Альманах - Альманах «Российский колкол». Спецвыпуск №2, посвященный имени Мацуо Басё

• Название: Альманах «Российский колкол». Спецвыпуск №2, посвященный имени Мацуо Басё
• Автор: Альманах
• Жанр: Русское современное

«Что такое быть писателем?

Быть писателем – это великое счастье. И здесь не требуется объяснений, это просто нужно попробовать…

Не бывает писателей в прошлом… Нельзя написать последние строчки и отложить ручку в стол… Писатель пишет душой и сердцем, а пока сердце бьется, настоящий творец будет творить литературу для нас с вами.

В этом выпуске собраны настолько разные произведения, насколько разные все мы с вами, обычные читатели, со своим вкусом и мировоззрением. Абсолютно уверена, что никто не останется равнодушным…»

---

Он снова взял в руки ткань, которой был закрыт мой аквариум, и осторожно, словно не до конца доверял себе, накрыл его.

И снова меня окутал вселенский мрак…

9

Я не хочу никакого бессмертия! Я любил своё тело, любил свою боль и свои страдания – кто мне запретит это делать? Но с ними была хоть какая-то жизнь, когда я мог с горем пополам выйти на улицу, посмотреть на птиц над головой, поёжиться от ветра, погреться под лучами солнца. Я мог схватить камень и бросить. Я мог споткнуться и расквасить себе нос… Я мог поспорить с друзьями и любить женщину. Я мог всё, что сейчас прокручивается в мозгу, как старый кинофильм, возврата к которому уже нет. А плёнка постепенно выцветает, и изображения тускнеют…

Я не вижу будущего. Даже бурю в своём аквариуме я не могу устроить. Зато могу плавать в нём вечно, и даже если этот жалкий кусок плоти, называемый моим мозгом, начнёт подгнивать, в аквариум тут же добавят что-нибудь такое, что остановит гниение…

Вероятно, я ещё могу выдавать какие-то идеи, и это для кого-то важно. Для того, кто ещё может ходить, улыбаться, кидать камни и любить женщину… Но я не хочу быть спасителем мира! Я хочу вернуться к своему телу, которое никто не потревожит под могильной плитой. Хотя бы к такому телу… Мне нужно уйти – а ведь даже этого я не могу сделать…

Хотя нет. Ошибаются все эти люди, кто наивно поверил, будто я, лишившись своего тела, буду в их безраздельной власти. Я найду способ, найду возможность уйти от них. Мозг-то у меня ещё цел…

Возможностей у меня сейчас почти никаких, но осталось одно – я всё ещё могу управлять компьютером. Иначе я просто буду бесполезен для всех этих людей и в особенности для Дрора. Сейчас он отключил меня от компьютера, потому что не хочет знать мою реакцию на его предложение. Хотя прекрасно знает. Но не вечно же я буду сидеть под этой чёрной тряпкой отрезанным от мира!

Надо только набраться терпения и подождать. Рано или поздно все они решат, что я сдался и приму их условия…

И сразу в моей душе – если у мозга есть душа! – стало радостно и спокойно. Как у каждого старика, который прожил свою жизнь достойно и не боится предстоящего ухода. Не хочет, но и не боится… Я пытаюсь вспомнить свою жизнь – детство, учёбу, службу в армии, семью, работу в университете… однако память, как ни странно, чиста. Наверное, у всех стариков так. Всё, что остаётся в прошлом, быстро стирается, а сейчас только какие-то невидимые часы начинают обратный отсчёт. Ты не видишь стрелку, приближающуюся к финальной цифре, только слышишь тиканье секунд, словно это последние капли твоей жизни, перетекающей в бесконечный океан времени. Океан, который оценить невозможно, как бы ты ни старался.

И нет ничего больше в мире – ты и часы. И ещё океан за твоей спиной, в который ты перетекаешь. Может быть, именно он и есть твоё настоящее бессмертие, к которому все мы стремимся…

А вот, наконец, и свет. Кто-то снимает чёрную тряпку с моего аквариума. Дрор уже не один, с ним какие-то люди. Но мне это совершенно не важно. Они что-то говорят, улыбаются и машут руками, но я их не слушаю. Краем глаза замечаю, как загорается монитор моего спасителя-компьютера.

Мне даже кажется, что я с облегчением вздыхаю, когда по экрану начинают быстро пробегать символы и цифры программы, сочинённой мною час назад. И никто ещё не понимает, что это за программа.

Невидимый мой палец, секунду помешкав, лёгким, почти невесомым движением касается клавиши ENTER и запускает эту программу…

Отражение

Последнее время каждое утро я просыпаюсь с головной болью. Какая-то дурацкая болячка давным-давно засела во мне и каждые два-три месяца с завидным постоянством выключает меня из повседневной жизни почти на неделю. Я уже и к врачам не хожу. Всё равно от их таблеток и бесконечных анализов пользы никакой. Они лишь разводят руками и велят чаще бывать на свежем воздухе.

В эти дни я делать ничего не могу. Вот и сейчас сижу у компьютера, пытаюсь щёлкать по клавишам, а мыслей никаких. Даже по буквам иногда не попадаю…

Когда это началось? Зажмуриваю глаза и пытаюсь вспомнить. Вдруг найду причину.

…Осень, глухая деревушка, в которой нас, приехавших на картошку студентов, расселили по домам местных жителей. Кисловатый запах от чёрных бревенчатых стен, поглаживающий по щекам жар от растопленной русской печи, потрескивающие угольки в её остывающей утробе и… тоска.

Все давно спят на приставленных друг к другу старых кроватях с блестящими спинками, и никелированные шары на них мрачно отражают луну, заглядывающую в покосившееся, давно не мытое окно. Я сижу за столом с остатками нашего скромного ужина и гляжу сквозь стекло на дождь, шлёпающий тугими струями по мясистым листьям лопухов за стеной.

Передо мной тетрадка с первой строфой нового стихотворения. Но больше не пишется. Весь день в голове у меня слагались какие-то строчки, и я урывками что-то писал в блокноте на перекурах. А сейчас, когда поужинали, согрелись первый раз за этот промозглый ненастный день и теперь отправились спать, в самый раз взять и дописать… но не получается.

Дождь струится по стеклу, промывает в мокрой пыли неровные жирные полосы, и сквозь них виден край серой размякшей дороги, освещаемой раскачивающимся конусом фонаря на покосившемся деревянном столбе. Хочется спать, но никак не получается. Я уже пробовал – ложился и сразу же начинал задыхаться в жарко натопленной комнате, потом вскакивал и бежал в холодные сырые сени отдышаться. А когда возвращался назад, чувствовал, как кровь по-прежнему бурно колотит в виски, и опять мне не хватало воздуха…

Свет давно повсюду погашен, спать в деревне ложатся рано. Ни в одном из домов напротив нет ни огонька. Лишь этот одинокий фонарь да почти видимые потоки дождя в размазанном покачивающемся конусе света…

Постепенно начинает болеть голова. На глаза что-то давит изнутри, и всё время хочется пить. Рядом со мной ковшик ледяной воды, который я то и дело наполняю из бочки в сенях, но и вода не очень помогает.

Вот бы поскорее исчезнуть отсюда, из этой сонной деревенской тоски с её бесконечными дождями, скучными фонарями и разбитыми пустыми дорогами. В город, к людям, где много огней и никто никогда не спит. Там не до боли…

– Найди нам его, – почти приказывают мне эти двое незнакомцев.

Самое странное в том, что стоило бы, наверное, молча развернуться и уйти, но я не могу. Что-то гипнотизирующее в их действиях.

– Что вы с ним собираетесь делать? – спрашиваю я. – Ведь это мой друг.

– Это тебя не касается.

– Почему вы так со мной разговариваете?

– Хочешь по-другому? – усмехается первый, а второй угрожающе потирает ладони. – Да не бойся, ничего плохого мы ему не сделаем. Если бы мы были бандитами, мы бы все проблемы решили проще и без тебя.

– Тогда кто вы и зачем он вам?

Первый неторопливо поднимает на меня свои серые бесцветные глаза:

– Так ты его найдёшь? Денег заработаешь.

Деньги мне нужны, а тот, кого они разыскивают, другом мне, по большому счёту, никогда не был. Так себе, один из многочисленных знакомых, которых легко заводишь и теряешь легко, без сожаления.

– Тогда аванс не мешало бы. – Мне почему-то немного стыдно за свои слова, будто я и в самом деле собираюсь кого-то предавать.

– Детективов по телевизору насмотрелся? – ухмыляется первый, а второй прибавляет:

– Давай топай, безо всяких авансов, а то мы тебе его и в самом деле сейчас выдадим…

Уж не помню, какой это этаж. Но очень высоко. Окно почти тонет в низко висящих тучах, но сквозь снег, секущий в стекло, хорошо просматриваются многочисленные здания этого многолюдного московского района.

По освещённой дороге внизу всё реже проскакивают автомобили. После полуночи даже здесь, в центре мегаполиса, малолюдно и скучно. Но пройдёт два-три часа, и едва на затянутом тучами горизонте проклюнутся первые рассветные лучи, всё начнёт оживать, поток машин усилится, по тротуарам торопливо пробегут первые прохожие, но сейчас… сейчас здесь какое-то неспокойное и нервное затишье. Будто со всех сторон глухие бетонные стены.

Даже не сон, а дремота.

Снег мелкий и редкий, но на громадном пространстве среди мигающих жёлтыми огнями окон высотных зданий он завивается в серое, клубящееся вьюжными шлейфами марево. Вокруг пятачка, на котором я нахожусь, словно громадная раскачивающаяся снежная воронка, уходящая в чёрное неглубокое небо с редкими крапинками звёзд.

И опять эта надоевшая головная боль. Раскинуть бы руки и проткнуть стены снежной воронки, оторваться взглядом от этой изматывающей снежной круговерти и глядеть, до боли в глазах глядеть на небо, пока оно не накроет своим бездонным мраком этот жёлтый застывший свет.

В комнате довольно прохладно, но щёки у меня горят. Пытаюсь распахнуть створку окна, а ветер не даёт, лишь задувает в щель липкие тяжёлые снежинки, которые падают на мои горящие щёки и не тают. Снежные горки растут и растут, сколько бы я их ни разгребал ладонями…