Марк Агатов - История крымчаков Евпатории

• Название: История крымчаков Евпатории
• Автор: Марк Агатов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Я умею придумывать детективы, докапываться до истины и ввязываться в драку с сильными мира сего, но как разобраться в том, что произошло сто лет назад? Как узнать правду из рассказов и воспоминаний пожилых людей и древних стариков? Людская память – штука коварная. Можно забыть о чем-то важном и навсегда запомнить цвет глаз никчемного бродяги. И мы никогда не узнаем, почему запомнились глаза этого человека, а не тысяч других.

---

Мы сидим за столом в летнем дворике караимского кафе и пытаемся совершить путешествие в «машине времени». Между нами цифровой диктофон, рядом шумят курортники, дожидаясь экзотических блюд, но ничего этого не замечает мой собеседник.

«Родился я в 1928 году в Евпатории, 22 декабря, – начинает свой рассказ учитель. – Жил на Верхней улице, сегодня она носит название Ефета. Потом на улице Крымчакской. Дом наш располагался напротив маслобойки. Но после окончания войны в 1945 году в связи с тем, что маслобойку расширяли, отца заставили продать дом государству за пять тысяч рублей. Деньги за проданный дом разделили между сестрами. Отец бы ни за что его не продал, но отказаться от сделки в то время он не мог, потому что в 45 году косо смотрели на тех, кто был на оккупированных территориях. Потом эти тысячи, после денежной реформы 1947 года, превратились в пятьсот рублей. Так что дом нам этот не принес никакого дохода».

Я возвращаю собеседника в довоенное время и прошу рассказать о крымчакском переулке. Какие были там дома и дворы? Помнит ли он своих соседей.

– На Крымчакской улице мы жили в конце двадцатых годов. Я ясно помню свой двор, он был обнесен высокой стеной, и там рос виноград. Весной наш двор утопал в зелени. Дом с двориком был таким же, как и во всех караимских семьях, чистый, хорошо ухоженный. В соседних домах жили многодетные крымчакские семьи. Фамилии соседей я сейчас не вспомню, но с их мальчишками я дружил. Мы вместе росли и хорошо понимали друг друга, хоть и говорили на разных языках. А еще мне запомнилось, что на этой улице находился крымчакский молельный дом. Одно время там собирались верующие крымчаки, потом Советская власть начала бескомпромиссную борьбу с религией, обложила религиозные общины огромными налогами, что привело к их закрытию.

Крымчаки, чтобы спасти здание от национализации, создали там «крымчакский клуб», начальную школу и артель. Так поступили в то время и с другими религиозными общинами. Причем делалось это все якобы по просьбе самих верующих. На специальных отпечатанных в типографии бланках люди вынуждены были ставить свои подписи и голосовать на собраниях. Но сегодня я бы не стал осуждать тех людей. В тридцатые годы Советская власть была весьма убедительна, и не каждый мог открыто выразить свой протест, – пояснил Давид Моисеевич.

О том, как проходили эти собрания, я знал из рассказов своего отца. В Евпатории верующих крымчаков в тридцатые годы было немного: «къаал» посещали в основном старики. Молодые люди воспитывались в школах и училищах в атеистическом духе. Им предлагали порвать «с темным прошлым» и выступить на собраниях против «религиозного дурмана». Мой отец, а ему в то время было всего 17 лет, вместе со всеми подписался под письмом, в котором члены общины просили «закрыть „къаал“ навсегда», а на его месте создать клуб и школу для неграмотных крымчаков. Причем мой отец не жалел о принятом решении. Он хотел быть «современным цивилизованным человеком», как тогда говорили, играть в драмкружке, ходить в кино, театр. И что очень важно, своих детей он воспитал атеистами.

Я продолжаю разговор со своим бывшим учителем и прошу рассказать: чем занимались его родители, где жили, почему остались на оккупированных территориях.

– Отец мой работал тогда экспедитором овцесовхоза имени Кирова, – вспоминает Давид Моисеевич, – теперь это село называется Кормовое. В Евпатории на улице Володарского, 20, где сейчас располагается налоговая инспекция, находилась перевалочная база. Сюда завозили ягнят, овец, после чего отправляли их на мясокомбинат.

Когда началась война, отца, как и большинство евпаторийцев, мобилизовали и отправили в район Перекопа. А мы с мамой приезжали к нему на свидания, привозили из дома еду. Но это длилось недолго. Немцы прорвали Перекоп, и отец попал в плен. Военнопленных немцы держали в одном из лагерей под Симферополем. Он был еще не обустроен, плохо охранялся, что дало возможность некоторым бойцам совершить оттуда побег. Первое время после побега отец прятался дома, но потом понял, что его никто не ищет, и стал, открыто выходить в город. Так же поступили и другие евпаторийцы, оказавшиеся в том лагере. Среди них были караим Иосиф Балык, русский – Петр Ясницкий, который до войны жил на Володарского, 20.

– А вы помните, как вошли в город немцы? – задаю очередной вопрос. Для меня важно узнать, что запомнил о войне 12-летний мальчишка. Как он сам воспринимал оккупантов?

– Немцы пришли 31 октября 1941 года, а до этого в городе был погром и безвластие. После того, как советские войска ушли, а немцы еще не пришли, три дня можно было брать из складов и магазинов все, что хочешь. Отступающие войска подожгли зерно, то, что сгорело не до конца, люди несли домой, думали, что оно их спасет, но его нельзя было есть. Мука из этого зерна получалась очень горькая. Вообще-то в то время жители города брали все, что было в магазинах. С одной стороны, это было хорошо, потому что народ смог запастись продуктами, и они не достались оккупантам, а с другой стороны – это было похоже на кражу и мародерство.

Мой собеседник делает долгую паузу и продолжает:

– В то время мне уже шел 13-й год, и я тоже участвовал в этом. Забрал из магазина «Детский мир» пенал, ручку, ластики, тетради. «Детский мир» располагался на улице Революции. А потом я услышал о том, что в город заходят немцы, и мы с соседскими ребятами решили посмотреть на них. Человек десять школьников отправились на улицу Хозяйственную. Недалеко от здания, где до войны располагалась женская консультация, стояла немецкая танкетка. Вторая группа немцев вошла в город с Пересыпи свободным маршем, никто их не останавливал, никто не стрелял. Местные жители встречали немцев молча, смотрели, как они въезжали в город, но подойти к ним боялись. Солдаты вышли из машин, стали разворачивать плитки шоколада и есть его у всех на глазах. Это нас очень удивило. Детям до войны шоколад дарили только по праздникам.

А потом началось самое страшное. Уже на следующий день на заборах появились приказы фашистского командования. Нельзя то, расстрел за это. Всем коммунистам прийти зарегистрироваться, всем активистам прийти зарегистрироваться, кто не придет – расстрел. У нас в доме жил папин знакомый, директор совхоза. Он решил пойти к немцам. Мой отец его отговаривал, советовал не светиться лишний раз перед оккупантами, тем более что в городе его мало кто знал. Но директор совхоза отца не послушал: «Почему бы не пойти, – говорил он. – Они ж обещают дать работу в соответствии с занимаемой должностью. Я пойду, и мне дадут работу, а если я буду скрываться – меня расстреляют». Он пошел регистрироваться и домой не вернулся. Его расстреляли одним из первых.

Потом повесили объявления с требованием зарегистрироваться евреям, цыганам и крымчакам. На евреев вначале повесили желтую шестиконечную звезду, а потом им сказали – собирайтесь, мы вас будем эвакуировать в гетто. Взять с собой им разрешили только ценные вещи. Люди взяли с собой золотые украшения, пришли на сборные пункты…

Как их везли на расстрел, я не видел. Потом рассказывали, что всех расстреляли у одного из противотанковых рвов за городом. – Давид Моисеевич надолго замолкает, чувствуется, что воспоминания эти даются ему нелегко. – В городе был установлен немецкий оккупационный порядок. Началась кампания переписи молодежи для отправки в Германию. Вначале было объявлено, что в Германию поедут добровольцы. Золотые горы им обещали, говорили, что там дадут жилье, хорошую работу. Добровольцев было немного, и в Германию стали отправлять принудительно. Некоторым, правда, удалось спастись. Перед тем как отправить, каждый человек должен был пройти медицинское обследование. Моя сестра Ева, чтобы не попасть в Германию, накануне медкомиссии напилась крепкого чая, и у нее было сильное сердцебиение. Врачи осмотрели сестру и признали негодной по состоянию здоровья. Так она осталась в Евпатории.

Поддержка друг друга во время оккупации очень помогала. Такого явного предательства не было, за исключением отдельных людей.

Давид Моисеевич рассказывает о тех, кто изменил Родине и стал на путь предательства, о полицаях и немецких шпионах, засланных в город еще до войны, о том, как они маскировались при советской власти и какие зверства творили в растерзанном фашистами городе.

– Расстреливали и караимов – за то, что не хотели служить немцам. Известный в Крыму юрист Самуил Моисеевич Ходжаш, 1881 года рождения, отказался от должности Г

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.