Леонгард Ковалёв - Трава забвения. Рассказы

• Название: Трава забвения. Рассказы
• Автор: Леонгард Ковалёв
• Жанр: Русское современное
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-906979-77-3

В сборник вошли как новые, так и переработанные рассказы ранее изданной книги «Хроники минувших дней». Основная тема произведений Л. Ковалёва – отношения между людьми в различных, даже самых сложных и противоречивых, обстоятельствах. Рассказами передаётся движение времени, в потоке которого проходит, претерпевая разного рода испытания, человеческая жизнь. События охватывают период до начала войны, военное и послевоенное время; описываются места, где происходили те или иные действия, и где природа выступает, как единый образ Земли.

Автор сочетает верность традициям русской классической литературы с обращением к сюжетам нового времени. При этом способ реалистического изображения картин и образов в некоторых случаях сочетается с тем, который называют фантастикой.

---

Особенный оттенок в эту дружбу вносили принадлежавшие ему книжки, которые он охотно и щедро давал мне, сам никогда не требовал, чтобы я вернул их. Книги эти были замечательны их содержанием, картинками, внешним видом и оформлением. В них было что-то общее с ним – «Маленький Мук», «Дюймовочка», «Гадкий утёнок»…

Он был одержим идеей, что каждому живому существу, каждой бабочке или божьей коровке может быть больно, потому обращаться с ними надо бережно и лучше не трогать руками. И он мог подолгу наблюдать их, не прикасаясь к ним…

Однажды он спросил, есть ли у меня папа, долго молчал после этого, будто думая о чём-то, потом сказал:

– Мой папа уехал, но он скоро вернётся.

Последний раз я видел Лёдю безнадёжно больным. Ослабевший, беспомощный, он полусидел в постели, прислонившись спиной к подушке. Перед ним лежала книжка, в которую он не глядел. Из рубашечки выглядывало прозрачное тельце, пронзительно тонкие руки. Под кожей сквозили голубые жилки. Он был строг, молчалив.

– Хочешь, я дам тебе эту книгу? – сказал он вдруг про ту, которая лежала перед ним.

В комнате стоял запах лекарств. Отворачиваясь, пряча лицо, пани Ковалик плакала…

Он умер в разгар листопада…

В белом гробике, поставленном на двух табуретках, лежал странный мальчик – в чёрном костюмчике, в кипенно-белой рубашечке, с чёрной бабочкой, со сложенными на груди красивыми маленькими руками. Белое, без единой кровинки лицо было безмятежно спокойно. Красиво причёсанные волосы обрамляли гладкий выпуклый лоб. Он крепко спал. То, как он был одет, и белые кружева смертного ложа напоминали сказки, которые он давал мне читать.

В комнате были опущены шторы, завешены зеркала. В головах покойного горели свечи, между ними стояло небольшое бронзовое распятие. Цветы, их траурный запах усиливали чувство, что это всё и уже навсегда. Стоя у гроба в черной кружевной накидке, пани Ковалик срывалась в рыдание. Непохожий на брата Броня, рыжеватый, коротко стриженный, с чем-то, однако, общим в светлых глазах, оцепенело молчал…

Стояла осень. Над берёзами и тополями цвело счастливое небо. Вечером оно пылало закатом. Ночью, в постели, думая о бедном моём товарище, я плакал…

Первое горе

Утром в кухне бабушка гремит посудой, у неё много дел. Другие взрослые на работе. Братишка возится со своими игрушками. Костя стоит у стола, глотая слёзы, перебирает теперь уже ненужные тетради, учебники, палочки для счёта, карандаши.

На улице октябрь. Небо обложили тёмные тучи, в окна стучится дождь. Ветер срывает с деревьев жёлтые листья, гонит их по дороге, швыряет в лужи, в грязь. Редкие прохожие, укрываясь под зонтом, спешат по своим делам.

Ещё недавно с таким волнением Костя готовился к этому великому дню – первого сентября. Разглядывал любовно купленные ему учебники, пенал, ручку, перья, как будто золотые – называются номер восемьдесят шесть. И какой это был день! Толпы нарядных детей, цветы, родители, учителя. И так много солнца!

Теперь на улице дождь, все дети в школе, и один только он дома…

Учительница пишет на доске прописи, цифры, учит читать по слогам. Люда внимательно слушает, старательно делает всё, что велит учительница. Она пишет чисто, аккуратно и очень красиво. Она хорошо читает. А главное – она сама очень красивая. У неё белое лицо, золотистые волосы заплетены в косички с бантами, платьице, туфельки. А ещё – у неё голубые глаза, нежный румянец и очень красивый рот. Когда она смеётся, становится видно, какие у неё ровные, белые-белые зубы. И у неё красивая фамилия – немецкая, потому что она немка. Но она русская немка и ничем не отличается от других учеников.

Да, он баловался, постоянно что-нибудь придумывал, а всё для того, чтобы понравилось ей. И когда она смеялась его дурачествам, ему это было очень приятно. Она весёлая хохотушка. Накалывая на перо своей ручки промокашку, он говорил: «Это король». И устраивал целое представление – наверное, интересное, потому что она безудержно хохотала. Всё было так замечательно! Но тут возникала учительница – сердитая старуха в очках. Что она могла понимать?! Зато ругала его, заставляла сидеть тихо, слушать урок. Но ведь Люда – он не мог не сделать что-нибудь интересное и весёлое для неё…

Наконец учительница велела ему прийти с матерью. Матери она сказала, что он ещё мал и лучше ему посидеть годик дома. И его исключили из школы. А он давно умеет читать, знает все цифры. Просто ему неинтересно, когда говорят про то, что он уже знает. А главное – она такая красивая, ему так хочется постоянно видеть её, делать такое, чтобы ей всегда было весело… А теперь он должен сидеть дома, один…

За окном становятся всё темнее, дождь усиливается. В комнате сумрачно, скучно… Слёзы… слёзы…

Он понимает, что уже не увидит её, – может быть, никогда. Взрослые думают, что это глупости, а это правда – больно и очень тяжело.

Бабушка приносит большую сладкую грушу:

– Покушай, – говорит она

Но Костя отодвигает грушу.

– Ты что же, и на меня сердишься? – спрашивает бабушка.

– Потому что все взрослые такие…

Он вспомнил, что дядя Коля прошлым вечером сказал: «Ну и что? Посидит дома – ничего страшного. Школа ещё надоест».

– Все?.. – спрашивает добрая бабушка, – Ладно, а вот грушу покушай, станет легче.

Костя всё равно отказывается. Слёзы льются сильнее – ещё и потому что он любит бабушку, ему не хочется говорить ей такие слова, но они произносятся сами, против воли.

К вечеру слёзы высыхают, но чувство остаётся.

Приходят с работы мать, отец, дедушка, дядя Коля. Костя скрывается от всех в тёмной спальне. Дядя Коля заходит к нему:

– Идём, будем печатать фотографии, – зовёт он Костю.

Костя любит дядю Колю, любит наблюдать, как дядя при свете красного фонаря печатает, проявляет, ретуширует снимки, но теперь отказывается и от этого.

Всё-таки он поужинал, и когда лёг спать, отвернулся к стенке…

Ночью не было ни дождя, ни ветра. Утро выдалось яркое, солнечное, было даже тепло. Костя позавтракал, бабушка помогла ему одеться, он вышел в сад. В саду деревья ещё не осыпались, но уже приготовились к зиме. Было тихо, пусто, печально. Тяжёлые думы не отпускали. Один… Как это тяжело – быть одному…

Если бы кто-нибудь внимательный и добрый в эту минуту мог незаметно подсмотреть, он увидел бы здесь настоящее горе. Сквозь слёзы, щурясь на солнце, Костя глядел в небо. Болела душа, горестно страдала она о непоправимом. А жизнь только начиналась…

Последний помещик

Жактовский дом, одну половину которого занимали дедушка, бабушка, дядя Коля и наша семья, был старый, удобный, строенный на старинный лад, с затейливым посередине фасада парадным крыльцом, которым, однако, не пользовались. Дом был обшит тёсом и выкрашен в жёлтый цвет. Вторую половину его занимали другие жильцы, у которых были свои двор и всё остальное, отдельное от нас. До революции дом принадлежал тем, от кого не осталось ни следа, ни названия. Кто были они? Куда подевались в те страшные годы? Бог весть. Конечно, были это достаточные люди, имевшие в губернском городе, в удобном месте, такую усадьбу – вместительный дом, сад, огород, широкий двор. Был ещё большой рубленый сарай, построенный буквой «г», короткую часть которого занимали бабушкины подопечные: корова, поросёнок, куры. На длинной половине сарая, большой и просторной, с широкими воротами, постоянно раскрытыми настежь, прежние владельцы, должно быть, держали лошадь, выезд, всё необходимое для этого. Теперь в этой части хранились дрова, уголь, какие-нибудь старые вещи. Двор между домом, сараем и садом густо зарастал темно зеленевшим спорышом. Перед сараем, по длинной его стороне, справа и слева от ворот росли два больших куста чёрной смородины, а в конце его, где начинался огород, – деревце вишни. Короткой стороной сарай был обращён к саду, длинной – к входной аллее парка, примыкавшего к усадьбе. Участки от сарая к улице и от дома к саду были заняты огородом.

У дома, по его фасаду, был разведён цветник, где особенно выделялись самых разных сортов и вида георгины, росшие сплошной стеной сразу под окнами. Росли здесь также ирисы, пионы, гладиолусы, цветы табака, садовая спаржа, настурции, лилии, петунии, ноготки, астры. От цветника двор несколько понижался и до самого забора густо зарастал простой травой. С улицы его ограждал невысокий штакетник. Здесь были калитка и ворота.

За садом ухаживал дедушка. На попечении бабушки были огород и цветы. Двор и сад вместе с сараем и домом представляли маленькое поместье, островок уединения, отделённый от жизни, протекавшей за его пределами. Дом, как и вся усадьба, молчаливо и кротко хранил в себе приметы и память прошлого – неизвестной, но, наверное, доброй старинной жизни.

Квартира, предоставленная дедушке, тогда ещё машинисту, состояла из двух больших комнат, изолированных, однако, имевших между собой сообщение, большой кухни с плитой и русской печью и тёмной спальни, устроенной в широком коридоре, выход из которого на парадное крыльцо был наглухо заколочен. Вход в квартиру был со двора – через крыльцо, сени и кухню.