Фанни ван де Грифт Стивенсон - Динамитчик. Самые новые арабские ночи принца Флоризеля

• Название: Динамитчик. Самые новые арабские ночи принца Флоризеля
• Автор: Фанни ван де Грифт Стивенсон
• Жанр: Приключения

Последние «Арабские ночи» с участием принца Флоризеля – книга, вдохновившая Конан Дойла на создание первой повести о Шерлоке Холмсе.

Это первое издание на русском языке самого таинственного, замалчиваемого и недооценённого шедевра Стивенсона, написанного им совместно с женой.

---

– Вы мисс Гудд, я полагаю?

После этого он извинился перед дамой, представившись моим провожатым, и галантно проводил меня в дальний конец вагона.

– Мисс Гулд, – прошептал он мне на ухо, – вероятно, вы полагаете себя в безопасности? Позвольте мне напрочь развеять ваши иллюзии. Ещё одна подобная неосторожность – и вы вновь окажетесь в Юте. Что же касается этой дамы, то, если она снова попытается заговорить с вами, вам надлежит ответить следующим образом: «Сударыня, меня раздражает ваше любопытство, и вы меня премного обяжете, если позволите мне самой выбирать собеседников».

Увы, мне пришлось поступить, как мне велели, и отпустить оскорбительное замечание даме, к которой я испытывала искреннее расположение. Поэтому весь остаток дня я провела в молчании, глядя на проносившиеся за окном однообразные равнины и глотая слёзы. Достаточно одного этого примера: подобным образом проходило всё моё путешествие. Где бы то ни было: в поезде, в гостинице или на борту океанского лайнера – я не перемолвилась ни единым добрым словом со своими попутчиками и находилась в полной уверенности, что любой мой разговор могут в любой момент перебить. Везде и всюду самые разные люди – мужчины и женщины, роскошно и бедно одетые – оберегали меня и следили за каждым моим словом и шагом. Вот таким образом я пересекла Соединённые Штаты, а затем и океан, в то время как Око мормонов наблюдало за каждым моим движением. И когда наконец кэб доставил меня в тот лондонский дом, откуда я нынче утром бежала и чему вы стали свидетелем, я уже перестала бороться и надеяться.

Я ничуть не удивилась тому, что хозяйка ожидала моего приезда. В отведённой мне комнате растопили камин. На столе лежали книги, в ящиках – одежда. Из выходивших в сад окон я с тихой покорностью наблюдала, как менялись времена года и месяц шёл за месяцем. Иногда хозяйка брала меня с собой на прогулку или устраивала мне ознакомительную экскурсию, однако она никогда не позволяла мне оставаться дома одной. Я же, видя, что она также живёт в постоянном страхе перед местью мормонов, жалела её и не смела ей возражать. Для родившегося в краю мормонов, как и для человека, вступающего в некое тайное общество, бегство попросту невозможно. Я твёрдо это знала и была благодарна судьбе даже за эту вынужденную отсрочку. Тем временем я честно пыталась подготовиться к предстоящему замужеству. Приближался день прибытия моего жениха, и благодарность пополам со страхом обязывали меня покориться своей участи. Сын доктора Грирсона, каков бы он ни был, очевидно, молод, и весьма вероятно, что недурён собой. На большее я и рассчитывать не смела, и, готовясь официально объявить о своём согласии, я начала ставить во главу угла его внешние и физические достоинства, отодвигая на второй план его моральные качества и уровень развития интеллекта. Мы обладаем огромной властью над своим духовным миром, и с течением времени я настроила себя на то, чтобы дать положительный ответ, более того, я стала с нетерпением ждать этого часа. Ночью я забывалась сном, а днём сидела у камина, погружённая в свои мысли, представляя себе лицо своего будущего мужа, прикосновение его руки и звук его голоса. В условиях моего затворничества и одиночества всё это являлось для меня единственной отдушиной. В конце концов я настолько уверилась и утвердилась в своём положительном решении, что меня начали одолевать страхи совсем иного свойства. Что произойдёт, если я вдруг не понравлюсь? Что будет, если этот неведомый суженый вдруг отвернётся от меня, тем самым выказав свою неприязнь и недовольство? Поэтому я проводила долгие часы перед зеркалом, тщательно изучая свои внешние достоинства и недостатки и без устали меняя наряды и причёски.

Когда настал назначенный день, я очень долго прихорашивалась, пока в конце концов, обуреваемая одновременно некой смутной надеждой и безысходностью, не призналась самой себе, что больше не в силах играть в эту игру и надо вести себя естественно по принципу «будь что будет». Моё затворничество заканчивалось, и меня охватило почти болезненное нетерпение пополам со страхом. Я прислушивалась к шуму на улице, к каждому скрипу и шороху в казавшемся безмолвным доме. Мне известно, что нельзя каким-то образом «приготовиться» к любви, ничего о ней не зная. И всё же, когда наконец к дому подкатил кэб и я услышала, как мой гость поднимается по лестнице, меня охватил такой прилив надежды, что им могла бы гордиться любовь, очевидно его породившая. Дверь отворилась, и на пороге появился не кто иной, как доктор Грирсон. По-моему, я закричала во весь голос, однако я точно помню, что мгновенно лишилась чувств и упала на пол.

Когда я пришла в себя, то увидела склонившегося надо мной доктора, который считал мой пульс.

– Я перепугал вас, – виновато произнёс он. – Непредвиденное затруднение – невозможность достать один из препаратов в приемлемо чистом виде – заставило меня прибыть в Лондон недостаточно подготовленным. Весьма сожалею о том, что предстал перед вами без тех красот, которые, вероятно, многое для вас значат, но для меня они имеют не большее значение, чем проливной дождь над океаном. Молодость всего лишь состояние организма, и она столь же преходяща, как и обморок, от которого вы только что очнулись, и, если единственная сила заключена в науке, сколь и легко возвратима. Я говорю вам всё это потому, что считаю, что сейчас я должен посвятить вас во все мои помыслы и планы. С самых юных лет я посвятил всего себя этому честолюбивому замыслу, и близок час, когда все мои усилия увенчаются успехом. В тех неизведанных краях, где я столь долго прожил, я собрал необходимые компоненты. Как мог, я оградил себя от возможных ошибок, и теперь прежняя мечта обретает реальные очертания. Когда я предложил вам в женихи своего сына, это была некая фигура речи. Тот сын, тот муж, Асенат, есть я сам, но не такой, каким вы видите меня сейчас, а возрождённый во цвет юношеских лет. Вы считаете меня сумасшедшим? Это типичная реакция невежественных людей. Я не стану это оспаривать, и пусть факты скажут сами за себя. Когда вы увидите меня очистившимся, преобразившимся и полностью обновлённым, когда вы признаете во мне перевоплощённом первое проявление человеческого гения, вот тогда я смогу добродушно посмеяться над вашим естественным, но преходящим недоверием и скептицизмом. Всё, что вы только можете ожидать: славу, богатство, влияние, очарование молодости вкупе с опытом и рассудительностью зрелости – всё это я смогу положить к вашим ногам. Не обманывайте себя. Я уже превосхожу вас во всём, кроме одного, и, когда я восстановлю в себе это недостающее звено, вы признаете во мне своего повелителя.

С этими словами он посмотрел на часы и сказал, что должен отлучиться, после чего, настоятельно посоветовав мне руководствоваться доводами разума, а не пустыми девичьими фантазиями, удалился. Я не смела даже шевельнуться. Наступил вечер, а я всё лежала там, куда он перенёс меня после обморока, закрыв лицо руками. Меня одолевали самые мрачные предчувствия. Поздно вечером он вернулся со свечой в руках и каким-то неприятно дребезжащим голосом велел мне подняться и идти ужинать.

– Неужели я обманулся в вашей стойкости? – спросил он. – Трусиха мне совсем не пара.

Я бросилась перед ним на колени и принялась слёзно умолять освободить меня от данного ему обещания, уверяя его, что я боюсь всего на свете и безнадёжно уступаю ему как в умственном развитии, так и в моральных качествах.

– Ну разумеется, – ответил он. – Я знаю вас лучше, чем вы сама, и я достаточно хорошо изучил человеческую натуру, чтобы понять значение этой сцены. Она адресована мне, причём тому мне, который ещё не прошёл трансформацию. Однако вам не стоит опасаться за своё будущее. Стоит мне достичь своей цели, как не только вы, Асенат, но любая из женщин Земли станет моей покорной рабыней.

После этого он приказал мне встать и пойти поесть. За столом он присоединился ко мне, угощал и развлекал меня, как гостеприимный и радушный хозяин. И лишь около полуночи он с изысканной вежливостью пожелал мне приятных сновидений, вновь оставив меня наедине со своими невесёлыми мыслями.

Во всех этих разговорах об эликсире молодости явственно прослеживались два главных посыла, и я терялась в догадках, какой из них отвергнуть. Если его высказывания и ожидания основывались на неких реальных фактах, если ему каким-то невероятным чудом удастся омолодить себя, то мне оставалось лишь умереть, чтобы избежать этого в высшей степени неестественного и богопротивного союза. Если же, с другой стороны, все эти разглагольствования представляли собой лишь плоды его воспалённого воображения, если же его безумие обострялось и усугублялось с каждым часом, то жалость становилась столь же тяжёлым бременем, сколь и моё противление этому браку. В этих лихорадочных размышлениях минула ночь, и их результатом явилось то, что наутро я в полной мере осознала всю безысходность моего фактически рабского положения. И хотя за завтраком он являлся воплощением любезности, очень скоро доктор заметил, что я чем-то опечалена, и его лицо тоже помрачнело.