Сергей Зверев - «Вселить в них дух воинственный»: дискурсивно-педагогический анализ воинских уставов

• Название: «Вселить в них дух воинственный»: дискурсивно-педагогический анализ воинских уставов
• Автор: Сергей Зверев
• Жанр: Языкознание
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-906910-32-5

На фундаменте изучения воинских уставов XVII–XXI вв. в предлагаемом издании исследуются особенности воинского институционального дискурса с позиции теории общественной речи.

Уроки войн, личностные особенности верховного вождя армии, состояние умов общества, из которого армия черпает пополнения для своих рядов, отражаются в уставах. Тексты боевых и полевых уставов – летопись вооруженных сил; они помогают лучше понять дух армии и народа, выявить предпосылки побед и причины поражений.

Уставы должны являться не просто нормативными актами, регламентирующими порядок подготовки и организации боя и обязанности военнослужащих; главная их задача – служить воспитанию победоносных войск.

Книга адресована широкому кругу читателей.

---

Наставление не боится называть малоприятные вещи своими именами, чем разительно отличается от современных ему уставов, предпочитавших употреблять более или менее обтекаемые формулировки; оно очень прагматично рекомендует употреблять достаточно крутые меры, впрочем, стараясь аргументировать особенно жестокие реалии войны: «…надлежит рубить и колоть без пощады все, что встретится… Когда неприятель не может надеяться [получить] помощи, и дело уже решено, тогда можно брать пленных, а инако будут они весьма в тягость, и лучше всех рубить» [156, с. 17]. Можно по-разному относиться к такой «кровожадности», но при этом неплохо бы помнить рекомендацию А. В. Суворова, добавить в обучение войск экспрессивные команды коли, ударь в штыки, вали на месте, докалывай, гони, ломи, режь, руби, бей[16], воссоздававшие достоверную атмосферу боя и служившие, как представляется, морально-психологической закалке воинов. Попытки в данном случае обходиться «эвфемизмами» ничего, кроме вреда, выражающегося в дезориентации и замедленной адаптации психики к травмирующим боевым впечатлениям, принести не может.

Суворовская записка о боевом порядке и ведении боя перед сражением при Фокшанах (1789) также предписывала кавалерии «рубить бегущих без пощады» до тех пор, пока не определится исход сражения; только когда «рубят остатки», можно было начинать брать пленных. Как видим, тактика действий отечественной кавалерии находилась в полном соответствии с требованиями наставления «О службе кавалерийской» задолго до выхода последнего. Приписывать его авторство Фридриху Великому, на наш взгляд, не вполне обосновано.

Атака гусар Кульнева под Клястицами

Храбрость снова выходит на первый план в наставлении в ряду качеств, от которых зависит исход атаки, в особенности от храбрости командного состава: «Весьма пристойно тому, кто командует… быть впереди своих людей для возбуждения в них смелости и дабы чрез то с большим правом требовать от них храбрости… Шеф полка всегда есть главная причина храбрости своих людей» [156, с. 27–28]. Наставление, таким образом, недвусмысленно указывает на необходимость воспитания подчиненных личным примером по бессмертному принципу «делай как я» и предписывает начальнику всячески проявлять в атаке инициативу, поскольку «слава его зависеть будет единственно от его собственной храбрости и разума» [156, с. 29]. Сама возможная неудача, поскольку неприятель и сам может проявлять «твердость, храбрость и силу», и вследствие «робости» соседей, обязывает гусара безоглядно прорубаться сквозь строй врагов, движимому ничем иным как инстинктом самосохранения, «ибо тогда ему нет другого спасения, как собственная его и людей его храбрость. Таким образом не будет он отрезан, продаст дорого тех, которых он потеряет, и не будет участвовать в стыде сотоварищей, от трусости произошедшем» [156, с. 30]. Суровая и правдивая психологичность наставления делает честь любому уставному документу.

Блестящие подвиги русской легкой кавалерии в Отечественную войну 1812 года питались, если можно так выразиться, уставной регламентацией подвига: «Ни один гусар не должен оставаться позади, ниже оставлять своих офицеров, под опасением наижесточайшей казни; но должен жизнь свою дорого продавать и не сдаваться иначе как разве весьма тяжело будет ранен, или не имея надежды ниоткуда получить помощь» [156, с. 38]. Это дает основание считать наставление «О службе кавалерийской» первым истинно боевым уставом русской армии, на котором выросли и воспитались Кульневы, Давыдовы, Сеславины, Дороховы – легендарные гусарские командиры эпохи 1812 года.

К великому сожалению, этого нельзя сказать о пехотном уставе 1797 года, который по духу был сплошным бумаготворчеством гатчинского типа. Из 102 глав «Воинского устава о полевой пехотной службе» только одна посвящена обязанностям офицеров в сражении, и это при том, что часть 12-я (последняя по порядку), которая собственно и описывает организацию службы в военное время, дотошно заботится «О генеральских столах в поле», «О числе офицерского экипажа в походе», «О долгах офицерских», «О денщиках и слугах» и проч. Единственная «боевая» глава устава начинается с интересного указания: «Подтверждается наистрожайше, не говорить и не шуметь и все темпы и обороты так делать, как в ученье (курсив мой. – С. З.) предписано» [67, с. 134].

Стремление все делать на войне, как на учениях, еще более ярко выразилось в очередном уставе, теперь уже александровского царствования. «Воинский устав о пехотной службе» (1811) требовал от офицера знать все, что предписано в разделах, посвященных обучению рекрута, строевому слаживанию роты и батальона, уметь командовать и хорошо разъяснять солдату все его обязанности согласно этим трем основополагающим «учениям». Овладевший строевой премудростью офицер почитался «свое дело знающим». До достижения совершенства оставалось, «чтобы во фронте офицер держал себя прямо и имел бы вид, приличный офицеру» [66, с. 7]. Через пару десятков лет из таких офицеров выросли командиры полков, о которых начальник штаба 2-й армии генерал П. Д. Киселев писал: «Невежество этих господ ужасное, особенно когда подумаешь, что рано или поздно они будут командовать тысячами человек, обязанных им повиноваться» [90, с. 46].

От унтер-офицеров творцы устава требовали только, чтоб они «умели с точностью делать все, что относится к солдатским ружейным приемам, к пальбе и маршу; они основательно должны знать также приемы ружьем по-унтерофицерски» [66, с. 8]. О том, как умело действовать этим ружьем в бою против неприятеля, не ограничиваясь «пальбой» в белый свет, о руководстве солдатами, о примере храбрости в бою и прочем, составляющем реальные обязанности унтер-офицеров, в уставе – ни слова.

Зато внимания солдатским обязанностям устав уделял достаточно. Почетное место в их ряду занимало умение держать себя в строю. Первый же урок рекрутского учения «О выправке или как должно что стоять солдату» так описывал строевую стойку: «Солдат должен стоять прямо, но непринужденно; каблуки вместе и на одной линии, столь плотно, сколько можно; носки равно врозь выворочены менее прямого угла так, чтобы большие пальцы ног были против выемки плеч (?); колени вытянуты, но не напирая оных; имея грудь и тело вперед, но не выставляя брюха; плечи назад равно опущены, не подымая вверх и не переменяя их положения, отчего наиболее зависит равенство всего фронта; руки лежали бы прямо и вольно, локти назад немного ближе к телу, не сгибая оных; ладонь немного выворочена, пальцы не согнуты и чтоб мизинец лежал на боковом шву штанов; голову держать прямо и непринужденно, подбородок прижать книзу, не закрывая однакож шеи; смотреть прямо перед собой в землю на 15 или 16 шагов» [66, с. 12–13].

Каждый элемент «фрунтовой науки» во избежание ошибок, могущих пагубно сказаться на боевых качествах солдата, тут же был заботливо истолкован многоопытными сочинителями устава; например, комментируя требование держать каблуки вместе столь плотно, сколько можно, прибавляли: «…люди, у которых ноги кривы или икра ноги очень толста, не могут стоять каблуками вместе» [66, с. 12–13].

Как будто и не было двух тяжелейших кампаний против Наполеона, как будто и не было сокрушительного поражения при Аустерлице, казалось, выставившего окончательную оценку прусской механике по типу «Die erste Kolonne marschiert, die zweite Kolonne marschiert …» и показавшему, что война – не дефилирование по Царицыному лугу. Остается только поражаться, что армия, руководствовавшаяся уставом, в котором обучение стрельбе в цель занимает всего две страницы, смогла победить европейское ополчение, руководимое крупнейшим полководцем своего времени. Как поражает и мудрое замечание, предшествующее главе об обучении прицельной стрельбе: «…опыты научают, что и самые успехи в военных действиях много от совершенства в искусстве сем зависят» [66, с. 198]. Как тут не вспомнить персонажа А. Моруа, в окопах Первой мировой наслаждавшегося полной скрытого юмора фразой: «Жизнь солдата весьма сурова и порой чревата реальными опасностями»[17].

Эпическая борьба с армией «двунадесяти языков» не нашла ровным счетом никакого отражения ни в текстах переизданий пехотного устава, вышедших в 1813 и 1816 году, ни в «Воинском уставе о линейном учении» 1820 года, где также ни слова не говорится о храбрости, как важнейшем солдатском качестве, которое необходимо вырабатывать для воспитания победоносной армии: только марши, контрмарши, деплояды[18], построения и перестроения, захождения, вздваивания, смыкания и размыкания и команды, команды, команды… Они даже не содержат никаких указаний, как должна производиться собственно атака неприятеля.

Правила производства атаки, правда, сохранялись в кавалерийских уставах. Но в «Воинском уставе о кавалерийской строевой службе» (1819) глава XI особо заботливо освещала правила «Об отступлении или ретираде», причем эта глава предшествовала главе «О атаке». Атакующим эскадронам, в полном соответствии с уставами 1797 года, полагалось «идти на неприятеля сколь можно осанисто (!!!) и стараться быть совершенно сомкнутым в рядах; ибо от сего наиболее зависит успех в атаке» [68, с. 179].