Леонид Зданович - Тайны волхвов и пророков

• Название: Тайны волхвов и пророков
• Автор: Леонид Зданович
• Жанр: Публицистика

Пророчество, мессианство, законоучительство… все это из милого философичного хобби, любви к мудрствованию и досужему размышлению давно превратилось в опасную социальную болезнь, которая разъедает человеческое сообщество страшнее чем любая чума, лихорадка, холера. Эпидемия, переносящаяся по воздуху «простыми словами», страшнее чем любыми бактериями, заражающая вначале отдельных членов общества, зачем группы, слои, целые народы. Кто они – пророки прошлого и настоящего? Какими они станут – пророки ближайшего будущего? К каким грядущим потрясениям приведут они свой народ, свою страну, всё человечество? Как нам уберечься от этой напасти – новых религий, новых проповедников, новых законоучителей – и стоит ли нам от них уберегаться? И вообще – существует ли какая-либо «техника безопасности», позволяющая нам отгородиться от этих внимательных и заботливых дяденек и тётенек с горящими глазами и «словом Божьим» в устах?

Присмотритесь внимательнее – эта книга написана специально для вас и про вас, она предназначена для того, чтобы уберечь вас и ваших детей от падения в пучину, из которой нет возврата.

---

Строго говоря, по Оригену, не приходится душу Иисуса считать человеческой душой, она выше этого только эмпирического уровня. Вместе с тем, и всякая душа призвана к такому же соединению со Словом и к уподоблению с Ним. Ведь и душа Иисуса соединяется со Словом свободно, по своему изволению, по пламенной любви к Нему, и как бы в награду за свою чистоту. Подобным образом каждая душа по призванию есть вечная невеста Слова; Слово может и должно родиться и в других душах. Этим умаляется единственность и несоизмеримость Христова лика. Открывается какой-то потаенный путь к Богу, в обход Христа. При всем своем универсалистическом размахе Ориген в мистике остается крайним индивидуалистом.

В целом система Оригена есть дерзновенный опыт построения христианской философии из понятия о вечном мире. Для Оригена оправдание мира в том, что он имеет вечные недвижные устои. Поэтому он никогда не мог понять, что мир создан и существует ради Воплощения Слова, не мог понять и последнего смысла исторического Воплощения. Апостольская проповедь и правило веры остаются для него безумием, именно потому, что он не может принять эмпирического мира. Не может принять не за то, что он грешен и во зле лежит, но за то, что он эмпиричен. Он не смешивал своих домыслов и толкований с правилом веры, не выдавал их за догматическое учение. Он постоянно оговаривал проблематичность своих суждений и предоставлял своим слушателям испытывать и судить.

В литературной манере Оригена сказалось влияние Аристотеля: привычка ясно ставить и расчленять спорные вопросы, «априории»… Ориген предлагал свои загадки о недведомом и не меньше своих противников помнил о пределах познания. Все эти оговорки не изменяют смысла Оригеновской системы. Но они объясняют его церковно-историческое положение: церковное отлучение соединяется с горячими признаниями величайших отцов Церкви. Осуждение оригенизма в IV веке, подготовленное долгим и бурным спором, было в сущности осуждением платонизма, противодействием острой платонизации богословской мысли. Но оно не было осуждением платонических тем и мотивов вообще.

С 217 году Ориген руководил христианской школой в Александрии, но в 231 году был осужден за астрологическую ересь и вынужденно перенес свою деятельность в Кесарию (Палестина). Там его настигла очередная волна антихристианских репрессий, и Оригена подвергли пыткам, после которых он вскоре умер.

Оригенизм можно определить, как «ересь о времени». Проблематика оригенизма имеет не только историческое значение. Это некий повторяющийся тип мысли. Этим объясняется длительное и обновляющееся влияние Оригена.

Пифагор – фиолософ от математики

Вся жизнь Пифагора окутана туманом легендарного величия, рассеять который, наверное, уже никогда не удастся. Без сомнения, некоторые общие указания заслуживают доверия, но они скудны и неопределенны.

Насколько трудно сказать что-либо конкретное о жизни Пифагора, можно видеть хотя бы из неопределенности относительно места и времени рождения знаменитого философа. Наиболее распространенным является мнение, согласно которому Пифагор родился на острове Самое, хотя имеются также и другие предположения, например, что Пифагор – финикиец из города Тира. Также отличаются и свидетельства о времени его рождения, причем разница в показаниях достигает 84 лет. Наиболее вероятным представляется отнести рождение Пифагора на 43 олимпиаду (608 год до н. э.), так как эта дата сходится с вероятным годом рождения Анаксимандра, который был, как известно, другом и современником Пифагора.

Обыкновенно, Пифагора причисляют к великим основателям математических наук, что подтверждается как тем, что известно об общем направлении его занятий, так и теми рассказами, согласно которым он занимался главным образом исследованием упругости и тяжести тел, а также изучением соотношений между музыкальными тонами.

Легенда изображает его святым, чудотворцем, глашатаем сверхчеловеческой мудрости. Само рождение Пифагора изображается как чудо: по одним рассказам, он был сыном Гермеса, а по другим – Аполлона; доказательством этому служило наличие у Пифагора золотого бедра, которое он сам будто бы показывал. Рассказывают, что Пифагор поучал в один и тот же день и в один и тот же час в различных местах, например, в Метапонте и Тавроминиуме; что он одним словом укротил давнийского медведя, опустошавшего страну; что однажды воспрепятствовал быку пожрать бобы, произнеся шепотом какие-то слова. А когда он переправлялся через реку, то речной бог якобы воскликнул: «Приветствую тебя, Пифагор!»; что же касается гармонии сфер, то он будто бы слышал ее на самом деле.

Легенда хранит в своем ковчеге все эти чудеса, однако, хотя они и продукт вымысла, но то обстоятельство, что они приписываются Пифагору, безусловно, свидетельствует о его величии. Справедливо было замечено, что «не только все предания о Пифагоре, но и тот достоверный факт, что он производил в Италии могучее влияние на всех одной своей личностью, доказывают, что он обладал тем неуловимым искусством возбуждать в людях энтузиазм и производить на них то личное впечатление, которое необходимо всем, кому достается в удел нравственная власть над другими, кто основывает секты и какие-либо общества.

Обычаи того времени и стремления Пифагора дают полное право верить, что он тщательно изучал религии и политические системы древней Греции, в которой ему долго пришлось жить, и потому не стоит отвергать предание (хотя и искаженное вымыслом) о том, что он посетил остров Делос и старался приобрести нужные ему сведения «от благочестивых жрецов Дельфийского храма». Нельзя считать обыкновенным человека, о котором слагают легенды. Всякий раз когда какому-либо герою приписываются те или другие романтические или чудесные деяния, можно быть уверенным, что он был достаточно велик и могуч для того, чтобы выдержать тяжесть венца своей сказочной славы.

При таком взгляде на Пифагора, приходится отвергнуть известное предание о том, будто все его знания и философия заимствованы им с Востока. Разве не мог такой великий человек обойтись без помощи чужеземных учителей? Конечно, не только мог, но и наверняка обходился. Но никто не бывает пророком в своем отечестве; одаренные же сильным воображением греки весьма склонны были приписывать всему далекому и иноземному необыкновенные качества. Не веря в свою самобытную мудрость, они обращали взоры на Восток как на обширную и неведомую страну, из которой и должны были исходить всевозможные нововведения, в том числе и в области мысли.

Для древних греков именно Египет представлялся такой загадочной страной чудес. Даже в более поздние времена, когда о культуре и истории этой страны стало известно гораздо больше, Египет все еще удивлял странным характером своего сосредоточенного в себе населения и поражал невольное внимание путешественника изумительной громадностью созданий своей национальной архитектуры. Если принять все это во внимание, то не трудно понять, почему именно греки установили определенную связь между этим грандиозным Востоком и своим великим Пифагором.

Однако, исходя из того, что Пифагор не заимствовал в значительной мере своей философии в Египте, не следует полностью отвергать предание о том, что он путешествовал по этой стране. Остров Самое находился в постоянных сношениях с Египтом. Если Пифагор ездил в Египет или даже слушал рассказы тех, кто бывал там, то именно таким путем он и мог приобрести об обычаях египтян столько сведений, сколько при желании можно отыскать в его учении, и для получения их ему не было никакой нужды обращаться к жрецам. Учение о переселении душ было народным верованием египтян, но даже и в этом отношении Пифагор мог ничего не заимствовать у них.

Известно, что египетские жрецы так ревниво оберегали свои знания, что не передавали их даже самым уважаемым из своих соотечественников. Однако тиран Поликрат, правивший в то время на Самосе, будучи другом египетского фараона Амазиса, отправил к нему Пифагора с просьбой облегчить последнему доступ к жрецам.

Власть царя, однако, оказалась недостаточной для того, чтобы заставить жрецов посвятить чужеземца в свои секретные таинства; но жрецы посоветовали Пифагору отправиться в Фивы, как в более древний город.

Жрецы фиванские не смели ослушаться царского повеления, но в то же время они также не имели никакого желания знакомить чужеземца со своими обрядами. Чтобы отбить у Пифагора охоту к постижению их священной науки, они заставили его пройти через многие суровые испытания и, между прочим, подвергнуться обрезанию. Но это не смутило Пифагора. Он с таким терпением выполнил все их предписания, что жрецам пришлось довериться ему. Пифагор провел в Египте 22 года, и возвратился оттуда, в совершенстве овладев всеми науками.

Считается, что Пифагор первый стал употреблять слово «философ». Так когда он был в Пелопонесе, некто Леонтий поинтересовался, какова его профессия. «Я не имею никакой профессии, я – философ», – заявил Пифагор. Леонтий, никогда не слыхавший этого слова, захотел узнать, что оно означает. И тогда Пифагор с достоинством разъяснил ему: «Эту жизнь можно сравнить с олимпийскими играми, на которые одни являются с желанием венца и славы, другие – с расчетом на выгоду от продаж или покупок и, наконец, третьи, умы более благородные, – без всяких видов на барыши и без жажды рукоплесканий, но с единственной целью наслаждаться этим чудесным зрелищем, с намерением узнать и увидеть все, что будет совершаться перед ними. Точно так же и мы покидаем нашу родину, которая есть небо, и являемся в этот мир, который представляет арену, где многие добиваются успеха, многие трудятся из-за выгод и где лишь немногие, презирая корысть и тщеславие, изучают природу.