Сергей Алексеев - Собрание сочинений. Том 1. Орда. Куликово поле. Суровый век. Цари и самозванцы. Грозный всадник. Небывалое бывает. Великая Екатерина

• Название: Собрание сочинений. Том 1. Орда. Куликово поле. Суровый век. Цари и самозванцы. Грозный всадник. Небывалое бывает. Великая Екатерина
• Автор: Сергей Алексеев
• Жанр: Детская проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-08-005284-2, 978-5-08-005285-9

В первый том пятитомного Собрания сочинений известного детского писателя Сергея Петровича Алексеева (1922–2008) включены произведения, посвященные истории нашей Родины времен Ордынского ига, царствования Ивана Грозного, Смутного времени, повесть о народных восстаниях под предводительством Степана Разина, рассказы о великих преобразованиях России Петром I и продолжательницей его идей Великой Екатериной II.

Для среднего школьного возраста.

---

Вот почему писать для младших читателей – дело очень ответственное. Пожалуй, главная трудность – необходимость адекватной детскому восприятию формы. Если в литературе для взрослых охват и степень осмысления жизненного материала диктуют автору выбор соответствующего жанра – рассказ, повесть, роман или многотомная эпопея, – мобилизуя для решения идейно-художественной задачи все многообразие выразительных средств, которыми располагает искусство слова, то в литературе для младшего возраста дело обстоит по-иному. Набор выразительных средств здесь крайне ограничен. Не случайно в книге для малышей столь прочно привились жанры ультракороткого рассказа и небольшого стихотворения. Книги же солидного объема, вроде «Что я видел» Б. Житкова или «Лесной газеты» В. Бианки, редки настолько, что их можно сосчитать по пальцам. Пишущий для младших ребят испытывает при решении масштабных задач трудности, близкие к тем, с какими сталкивается современный архитектор при строительстве жилого массива из унифицированных деталей. При этом сопротивление материала растет пропорционально его количеству. И надо обладать особенным мастерством и терпением, чтобы из немногих словесных «кубиков» сложилась подлинная эстетическая ценность, а не унылый монстр, способный удивить разве что величиной повторяющегося однообразия.

Не каждый литературно одаренный человек способен написать хорошую книжку для маленьких. У С. Алексеева есть определенный, может быть даже врожденный, дар разговора с ребятами младшего возраста. И дар этот усилен глубоко осмысленным, сознательным подходом к своей работе. «Главное в детской книге, – считал С. Алексеев, – …не разъяснения, а динамика, действие, характер, вырастающий из поступка. Такой действенный характер ребенок быстро схватывает, чувствует его».

Однако как достигнуть динамики в книге, которая, будучи достаточно объемной (от 3 до 10 авторских листов), в то же время адресовалась бы читателю, для которого процесс чтения представляет известную трудность, а внимание не привыкло задерживаться подолгу на одном предмете, даже если этот предмет и пребывает в непрестанном движении? Опыт литературы подсказывал давно апробированное решение: писать книгу приключений. Так написаны «Золотой ключик», «Доктор Айболит» и все волшебные сказки. В центре – один главный герой (внимание читателя не рассеивается), и с этим героем непрерывно происходит нечто новое и волнующее (внимание читателя не устает).

Для исторических произведений такой способ изображения подходит в некоторых случаях. Но не всегда. Когда Алексеев писал «Историю крепостного мальчика», «Сына великана», «Братишку», он, несомненно, оглядывался на традиционный приключенческий роман, наложивший отчетливый отпечаток на все виды жанровой детской повести – от биографической до школьной. В этих вещах писатель мог дать известный простор сюжету, поскольку не был связан обязательностью исторического материала.

Но как быть, если в центре повествования оказывается не историческое явление как таковое (крепостное право, революция, Гражданская война), а конкретное историческое лицо или сжатое во времени, но разветвленное в пространстве историческое событие (Разин, Пугачев, Петр I, война 1812 года, восстание декабристов)? Как быть, если ставится задача показать исторический факт не в преломлении индивидуальной судьбы (что неизбежно ограничивает поле зрения писателя), а в собственной его многогранной сущности? Тут автору нет иного выбора. Либо история превращается в антураж, подсобный материал, фон для приключений героя, как у Дюма, либо приходится жертвовать интригой в пользу исторической правды.

Получается вроде бы заколдованный круг. Во втором случае несет ущерб занимательность. В первом утрачивается что-то важное в масштабах и глубине изображения исторической действительности. Противоречие, похоже, неразрешимое. Но С. Алексеев его успешно разрешил. Ему помогли новаторские достижения советской детской литературы – прежде всего опыт Б. Житкова, В. Бианки, М. Ильина. По сути, Алексеев открыл возможность применения к изображению исторической реальности той самой формы, которую Житков в книге «Что я видел» использовал для изображения реальности повседневной, Бианки – для рассказа о жизни природы, а Ильин – для «рассказов о вещах».

За основную «строительную единицу» брался традиционный тип коротенького рассказа для малышей, в котором наша детская литература достигла еще в 1930-е годы высочайшего совершенства. Вспомним хотя бы пришвинские миниатюры из его книг «Золотой луг», «Лисичкин хлеб», «Дедушкин валенок» и др. У С. Алексеева эта форма становилась своего рода «атомом» в сложной «молекуле» объемного произведения. Каждый такой рассказ-«атом» можно уподобить отдельному кусочку смальты в мозаичной картине. Он соотносится с общим замыслом, темой, сюжетом произведения. Он – необходимая часть целого. Но в то же время он и вполне самостоятелен. В нем – свой образ, сюжет, тема, своя завершенность. Он – часть. Но он же и целое. Причем искусство рассказывания заключается еще и в том, чтобы по своей словесной структуре, по интонации один рассказ не повторял другой, как не повторяются части музыкального произведения. Перекличка не должна превратиться в монотонность.

Краткость отдельного рассказа (у Алексеева обычно от двух до трех страничек машинописного текста) служит необходимым, хотя и не единственным условием динамики произведения в целом. Одновременно краткость есть также одно из условий доступности книги читателю.

Из таких внутренне завершенных рассказов строятся Алексеевым не только тематические циклы («Упрямая льдина», «Октябрь шагает по стране», «Секретная просьба») или «бессюжетные» повести в рассказах («Небывалое бывает», «Рассказы о Суворове и русских солдатах», «Идет война народная»). Из них построены и книги с традиционным сюжетом – «История крепостного мальчика», «Братишка», «Сын великана».

Занимательность книг Алексеева обусловлена не только их динамичностью. Автор не боится оставить читателя один на один с историческим фактом, сознавая, что в ряде случаев неприкрашенный факт (геройский поступок, благородное движение души, даже цифра, если она характеризует трудовое усилие, величину противоборствующих сил или размеры стоящего на пути препятствия) обладает в глазах ребенка не меньшим интересом, чем удивительное сцепление фактов. Алексеев приближает к душе читателя действительность прошедших эпох также и тем, что населяет ее близкими читателю персонажами – детьми. Близкими по психологии, по мировосприятию.

Но это не всё. Из многообразия фактов и событий, имеющихся под рукой писателя-историка, Алексеев отбирает прежде всего такие, которые одновременно могли бы нести по меньшей мере две функции: объяснить ребенку важную общественную истину и развлечь его. Если такого рода фактов оказывается у писателя недостаточно, то он прибегает к домыслу и даже к вымыслу, «дописывая» историю в ее собственном духе, почти всегда безошибочно с точки зрения тенденций общественного развития или характера исторического лица. Но всегда реальный или примысленный факт выполняет двойную роль. Нет рассказов, написанных исключительно для занимательности, как нет и рассказов, лишенных ее.

Проза Алексеева очень эмоциональна и музыкальна. Когда писатель хочет подчеркнуть напряженность чувств своих героев или драматизм их положения, он прибегает к излюбленной форме сказа.

Сказовость пронизывает в книгах Алексеева не только авторскую речь, но и речь персонажей, особенно если это представители народа. Казак-разинец отвечает мужику, спрашивающему, кто они такие: «Люди залетные. Соколы вольные. Ветры весенние…»

Когда писатель говорит о борцах за народное счастье, его слог приобретает былинную музыкальность и метафоричность. «Присоединились к разницам где-то в пути крестьянские парни Егор и Яков. Оба статные, оба крепкие. Богатырское что-то у них в сложении. Гнет подковы Егор, как гвозди. Вырывает с корнем березки Яков. Дунет Яков – шапка с любого летит долой. Притопнет Егор – земля, как живая, дрогнет».

Порой в подобных конструкциях гиперболизм образа (как это характерно для русской былины) переходит границы реально возможного. Сказ превращается в сказку. Такая особенность авторского стиля свидетельствует не только о его народности. Она великолепно отвечает особенностям детского мировосприятия. Психологи давно отметили, что в дошкольном и младшем школьном возрасте реальность и фантастика не расчленяются в сознании ребенка с той неукоснительной безусловностью, с какой они противостоят друг другу в сознании взрослого человека. Каждый ребенок в это время – поэт. Он осваивает окружающую его реальность и одновременно творит свой собственный мир. При этом (что важно отметить) дети остаются в своем мироощущении, несмотря на всю их тягу к фантазированию, стихийными реалистами. Они очень свободно устанавливают для себя подлинное соотношение между миром поэтическим и миром подлинным.