотря на то, что по своему нраву таковыми не являлись. (26) Многократно дав кому-либо обещание и скрепив его для пущей важности либо клятвой, либо грамотой, он тотчас же становился преднамеренно забывчив об этом, полагая, что подобный поступок доставит ему некую славу. (27) Подобным образом Юстиниан поступал не только со своими подданными, но и со многими врагами, о чем я рассказывал ранее[145].

(28) Он, можно сказать, почти не испытывал потребности во сне и никогда не ел и не пил досыта, но ему было достаточно едва прикоснуться к еде кончиками пальцев, чтобы прекратить трапезу. (29) Словно это казалось ему делом второстепенным, навязанным ему природой, ибо он зачастую по двое суток оставался без пищи, особенно когда наступало время кануна празднования так называемой Пасхи. (30) Тогда часто, как я сказал, он оставался без пищи по два дня, довольствуясь небольшим количеством воды и дикорастущих растений, и, поспав, дай Бог, час, все остальное время проводил в постоянном расхаживании. (31) И если бы он пожелал это самое время потратить на добрые поступки, дела достигли бы великого благополучия. (32) Он же, используя данную от природы силу во вред римлянам, оказался способен до основания разрушить все их государство. Ибо его постоянное бодрствование, тяготы и труды были направлены только на то, чтобы беспрерывно и ежедневно изобретать все более тяжкие несчастья для подданных. (33) Ибо был он, как уже сказано[146], чрезвычайно спор в том, чтобы задумывать и молниеносно исполнять нечестивые дела, так что в конечном счете и лучшие качества его натуры оказались во вред для его подданных.

XIV. В делах было большое расстройство и из привычного не осталось ничего, о чем я упомяну лишь вкратце, остальное же я буду вынужден обойти молчанием, чтобы рассказ мой не затянулся до бесконечности. (2) Прежде всего в нем [Юстиниане] не было ничего от царского достоинства, да он и не считал нужным блюсти его, но и языком, и внешним видом, и образом мыслей он был подобен варвару. (3) То, что он желал издать от своего имени, он не поручал составить тому, кто имел должность квестора, как это было заведено, но считал допустимым делать это по большей части самому, несмотря на то, что у него был такой [грубый] язык[147], к тому же при нем пребывала огромная толпа случайных лиц[148], так что пострадавшим от такого [оформления дел] не на кого было жаловаться. (4) Так называемым тайным секретарям[149] не вменялось в обязанность вести тайную переписку василевса, ради чего издревле учреждена их должность, но он, можно сказать, все писал сам, особенно когда возникала необходимость дать распоряжение городским судьям[150], как им следует истолковывать то или иное решение. (5) Ибо он никому в Римской державе не позволял выносить решения по собственному суждению, но своевольно и с какой-то неразумной прямотой сам подготавливал соответствующее решение, которое предстояло принять, вняв речам лишь одной из тяжущихся сторон, и то, что подлежало разбору в суде, немедленно разрешал без какого-либо расследования, руководствуясь не законом или справедливостью, но неприкрыто поддавшись постыдному корыстолюбию. (6) Ибо василевс не стеснялся брать взятки, так как ненасытная жадность лишила его всякого стыда.

(7) Часто то, что было постановлено сенатом, после утверждения василевсом приобретало иной смысл. (8) Ибо сенат сидел, словно изображение на картине, не являясь господином своих решений и не обладая влиянием для доброго дела, но собирался лишь для вида а ради соблюдения древнего закона, поскольку никому из собравшихся здесь вообще не позволялось подавать голос, василевс же и его супруга обычно делали вид, будто они разошлись во мнениях, хотя все у них между собой было уже решено. (9) Если кому-нибудь казалось небезопасным то, что он выиграл тяжбу незаконным образом, он, дав этому василевсу еще сколько-то золота, немедленно добивался того, что издавался закон, идущий вразрез со всем тем, что было установлено ранее. (10) Но если кто-нибудь другой просил восстановить этот упраздненный закон, то автократор отнюдь не считал недостойным вернуться к нему и восстановить его. Никакого постоянства власти не существовало, но весы правосудия колебались из стороны в сторону, склоняясь туда, куда влекла их большая тяжесть золота. Решения дворца обосновывались на рыночной площади, и там можно было найти лавки, где торговали не только судебными постановлениями, но и законодательством.

(11) Так называемые референдарии[151] не довольствовались более тем, что лишь относили василевсу прошения, а властям, по обыкновению, сообщали, каково было его мнение касательно дела просителя, но, вобрав в себя всю ложь человеческую, морочили Юстиниану голову и обманывали с помощью разных ухищрений и крючкотворства, он же по самой своей природе легко поддавался людям, изощренным в подобного рода делах. (12) Выйдя же из дворца и не допустив тяжущихся к тем, с кем сами имели беседу, они, так, чтобы не оставалось улик, вымогали у беззащитных столько денег, сколько им представлялось достаточным. (13) И солдаты, которые несли охрану дворца, явившись в царский портик[152], силой добивались судебного решения. (14) Все, так сказать, оставили свои посты и по собственному произволу шли путями, которые раньше были для них невозможны и недоступны. В делах был полный разлад, ничто не соответствовало своему названию, и государственный строй уподобился игрушечному царству. (15) Остальное, однако, мне следует обойти молчанием, как я уже сказал в начале этого повествования, но все же я расскажу о том человеке, который первым побудил этого василевса брать взятки в ходе судебного разбирательства.

(16) Был некий Лев, родом киликиец, крайне подверженный корыстолюбию. Этот Лев являлся ухищреннейшим из льстецов и умел внушать невежественным душам свои мысли. (17) Обладал он даром убеждения, который помог ему, используя глупость тирана, содействовать погибели человечества. Он первый склонил Юстиниана торговать судебными решениями. (18) И с тех пор как этот человек [Лев][153] решил красть таким способом, как было сказано, то уже никогда не прекращал этого, и зло, распространяясь, достигло громадных размеров. Любой, кто хотел затеять несправедливую тяжбу с кем-либо из порядочных людей, тут же шел ко Льву и, пообещав какую-то часть спорного имущества тирану и ему самому, удалялся из дворца, тотчас же, хотя и незаконно, выиграв дело. (19) А Лев таким путем сумел приобрести поистине огромные деньги и оказался обладателем многих земель, став при этом главным виновником того, что государство римлян пришло в упадок. (20) Людям, заключившим о чем-либо договор, ничто не служило надежной гарантией: ни закон, ни клятвы, ни документ, ни предусмотренное наказание, ни что-либо другое, если они не принесли денег Льву и, василевсу. (21) Но и тогда решение Льва не оставалось твердым, но он считал достойным получить деньги и от другой стороны. (22) Ибо вечно обворовывая и ту, и другую сторону, он менее всего помышлял о том, что пренебрегать просьбами тех, кто на него положился, и действовать против них, означает вести себя постыдно. (23) Ему же не представлялось позорным подобное двурушничество, если он мог получить от этого выгоду.