Сборник - Тайна смерти Горького: документы, факты, версии

• Название: Тайна смерти Горького: документы, факты, версии
• Автор: Сборник
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-17-099077-1

До сих пор не найден ответ на вопрос: как умер Горький? Была ли это естественная смерть от пневмонии, как это зафиксировали в официальных документах, или писателю «помогли» умереть? Приверженцы обеих версий разделились на два лагеря. Документы по истории 1930-х годов, появившиеся в печати за последние годы, не способствовали установлению истины, но множили легенды и мифы о смерти Горького.

Начало десятилетия оказалось для писателя поистине роковым. Вынужденный из-за перенесенного туберкулеза проводить зимы в Сорренто Горький плохо переносил изнурительные переезды обратно в Москву. Усугублялись семейные неурядицы. Тяжело сказалась на здоровье трагическая смерть сына. В окружении чуждых ему людей Горькому было почти физически неуютно. Все это подтачивало силы.

Собранные в книге документы и свидетельства, подготовленные специалистами-филологами, позволяют взглянуть на смерть писателя с разных сторон, глазами людей, окружавших его в последние недели и дни жизни. Этот беспристрастный подход позволит читателю сделать собственный вывод о том, как ушел из жизни Максим Горький.

---

Вторая версия создана, в противовес первой, Л. Д. Троцким. Ссылаясь на свидетельства людей, близких к наркому внутренних дел Г. Г. Ягоде, он рассказал о существовании в ОГПУ секретной токсикологической лаборатории, яды которой «помогали» многим видным советским деятелям уйти из жизни. Троцкий считал, что в процессе болезни Горького Сталин «слегка помог разрушительной силе природы» [161]. Эта версия развивалась также в романе Луи Арагона «Гибель всерьез» («Умерщвление»); обрастая разного рода дополнительными соображениями, она дожила до наших дней.

Наконец, третья версия – естественной смерти писателя – со слов профессора Д. Д. Плетнева создана М. И. Будберг, неотлучно находившейся возле умирающего писателя. Эту концепцию подтверждают В. Ходасевич и Н. Берберова. В романе «Железная женщина» (Рассказ о жизни М. И. Закревской-Бенкендорф-Будберг, о ней самой и ее друзьях) последняя склоняется к выводу о естественной смерти Горького, хотя и допускает, что Сталин мог приблизить роковой конец. Берберова пишет: «Кровохарканье, ослабление сердечной деятельности, а также двустороннее воспаление легких кажутся в свете прежних заболеваний Горького и застарелого туберкулеза естественными причинами смерти» [162]. Берберову поддерживает Ходасевич: «Он умер от воспаления легких. Несомненно, была связь между его последней болезнью и туберкулезным процессом, который у него обнаружился в молодости, но этот процесс был залечен лет сорок тому назад…» [163].

Третья версия оказалась удобной во всех отношениях, тем более что после вскрытия врачи обнаружили, что легкие писателя были в ужасающем состоянии. После смерти сына он чувствовал себя очень плохо, ходил, тяжело опираясь на палку, постоянно пользовался кислородными подушками. Было ясно, что жить ему осталось недолго. Но «недолго» не значит «лето 1936 года»… Да и могла ли Будберг сказать правду о последних днях Горького, не боясь быть заподозренной в причастности к его смерти?

Обстоятельства болезни и смерти Горького стали ясны только после того, как в 2001 году были впервые опубликованы документы, позволяющие восстановить эти дни довольно точно: газетные сообщения, история болезни писателя, акт вскрытия, заключение о смерти, воспоминания врачей М. П. Кончаловского, А. Д. Сперанского, Л. Г. Левина, Д. Д. Плетнева, а также близких, находившихся в доме (Е. П. Пешковой, М. И. Будберг, О. Д. Чертковой, секретаря П. П. Крючкова), записи коменданта дома на Малой Никитской И. М. Кошенкова и личного шофера Г. А. Пеширова. Все эти материалы помогают воссоздать более или менее объективную картину смерти Горького.

В конце мая 1936 года Горький жил в Крыму и не собирался в Москву, хотя скучал без внучек. Внезапно ему сообщили об их болезни. Алексей Максимович встревожился: после гибели сына он воспринимал такие известия подозрительно. Писатель догадывался, что смерть Максима была не случайной, подозревал Ягоду и его подручных. Неужели теперь – внучки? Горький сразу стал собираться в дорогу, хотя для его здоровья это был большой риск. 27 мая 1936 года он вышел в Москве из вагона и тут же спросил: «Дети приехали?» – «Нет». «Что, все еще больны?» В доме на Малой Никитской Горький сразу зашел в детскую, хотя его отговаривали, боясь, что он заразится. 1 июня 1936 года по дороге на дачу в Горки-10 всей семьей заехали на Новодевичье кладбище. Дул холодный ветер, писатель поеживался, а вечером у него поднялась температура. На третий день болезни стало ясно, что дело серьезное. Г. Ягода распорядился пригласить в Горки-10 кремлевских докторов.

Можно предположить, что Горький заболел, заразившись от внучек. Младшая, Дарья, продолжала болеть на даче. Из записей Кошенкова ясно, что за течением болезни внимательно следили. Чекист, бывший сотрудник журнала «Наши достижения», Кошенков работал комендантом в доме на Малой Никитской и ежедневно записывал все, что происходило. Будучи связным между Горками-10, где умирал писатель, и остальным миром, комендант фиксировал не только факты, но и детали специфической атмосферы, которая окружала семью Пешковых. Это была атмосфера «золотой клетки», в которой под постоянным наблюдением никто не чувствовал себя свободно. Кто управлял событиями за кулисами, Кошенков и окружавшие его люди не знали, но безошибочно чувствовали присутствие чьей-то злой воли.

За ходом болезни не просто следили. Был определенный круг лиц, заранее уверенных в летальном исходе и даже знающих дату неизбежной смерти. Иначе как объяснить зловещие бюллетени в газетах, печатавшиеся с 6 июня (от Горького их скрывали), и телефонные звонки с соболезнованием о кончине, которая, по-видимому, должна была наступить 8 июня. В воспоминаниях Кошенкова зафиксировано несколько фактов, вызывающих по меньшей мере недоумение: 3 июня архив писателя был вывезен из дома на Малой Никитской, 6. Коменданта удалили на несколько часов, чтобы он не позвонил в Горки и не поинтересовался, делается ли это с разрешения Алексея Максимовича. Телефон 2—88–60, как выяснилось впоследствии, был неисправен с 31 мая до 8 июня, а комендант даже не догадывался об этом. Кошенков не рискнул спросить, куда увозят бумаги, подозревая, что это делается по распоряжению Ягоды, но предположил, что Горький тяжело заболел. Между тем изъятие архива означало лишь одно: хозяин больше в этот дом не вернется.

Болезнь Горького развивалась стремительно: первоначальный диагноз «грипп и бронхопневмония» осложнился впоследствии явлениями сердечной недостаточности. К летальному исходу привело сильное кровотечение, которое вызвало отек легких и паралич сердца. В клиническом диагнозе и медицинском заключении о смерти говорится также о тяжелой инфекции и связанной с ней инфекционной нефропатии. Совершенно ясно, что в доме была какая-то инфекция. Название ей дали, когда один за другим стали заболевать служащие в Горках-10: комендант, жена коменданта, повар, горничные. К 17 июня на даче болело уже семь человек. По словам Кошенкова, всех больных вывезли в Москву с одинаковым диагнозом – ангина, который поставила врач кремлевской больницы М. А. Введенская, лечившая девочек. Их держали в изоляторе НКВД, не хотели выписывать бюллетени, не разрешали никуда выходить, а коменданту велели после них продезинфицировать сиденья в машине.

С утра 6 июня телефон на Никитской не умолкал. Кошенкову приходилось отвечать на вопросы, странно сформулированные: «Что, Алексею Максимовичу не хуже еще?», «Что в Горках, не хуже?» Несколько раз звонил взволнованный Бухарин, говоря: «Куда направлять телеграмму: в Форос или вам, по московскому адресу?», а потом объяснил: «Нам сообщили в редакцию, что конец печален. Умер Алексей Максимович» [164]. Такое же сообщение пришло в редакцию «Крестьянской газеты». Кошенков недоумевает: «Сегодня по телефону третьи спрашивают: “Когда скончался Алексей Максимович?”» Много телеграмм из Харькова – одинаковые по содержанию текста: «Сочувствуем и разделяем с семьею потерю близкого, родного Алексея Максимовича» [165].

Резкое ухудшение действительно наступило 8 июня: Горький умирал. Состоялся очередной консилиум, причем врачи так и не пришли к общему мнению. Из Горок сообщили: «Точного диагноза болезни никто не дает» [166]. Когда надежды не было никакой и врачи ушли вниз, медсестра О. Д. Черткова ввела больному 20 кубиков камфары, и он начал оживать. В это время сообщили, что умирающего приехали навестить И. Сталин, К. Ворошилов и В. Молотов. Горький разговаривал с вождями как здоровый, просил решить вопрос о дешевом издании «Истории Гражданской войны». Сталин потребовал принести шампанского, чтобы выпить за здоровье Горького. О. Д. Черткова пишет: «В дверях в кабинет он спросил Крючкова: «А кто это сидит рядом с А.М. в черном? Монашка, что ли?» Крючков разъяснил, что это М<ария> И<гнатьевна>. «Свечки только в руках не хватает», – сказал Сталин. А про меня спросил: кто такая? Крючков объяснил, что я за А.М. ухаживаю. «Всех отсюда вон, – сказал С<тал>ин, – кроме этой, в белом (я была в белом халате), что за ним ухаживает». Принесли шампанское. Они чокнулись с А.М. «Вам, пожалуй, лучше не пить», – сказал С<тали>н А. М-чу. Тот только пригубил. В столовой С<талин> увидел Генриха. «А этот зачем здесь болтается? Чтобы его здесь не было. Ты мне за все отвечаешь головой», – сказал он К<рючко>ву. Генриха он не любил» [167].

Как-то не вяжется этот рассказ с обликом «убийцы Сталина», который пришел убедиться, что Ягода, Будберг и Крючков выполнили данное им задание. Почему он стал ругать Крючкова и потребовал выгнать Ягоду? Почему так отнесся к Будберг, если, по утверждению Берберовой, та привезла для него чемодан с горьковским архивом, где были материалы, компрометирующие его политических врагов? Существует мнение, что Горький, долго питавший к Будберг нежные чувства, вызвал ее в Москву, чтобы проститься перед смертью.

Дело, однако, было не в чувствах, которые с его стороны уже угасли, а с ее – вряд ли существовали. Речь шла о той части архива, которую Горький, окончательно уезжая из Сорренто, оставил на хранение Будберг. После смерти М. Пешкова и убийства Кирова писатель потребовал вернуть чемодан. Будберг приехала в апреле 1936 года, когда писатель был еще здоров и жил в Тессели. Об этом свидетельствует Черткова, находившаяся постоянно при писателе. Рукописей Будберг не вернула, поэтому при свидании разразилась ссора. Она сразу же отправилась в Москву и вновь приехала лишь к умирающему Горькому. Сидя рядом с ним в черной одежде, она, несомненно, знала, что он умирает, и добивалась от него завещания в свою пользу – на гонорары от зарубежных изданий.