Андрей Курков - Судьба попугая

• Название: Судьба попугая
• Автор: Андрей Курков
• Жанр: Юмористическая фантастика

«Судьба попугая» — вторая книга фантастической трилогии А.Куркова «География одиночного выстрела». На страницах романа живут, героически сражаются и преодолевают тяготы военного времени знакомые уже читателю персонажи — народный контролер Добрынин, ангел,урку-емец Ваплахов и попугай-декламатор Кузьма. Все так же летает по фантастической Советской стране пуля и никак не может найти героя или праведника, смерть которого прекратит все войны на земле.

---

Постояв совсем рядом с лучом, Добрынин набрал побольше воздуха в легкие и крикнул что было сил:

— Стой! Стрелять буду! Вы арестованы!

Люди остановились, стали оглядываться, и ясно было, что не видят они, кто это кричал. Подошел к ним, стоящим в луче, еще один человек, что-то прошептал, вышел из луча, и тут же появился в темноте еще один луч, но слабый и тоненький — от ручного фонарика. И запрыгал этот луч по сторонам, пока не остановился на лице Добрынина.

— Стрелять буду! — крикнул Добрынин и зажмурился, хоть и слабый был лучик, но в такой темноте слишком ярким оказался он для глаз.

Двое мужчин подошли к Добрынину.

Их узкие глаза пристально и недружелюбно посмотрели на него. Потом один сказал что-то другому на нерусском языке, и понял Добрынин всю глупость своего положения: конечно, они не поняли его приказа, они не поняли, что он их арестовывает, а значит, он и не может их арестовать.

И пока он думал об этом, сильная рука выхватила у него револьвер, и тут же двое узкоглазых мужчин отошли в сторону, и он остался один, один и без оружия.

«Что делать? Что делать?» — лихорадочно думал он.

Но было уже поздно об этом думать. Чьи-то сильные руки схватили его сзади за плечи, вывернули руки за спину, и он почувствовал, как затягивается на запястьях шершавая толстая веревка. Все это происходило в тишине, и люди, связывавшие его, тоже молчали и молча делали свое дело.

Еще оставалась надежда на Ваплахова и Петрова, если вернутся они вовремя с ружьем, но было тихо, и, казалось, никто не спешил на помощь народному контролеру.

Человек с фонариком подошел ближе и остановился рядом с Добрыниным; вместе с этим человеком к контролеру подошел еще один, пониже ростом, такой же узкоглазый. И этот малорослый вдруг дотронулся указательным пальцем до подбородка Добрынина и сказал:

— Дай документы, оружие!

«Сволочи!» — подумал Добрынин и насупился как бык, решив не разговаривать с ними вообще.

Малорослый, который был, по-видимому, переводчиком, полез своими руками народному контролеру за пазуху и стал шарить по карманам. Вытащил паспорт покойного коня Григория и какую-то мелочь. Мелочь бросил на снег, а паспорт раскрыл. Луч фонарика сполз на раскрытый документ, после чего малорослый что-то сказал на нерусском языке рядом стоящему человеку.

Дальше произошло нечто странное. Человек с фонариком рассердился, стал кричать на малорослого, потом достал пистолет и пристрелил переводчика. Тот ойкнул и повалился на белый снег.

Оглушенный выстрелом, Добрынин сам не заметил, как снова оказался один в темноте. Человек с фонариком куда-то ушел. Фары невидимой машины продолжали освещать вход в склад, но людей больше не было видно.

Хлопнула дверь в доме, и, обернувшись, Добрынин разглядел несколько человеческих фигур, шедших в его направлении. Обрадовался, думая, что это Петров и урку-емец спешат на выручку.

Однако уже через две-три минуты ожидание сменилось отчаянием.

— Петров — не русский человек! — выкрикнул, подойдя поближе, Ваплахов, и тут же он покачнулся и бухнулся лицом в снег.

— Помалкивай! — крикнул радист, и контролер сразу узнал его голос.

Ваплахов поднялся как-то неуклюже, и, присмотревшись, Добрынин понял, что и у его помощника связаны руки.

«Предательство!» — подумал он.

Через минуту Ваплахов стоял рядом с народным контролером.

— Я говорил, что он не русский! — негромко бормотал урку-емец, — а русский человек Добрынин не верил…

Подошел радист «Петров».

Вдруг в тишине прозвучал женский голос, сказавший что-то на нерусском языке.

И тут же «Петров» ответил в темноту на том же нерусском языке. И отошел в сторону.

— Что будем делать? — шепотом спросил Добрынин у своего помощника.

— Убежать надо, — ответил Ваплахов.

— А куда? — спросил народный контролер. На этот вопрос урку-емец ответить не успел. Снова возник рядом луч фонарика, осветил лицо Добрынина и тут же перепрыгнул на лицо урку-емца. Подошли трое: человек с фонариком, «Петров» и узкоглазая девушка.

Добрынину захотелось сказать что-то гневное, чтобы показать им свое отношение, но на ум ничего не приходило, кроме простых ругательств.

— Товарищ Добрынин, нехорошо получилось! — оправдывающимся тоном произнес вдруг радист «Петров». — Я думал, что вы спали…

Зло взяло народного контролера.

— Сука! — рявкнул он в глаза радисту. — Родину продал!

Радист помрачнел.

— Моя родина — Япония, — сказал он. — И я ее так же люблю, как вы — Советский Союз… Мы не враги. Мы — японские революционеры.

— Революционеры шкурки не воруют! — глядя прямо в глаза радисту, заявил Добрынин.

«Петров» тяжело вздохнул.

— Вам просто ничего не говорили… В Кремле об этом знают… — сбивчиво пытался говорить он. — У нас договор такой с Кремлем: мы берем пушнину в Японию, продаем, а на деньги покупаем оружие для будущей революции… Вот товарищ Такаэ — у нас старший, и он будет руководить восстанием. — «Петров» указал жестом на человека с фонариком.

Такаэ поклонился.

Почувствовав, что опасность миновала, Добрынин немного расслабился.

— А товарищ Тверин знает об этом? — спросил он, все еще сомневаясь в правдивости слов «Петрова».

— А кто это? — спросил радист.

— Ну… его старая фамилия — Калинин…

— А-а, нет, Калинин не знает, — ответил «Петров». — Старовойтов знает, Бережницкий знает, Петренко…

— А кто это? — удивился Добрынин, услышав неизвестные ему фамилии.

— Члены Политбюро и ЦК.

— А Волчанов знает? — строго спросил Добрынин.

— А кто это? — в свою очередь спросил радист.

— Кремлевский чекист…

— Должен знать, — радист кивнул головой. — Вам не холодно?

— Холодно, — ответил Добрынин.

— Тогда пойдемте все в дом, погреемся! Вернулись в дом, где уже сидели около буржуйки несколько японцев. Радист развязал руки урку-емцу и Добрынину. Потом назвал всех японцев по имени, включая и девушку, которая при свете оказалась очень красивой, словно бы пришла из какой-то восточной сказки.

Добрынин долго смотрел на нее. «Петров» объяснил, что она дочь одного из министров и готова сражаться против своего отца, чтобы принести свет и счастье народу .Японии. Звали ее Наоми. В ответ на взгляды Добрынина она прятала глаза, но не прятала стеснительную улыбку своего милого личика.

— А меня зовут Хироми Иосимура, — под конец отвлек внимание контролера радист «Петров».

Добрынин кивнул.

Урку-емец присел у буржуйки и растирал синие от мороза и веревки запястья.

Руководитель восстания, которого звали Такаэ, что-то объявил всем на японском языке, и лица присутствовавших озарились улыбками.

— Сейчас будем пить саке за будущее Японии, — перевел Хироми-»Петров».

— А что такое «саке»? — поинтересовался Добрынин.

— Это теплая водка, — объяснил радист.

Добрынина передернуло.

Заметив это, Хироми сказал, что саке — национальный японский напиток и если Добрынин откажется — японские революционеры могут обидеться.

Добрынин тяжело вздохнул и кивнул Хироми. Вспомнился очень кстати рассказ о том, как Ленин был в гостях на Севере, рассказ об очень невкусном национальном супе. «Ленин мог, а я не могу?!» — сердито подумал Добрынин. И решил пить столько, сколько ему дадут.

Японцы мирно разговаривали о чем-то своем. Девушка по имени Наоми молчала, иногда бросая стеснительные взгляды на Добрынина. Народному контролеру было уже жарко из-за ее взглядов и своих мыслей о ней. Он скинул кожух, расстегнул две верхние пуговицы на гимнастерке, но все —равно было жарко, и чтобы отвлечься, он попробовал подумать о чем-нибудь другом. И тут вспомнил, как главный японец пристрелил малорослого переводчика. Найдя глазами Хироми-»Петрова», Добрынин спросил его, за что убили переводчика. Перебросившись несколькими фразами с Такаэ, Хироми повернулся к контролеру и объяснил, что переводчика убили за неправильный перевод. За то, что он сказал, будто Добрынина зовут конь Григорий и что родился он в кремлевских конюшнях. И еще добавил Хироми, что они давно уже подозревали переводчика в неточном переводе.

Добрынин задумался. В общем-то, понял он, зазря они убили своего переводчика, ведь действительно в гимнастерке у него был паспорт покойного коня. Но решил Добрынин не говорить им об этом, чтобы не огорчать и не портить общее настроение, радостно-спокойное, которое уже захватило и его.

На печке-буржуйке стоял железный жбан. Хироми взял его в руки и, раздав всем по кружке, стал разливать саке.

Когда очередь дошла до Добрынина, народный контролер напрягся и, подождав, пока Хироми налил ему полкружки, залпом выпил национальный японский напиток.

Конвульсия пробежала по его внутренностям, и как-то сразу бросило в жар. На лбу выступил холодный пот. Добрынину показалось, что все на него смотрят, и он сжался в комок, словно испуганный ежик.