Джин Га́рду - Ночной бродяга. Часть первая

• Название: Ночной бродяга. Часть первая
• Автор: Джин Га́рду
• Жанр: Триллер

Рокамадуру тридцать лет, он молодой, перспективный реставратор подушек и он дарит кукол в знак расставания. Пришло время проститься с прошлым, потому что спустя два года кукла, предназначенная Клементине, закончена. Осталось только подарить. Но в дверь стучит девушка, которая приглашает Рокамадура в казино, где люди играют на шляпки.

---

– Там на шляпки играют… Сам не знаю, зачем туда пошел… у меня были другие планы на сегодня. Девушка проводила до самого здания, и уже там этот тип обокрал меня. Не знаю, что происходит… – бубню.

– Может, дело не в деньгах?! – предполагает высокий. – Не стоит с Эдваном связываться?!

– Знаете Эдвана? Ошпаренный?

– Мы? – все трое закивали головой. – Не стоит с ним связываться! – повторяют в унисон.

– Я его не видел даже, видел Клаудию.

– И с ней тоже не стоит! – хором.

– Хоть у нее и чарующая задница… ох, попка Клаудии, – мечтательно протянул тот, что с палкой.

Воцарилось молчание. Гаснет свет, запускают проектор, брюхо наполняется попкорном, мочевой пузырь – кока-колой, глаза – уникальными кадрам и самой чарующей попки глупейшей из пони Клаудии. Ждите этой осенью: «Трое у бака, не считая Рокамадура, и разнузданные фантазии, со сказочным задом». В эту секунду я не думал о Клем, нисколько… и продолжал бы еще долгое время, но штаны начали расходиться по швам… Отключаю киноаппарат:

– Откуда вы их знаете?

– Из приюта «Hopeless», – хором.

В Мире прозы, конечно же, не существует иных приютов, все связано с одним и тем же. В этом приюте жил мой Друг, уже после Фиры и Белой комнаты. Я помню, потому что сам его туда отправил. В Фире, доме родном, дольше всех пребывали люди, с которыми мы говорили на разных языках и жили в полярных мирах, но близкие задерживались на небольшой срок. Те, кто не приживался в особняке Фира, цеплялись за время в «Hopeless».

Друг рассказывал мне историю создания приюта еще до того, как попал туда. К этому приложилось три пары рук. Говорят, что это внуки тех самоубийц, что прыгали из окон на Уолл-стрит в период Великой депрессии12, но стоит отметить, что официально было зафиксировано всего два подобных случая. Откуда взялся третий внук? Бегство привело их в Старый Свет13 и, мне не ясно почему, именно здесь их душевный приют принял физическую форму. Его строили бездомные. Обживали брошенные. Разрисовывали дети. Надежду в сердца вселяют дети – эти неунывающие смотрители молочников, художники и мечтатели.

Долгое время никто не задумывался над тем, кто же финансирует троих альтруистов, их руки всегда были чисты. И в действительности, это так! Никто не знает и по сей день, откуда Раввин, Имам и Священник брали деньги на содержание приюта. Но я лукавлю, кажется, один человек может знать – Эдван. Во всяком случае, несмотря на сытость, он принялся задавать вопросы и перестал рисовать. Друг не называл его имени, спустя годы я сопоставляю сам. Он рассказывал о человеке, выросшем в приюте, игравшем в «вопрос-ответ», при котором на стенах прекратили рисовать дети, но принялись писать взрослые. Его цели были совсем другими. Каждый платил за койку и следовал уставу. Многие жильцы рассчитывали на работу и получали ее, но после так и не могли ответить на вопрос, что же наниматель, Эдван, от них требует.

Их зовут Раввин, Имам и Священник. Так их Эдван назвал перед тем, как выставить за дверь. Теперь у входа в приют висит табличка: «Ошибки: 1) своенравные, 2) хреновы идеалисты, 3) думают о будущем».

– Это вы построили приют? – спрашиваю.

Боязливо, едва заметно, кивают.

– Нравится жить на улице?

Отрицательно кивают. Шеи хрустят.

– Что произошло?

– Смена власти, – высокий, Раввин, морщит лоб. – Мы больше не можем там появляться, и нам не следует говорить об этом. Это часть соглашения.

– А иначе?.. – спрашиваю.

– А ты как думаешь? – тот, что с ножом, Имам, ухмыляется.

– Не возвращайся в Крит, – Священник, тот, что с палкой, предостерегает.

– Кто он такой, этот Эдван? Что это за Крит?

Они отвернулись и встали вокруг горящего бака, стыдливо опустив головы ниц. Их страх гарцует по кварталу, нож и палка спрятаны, а взоры прогрызают асфальт. Я уставился высокому в затылок и вспоминаю, что ни разу не навестил Друга в приюте, мой брат навещал часто, но не я, моим приютом был белый цвет. Троица не хочет говорить: стоят у бака и дрожат. Значит, спрошу у тех, кто внутри.

Лбом упираюсь в табличку «Ошибки» на здании из бежевого, с пятнами старости кирпича. Без лишних вопросов пускают внутрь и с силой захлопывают дверь. Меня оглушили прямо на пороге: помню лишь, что стены были чистыми, ни одного рисунка, а вокруг лишь старики и ни звука детского смеха. В этот момент я погрузился в прошлое:

– Когда я умру (мне ведь недолго осталось) – Фира станет вашей. Мы с мамой для вас ее храним.

– Я неплохо рисую. Лучше, чем ваш отец. Лучше. Вы же мои дети? Верно?

– Вы поживите сами для себя, а мы с вашей мамой поживем друг для друга.

– Когда выйдет из тюрьмы твой брат, тогда мы отдадим вам Фиру. Нам ведь дом не нужен, мы с вашим папой для вас его храним.

– Твой брат крал для того, чтобы прокормить меня. Мы с вашей мамой заслужили пожить какое-то время друг для друга.

– Я знаю, что ты каждый день приходишь к реке и смотришь за домом. Не волнуйся, вот вы подрастете еще чуть-чуть, и мы с вашим отцом отдадим вам Фиру. У вас есть дом.

– Мы расстались с мамой.

– Мы расстались с папой.

– Твой брат опять пытался меня прокормить, просто чтобы я с голоду не сдох, ты же понимаешь… – он опять сел за решетку. Помоги мне. Я вашу маму из Фиры выгоню. Она ведь ваша. Мне она ни к чему. Пусть только твой брат выйдет. И маму выгоним. Я как раз нашел себе мадам, ей розовый цвет по душе.

– Помоги мне! Твой отец пьет, очень много пьет и бьет меня, очень много бьет! То есть часто… – часто бьет! Также часто, как и пьет. Не плачь! Он ведь наркоман. Я сама видела. Не дай ему меня выгнать, мне некуда идти, прошу тебя.

– Она испортила всю мою жизнь. Помоги мне. И дом заберете. Ей его не отдавайте, вашей маме! Я сказал ей убираться! Твой брат бросил меня! Трус! Он уехал в тюрьму.

– Он уехал! Помоги мне, сынок. Он меня бросил! В тюрьму уехал, трус! Меня некому защитить от вашего отца… помоги мне!

– Наша жизнь – это любовь! – говорю я им.

Я пришел в себя в своей кровати лишь спустя шесть дней и понятия не имел, как там очутился. Первым делом принялся шить куклу, и в какой-то момент мне показалось, что в этом и заключается ответ: шей куклу и не задавай вопросов. В сущности, какая разница, кто такой Эдван? Его боятся, за расспросы бьют по голове и крадут ту мелочь, что я ношу в кармане. Кому какое дело?! Мне плевать! Я вновь увидел Клем! И все же… А что она делала в казино?

6

Ставлю ногу только на плитку, ни в коем случае не на шов, от этого иду почти на цыпочках, и сердце сжимается от страха, если я вдруг не удерживаю равновесие. Спина согнута, глаза затянуты пеленой раздумий, руки у груди, в руках кукла – в этой позе я сливаюсь со звериным стадом. Прыгаю от клеточки к клеточке, только чтобы на шов не наступить. В один из прыжков приземляюсь не на клеточку и не на шов, а на старушку, которая в тот же час, без дрожи в голосе, будто дожидаясь этого, выливает на меня тонны уличной, прямо-таки гангстерской брани. Я как дурак смиренный, не разгибаясь, пытаюсь поднять с земли старуху, а та не дается и все больше своим костлявым задом присыхает к серой скользкой плитке, отчего процесс «спасения» старческого тела становится делом отнюдь непростым, но не менее занимательным. Картину дополняет дивный тембр ее ругательств: вязкий, как пастила, шипящий, чуть позвякивающий на букве «п» и слоге «-ор». Через какое-то время вокруг нас собирается толпа зевак, но бабка не замолкает, а я не прекращаю сутулиться подле нее. Кто-то кричит мне: «Не бей старуху!» А я в ответ растерянно оправдываюсь: «Да я в казино шел… упал на нее… и… я не бью ее… она не хочет вставать…» Мне кричат в ответ: «Ты наркоман? Странно выглядишь! Оставь старушку в покое! Позовите полицию». «Я пытаюсь ей помочь!» – не унываю, героически корчусь над старушкой. Но тут не по размерам сильный муж, подойдя к нам, одной рукой поднимает с земли бабку, а другой валит меня с ног. Еще в воздухе, будучи подвешена могучей рукой незнакомца, карга принимается пинать меня ногами, а я заливаюсь истерическим ржанием – и вновь я на пару минут забыл Клем!

Перед лицами свидетелей старуха пинала меня до полного изнеможения, которое наступило уже после того, как толпа рассосалась, обессиленная этим зрелищем. Но в конце концов и она ретировалась, бормоча ругательства охрипшим голосом, так как я не прекращал хохотать.

Мало-помалу истерика прошла, и я решил двигаться дальше: после эпизода со старухой подсознательно изменил походку, выпрямился, спрятал куклу в карман, а шаг ускорил, но за рамки плиточки по-прежнему изо всех сил пытался не заступать. Главное помнить: нога должна быть по центру клеточки – не наступать на шов!

Я так и не наступил, пока не дошел до казино. В этот раз представился шанс спокойно разглядеть здание снаружи: решетки на окнах и росписи на стенах, словно печать времени, заточили внутри жизни людей, эта коробочка заполнена мирами, за ее пределами жизни просто нет. Здание было заброшено долгие годы, и ни о каком казино и речи быть не может. По периметру его ограждает кованый забор. Чертовски похоже на тюрьму… От распахнутой калитки к главному входу вела широкая лестница. Часть строения обрушилась, но и без того его нельзя было назвать большим. Без преувеличения – казино, в котором играют на шляпки.