Владимир Каржавин - Больше всего рискует тот, кто не рискует. Несколько случаев из жизни офицера разведки

• Название: Больше всего рискует тот, кто не рискует. Несколько случаев из жизни офицера разведки
• Автор: Владимир Каржавин
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-91356-349-1

Роман охватывает период нашей истории с 1919 по 1945 год. Главный герой, офицер контрразведки Генерального штаба русской армии, становится офицером советской разведки. Иран (Персия), Швеция, снова Иран, Германия – такова география его зарубежной деятельности, которая тесно переплетается с событиями внутри страны: поимкой короля бандитов Москвы Кошелькова, службой в охране первых лиц государства, участием в ликвидации банды украинских националистов. Трагические события советской истории не могли не коснуться героя: это и недоверие к нему как к «бывшему», и арест во время сталинских репрессий. Конечно же, в романе есть место любовным и семейным отношениям. Автор сделал попытку создать образ не какого-то супермена, а рядового офицера разведки, который честно служил и дореволюционной России, и России Советской. А ещё в романе показано, как случай может помочь человеку такой опасной профессии – разведчику.

---

Тот, кого звали Павлом Петровичем, был человек лет сорока, среднего роста, полный, но при этом весьма приятной внешности. Взгляд его выражал спокойствие. За оградой госпиталя виднелся автомобиль, очевидно, он на нём приехал за Ольгой.

– Алёша, я хочу, чтобы вы вернулись живым, – помахала ему Ольга на прощанье.

Застывшим взглядом смотрел он вслед удаляющемуся автомобилю…

Алексей остановился. Находясь в плену воспоминаний, он, похоже, сбился с пути. Это неудивительно, он не думал о скорой встрече с бандитами – рисковать он привык, и в окопах, и в немецком тылу, где оставался для работы нелегалом. Более того, считал, что больше всех рискует тот, кто не рискует. Он думал только о предстоящей встрече с Ольгой. А может, встречи и не будет? Может, она с мужем и детьми уже уехала за границу?

Он достал листок бумаги, на котором Ершов набросал ему схему пути до Старославянского переулка. Поднял глаза на номер и название улицы, куда забрёл. Так и есть, ушёл немного не туда.

Изредка ходили трамваи, попадались извозчики. Но Алексей Балезин решил твёрдо: до Старославянского, 15 он дойдёт пешком.

* * *

Высокая массивная дверь, звонок-колокольчик… шаги за дверью. Вот щёлкнул замок, дверь открылась. На пороге стоял представительный мужчина лет пятидесяти. Алексей поздоровался и представился.

– Жду вас, жду, проходите, – Сергей Генрихович сделал шаг в сторону, пропуская гостя.

Их квартира чем-то напоминала Алексею квартиру тёти в Петербурге: просторные комнаты, высокие потолки, длинный коридор-прихожая. Да и двор был похож: тоже железная ограда, лавочки в тени деревьев. Вот только чистота оставляла желать лучшего: видимо, дворники не мели или мели нерегулярно.

Сергей Генрихович провёл Алексея в кабинет, гостеприимно усадил в кресло, но прежде чем ввести в курс дела, попросил рассказать о себе. Балезин подробно остановился на всех этапах своей биографии, лишь о работе нелегалом упомянул вскользь. Но именно это Отмана и интересовало. Пришлось кое-что уточнить. Временами они переходили на немецкий и французский, и от этого их беседа только выигрывала.

Затем настал черёд показа фотографий и комментариев к ним, относительно Кошелькова и ближайших членов его банды. Прозвища, места отсидки, совершённые преступления, особые приметы и пристрастия налётчиков – с первого раза всё это было нелегко запомнить.

Прощаясь, Сергей Генрихович протянул небольшую книжицу.

– Что это? – спросил Алексей.

– Это своего рода самоучитель их жаргона, так называемой фени. Это вы должны знать. Я сам когда-то начинал с изучения этого, – пояснил Отман и усмехнулся. – А по-немецки и по-французски говорит только сам Кошельков, и то не всегда.

На следующий день они продолжили работу.

– Алексей Дмитриевич, – начал Отман, – я представил руководству свой план операции, и его утвердили. По легенде вы будете французским коммерсантом, коллекционером живописи. Вас должна интересовать любая западноевропейская живопись, и вы готовы за неё платить.

– Чем?

– Долларами. По нашим сведениям, Кошелькову нужны в первую очередь доллары.

– И доллары будут?

– За это не беспокойтесь.

– Гмм…

– Вас что-то смущает?

– Я плохой знаток живописи.

– Это поправимо. Сразу же от меня вы поедете к человеку, который вас просветит. Если дело дойдёт до встречи с Кошельковым и до продажи картин, он будет вашим сопровождающим и одновременно оценщиком. Вдвоём надёжнее. Зовут его Архангельский Борис Михайлович. Это наш человек. Что-то ещё?

Алексей был поражён проницательностью собеседника. Стоило на миг задуматься, как Отман безошибочно это улавливал.

– Да. Есть у меня некоторые сомнения. А вдруг на встречу Кошельков придёт не сам, а пошлёт кого-нибудь из ближайших дружков?

– Не думаю, – Сергей Генрихович покачал головой. – Мы арестовали его любовницу. Она проходит по делу, по которому ей светит расстрел. Поэтому не в её интересах врать. Так вот, она поклялась, что о желании Кошелькова уйти за кордон знают только двое: он и она. Больше он никому не доверяет. Так что, Алексей Дмитриевич, за долларами главный бандит Москвы пожалует сам.

– Логично… Но есть ещё вопрос: а зачем Кошелькову со мной встречаться? Может, проще установить за мной слежку и ограбить где-нибудь по дороге?

– А откуда он узнает, что деньги при вас? Вдруг вы перестраховались и оставили их в номере?

– Где-где?

– В номере гостиницы. Будете эти дни жить в «Метрополе», вы же гражданин Франции. Кстати, один из портье связан с блатными. Он должен обязательно известить своих о вашем приезде.

После Сергей Генрихович долго рассказывал Алексею о злачных местах Москвы, особенно о знаменитом Хитровом рынке – Хитровке, где Кошельков регулярно бывает и чувствует себя как дома.

– Жаль, времени нет, а то бы много ещё рассказал о нашей Первопрестольной. Я ведь коренной москвич. Завтра в десять встречаемся у Ершова. Вам представят двух связников. А сейчас давайте за успех предстоящего дела выпьем по стакану чая. Есть возражения?

– Нет.

Пока Отман суетился на кухне, Алексей мучительно думал, как, под каким предлогом задать ему вопрос об Ольге. Конечно, она живёт с мужем где-то в другом месте, но, если не уехала за границу, должна навещать отца. Предположим, он такой вопрос задаст. Что дальше? Кто для неё, замужней женщины, он, Алексей Балезин? Знакомы-то были всего несколько дней, да и то четыре года назад.

В это время в прихожей прозвенел звонок. Хозяин квартиры пошёл открывать.

Голос у Сергея Генриховича был негромкий, но, несмотря на это, можно было разобрать всё, что он говорил:

– Ну наконец-то. Я уж подумал бог знает что… Ты же хотела приехать ещё позавчера.

– Прости, папа, не получилось. Знаешь, что сейчас делается на железной дороге.

Алексей вздрогнул. Этот голос он никогда бы не спутал ни с каким другим. Это был голос Ольги! Сердце учащённо билось. Сейчас она уйдёт куда-нибудь к себе, и они уже больше никогда не увидятся. Но случай, случай который раз на его стороне, и его нельзя упускать!

Алексей вышел в коридор прихожей. У дверей стояла Ольга. Они не виделись почти четыре года. Она заметно изменилась: печать чего-то тяжёлого, пережитого просматривалась в ней.

– Здравствуйте, Оля.

Несколько секунд она вглядывалась в него. Узнала.

– Здравствуйте, Алёша.

Сергей Генрихович удивлённо посмотрел на дочь, потом на Балезина.

– Вы что, знакомы?

Она молчала, Алексей тоже не ответил, но после небольшой паузы напомнил:

– Я выполнил ваше пожелание, Оля.

– Какое?

– Я вернулся живым.

– Очень рада за вас, – сказала Ольга и вдруг неожиданно переменила тему. – Вы служите теперь большевикам?

– Я служу России… новой России.

Приступ удушья налетел неожиданно – резкий глубокий кашель Алексей был не в состоянии подавить.

– Что с вами? – спросила Ольга; отец и дочь с сочувствием смотрели на него.

– Так, ничего… последствие немецкой газовой атаки… – Алексей едва сдерживал кашель. – Прошу извинить…

Сергей Генрихович первым встрепенулся:

– Ну что ты стоишь, Ольга. Принеси человеку воды.

Когда он брал стакан с водой из её рук, незаметно посмотрел ей в глаза: они такие же, как раньше: тёмные, глубокие. Но в них печаль, это он понял сразу.

– Вам надо лечиться, Алёша, – тихо сказала Ольга, и её соболиные брови шевельнулись.

– Если вы готовы ставить мне уколы, как четыре года назад.

Но Ольга разговор не поддержала, лишь взяла назад пустой стакан.

– Извините, я очень устала.

Чуть позже, за чаем, Сергей Генрихович пояснил, что она только что вернулась из Ярославля, куда ездила повидать мать покойного мужа.

– А что случилось с мужем?

– Летом семнадцатого он как представитель банка братьев Рябушинских повёз подарки на фронт. Его сопровождал генерал Мазуровский и кто-то из офицеров. Они появились в разгар митинга против войны. Мазуровский попытался образумить митингующих. Озверелая солдатня, подогреваемая агитаторами, всех их исколола штыками… Когда Ольга узнала, у ней случились преждевременные роды. Она родила мёртвого ребёнка. Долго болела. И вот до сих пор не может прийти в себя.

… Стоял тёплый июньский вечер. Алексей Балезин вышел из подъезда, по привычке закурил, но тут же, образумившись, выбросил папиросу – кашель снова подступил к горлу. Нет, не такой он представлял встречу с Ольгой. А может, лучше, если бы этой встречи вообще не было?

* * *

С момента его ликвидации прошли десятки лет, и сейчас никто не может точно сказать, где он располагался. Примерно – в районе нынешней московской Солянки. Наш выдающийся писатель В. А. Гиляровский писал о нём так: «Лондон мне всегда представлялся самым туманным местом в Европе, а Хитров рынок, несомненно, самым туманным местом в Москве. Большая площадь в центре столицы, близ реки Яузы, окружённая облупленными каменными домами, лежит в низине, в которую спускаются, как ручьи в болото, несколько переулков. Она всегда курится. Особенно к вечеру. Двух- и трёхэтажные дома вокруг площади все полны ночлежками, в которых ночевало и ютилось до десяти тысяч человек. Эти дома приносили огромный барыш домовладельцам. Дома, где помещались ночлежки, назывались по фамилии владельцев: Бунина, Румянцева, Степанова (потом Ярошенко) и Ромейко (потом Кулакова), а сам Хитров рынок звали так по фамилии владельца земли генерала Хитрово. В доме Румянцева были два трактира – “Пересыльный” и “Сибирь”, а в доме Ярошенко – “Каторга”. В “Пересыльном” собирались бездомники, нищие и барышники, в “Сибири” – степенью выше – воры, карманники и крупные скупщики краденого, а выше всех была “Каторга” – притон буйного и пьяного разврата, биржа воров и беглых».