Петр Дубенко - На волжских берегах. Последний акт русской смуты

• Название: На волжских берегах. Последний акт русской смуты
• Автор: Петр Дубенко
• Жанр: Историческая проза

Исторический роман повествует о последнем этапе смутного времени. Уже после избрания на царство Михаила Романова на юге Руси вспыхнул бунт. Над разоренной обескровленной страной нависла угроза новых междоусобиц и вторжения чужеземцев. Главный герой – Дмитрий Петрович Лопата-Пожарский – реальная историческая личность, родственник, друг и соратник знаменитого предводителя народного ополчения. К сожалению, потомки мало знают об этом герое, вклад которого в спасение отечества трудно переоценить.

---

– Да брось ты, Андрей Иванович, не бери в голову, – пробормотал старший Алампеев, зубами терзая сушеного леща. – Это он так… Для острастки. Себя показывает. Вот, мол, какой я. А ну, всем встать смирно! Пожарский Дмитрий Петрович прибыл. Дрожите, сукины дети. Известное дело. Я тоже, знаешь, не первый год на службе состою и не в лапти щи наливаю. Толк в этом знаю. Бывало, прибудешь в городок инший, сотником там али иным рядцом107 каким… И первым делом того, в морду кому-нибудь. Пару-тройку дерзких плеткой вдоль спины вытянешь… так после весь приказ как шелковый!

За одиннадцать лет государевой службы Федор Константинович Алампеев побывал во множестве гарнизонов на разных концах Руси и везде запомнился чрезмерной строгостью, а пуще того, ожесточенно безжалостным нравом, от которого нешуточно пострадали многие его подчиненные. Ратных подвигов за ним не было – несколько раз захватывал обозы и однажды велел казнить полоняников, которых воевода Трубецкой оставил под его присмотром. В остальных случаях на поле брани вся воинственность и жажда крови Алампеева испарялась без следа. Зато в мирной службе к подначальникам он был жесток – до бескрайности, настолько, что даже сейчас, просто рассказывая о своих подходах и правилах, Федор Константинович ярился и свирепел, глаза его заблестели, дыхание участилось и сквозь резкую обрывистую речь то и дело раздавался скрежет стиснутых зубов.

– Так что ныне он полютует, конечно. Денька два. А после угомонится. И пойдет все, как прежде шло. А там, глядишь, и воеводство тебе вернется в скорости. Да что ж в самом деле. Он ведь самому тому Пожарскому, – Алампеев поднял вверх палец и ткнул им в потолок, – сродственник. Нешто тот брату своему хлебного места при Москве не сыщет? Уж не знаю, по какой лихоманке его в нашу дыру занесло. Только надолго он здесь того… не останется.

– Эх, Федор Константиныч, – Ковров в отчаянии махнул рукой и опять залпом осушил только что наполненную кружку. – Боюсь, что теперь уж и не в воеводстве дело? Не об том печалюсь.

– Да понятно, – с ехидным хохотком отозвался Алампеев, косясь на опального воеводу. – Не за себя жалеешь, за Русь-матушку радеешь.

– Посмейся-посмейся. Вот как зачнет он в противнях рыться… как всплывут делишки наши, так и схватит он нас за бороду, да не отпустит, покуда до плахи не доведет.

– Ты ж сам нынче сказывал, будто у тебя в книгах порядок полный, – с некоторой растерянностью спросил Федор, чем вызвал смешок Раздеришкина, а Хомутского заставил покачать головой.

– Порядок, вестимо, – со злой ехидцей ответил Ковров. – Для нас с тобой, али другого кого, кто по строкам читает и дале того не суется. А кому ума хватит акромя написанного еще и то, что не дописали увидеть… Так что будь спок, скоренько он все наши проделки знать будет. До чего сам не додумает, то добрые люди подскажут – найдутся.

– Я им языки-то укорочу, – выпалил Федор, хватаясь за саблю, будто гнусные доносчики стояли сейчас прямо перед ним.

– Гляди, как бы тебя на голову не укоротили, – со спокойной насмешкой ответил Раздеришкин. – А не то прознает новый воевода про твои делишки… Вот потеха будет.

– Ну! – прикрикнул Ковров, видя, что Алампеев уже угрожающе привстал, да и младший брат всем видом выражал готовность прийти на помощь старшему. – Собаченья нам тут еще не хватало. Ну, а ты что молчишь, Егор Петрович?

Хомутской медленно повел тяжелой косматой бровью, в тонкую линию сжал губы, осторожно отодвинул от себя кружку – за весь разговор, что длился от закатного часа и в предрассветную пору еще не думал заканчиваться, он так и не притронулся к хмельному питью и посудина оставалась наполненной до краев.

– Слушаю я вас, братцы, и понимаю, что не разумеете вы ничего. Судите-рядите, друг с другом спорите, один другому глупости всякие толкуете. А сами… дальше носа своего глянуть не способны.

Егор Петрович говорил холодно, жестко, резко, так что сказанное им вполне могло сойти за обиду. Но возражать Хомутскому, и уже тем более возмущаться его тоном никто не стал, а потому Егор Петрович продолжил:

– Вот ты, Андрей Иванович, сказываешь, наказал тебе Пожарский к завтрему книги окладные готовить? А мне нынче велел днями всех голов посадских и старшие дворы108 к нему привесть. Зачем? А как он в амбарах все высматривал да о хозяйстве нашем расспрашивал. Сколь в былые годы собирали, сколь ныне собрать думаем. Это ему на что? А на то. Подсчитывает, сколь из Самары выжать можно, покуда вор не пожег ее совсем. То-то. Не ради брани он сюда прибыл, тут уж и речи быть не может. А послан он сюда самим Дмитрием Михайловичем богатство беззаконно наживать.

– Это как же? – Иван Алампеев, потрясенный услышанным, первый раз за весь вечер разомкнул уста и в ожидании ответа городничего так и сидел с раскрытым от удивления ртом.

Хомутской улыбнулся в ответ. Злорадно и хищно, обнажая крупные желтые зубы, в плотном ряду которых не было ни малейшей щелочки.

– А вот так, Ванечка. Выгребет из наших сундуков все, что за эти годы божьей милостью справить нам довелось, до нитки обдерет каждого, от бедняка беспортошного до животинника знатного, а после… после вор придет, крепость огню придаст – все концы в воду. Нища и худа Самара была, али богатства несметные в ней имелися, а ежели так, так куда они подевалися. Кто ж после прознает. Война все спишет. И меня с тобой тоже, коли нужда в этом будет. Так что… – Хомутской покачал головой, поднял кружку, поднес ее к губам, но, поразмыслив недолго, поставил на место. – А вы тут о ерунде всякой спорите.

В восьмиугольной комнатенке повисла тишина. Не та тяжелая и гнетущая тишина, когда совсем нечего сказать, а та осторожная предвестница недоброго, в которой, наоборот, рождается слишком много мыслей, заставляющих иначе посмотреть на привычные, еще вчера такие простые и бесспорные вещи. Ковров задумчиво смотрел в кружку, на дне которой еще оставалось несколько глотков. Раздеришкин уже спрятал в накладной карман кафтана люльку и теперь внимательно изучал острые носки собственных сапог. Иван Алампеев, не спеша, пожевывал длинные тонкие ломтики копченого мяса, и только постоянно менявшееся количество морщин на лбу выдавало присутствие мыслей в его косматой голове. Его брат с завидным усердием обгладывал копченое баранье ребро с остатками темного мяса, время от времени то саркастически усмехаясь собственным мыслям, то соглашаясь с чем-то коротким кивком.

– Вона как ты все поворачиваешь, – наконец, задумчиво протянул он, рукавом вытирая измазанную жиром бороду.

– А то как же, Феденька. Ты же сам нынче верно судил о нем – в обоих ополчениях прославился, сам, де, Дмитрий Михайлович ему брат и друг ближний. Так что ж бы ему в нашей-то глухомани делать? Этакому человеку! Нешто на Москве не знают, какова нынче Самара, что двадцать тыщ здесь сдержать – немыслимо? Знают. Дмитрий Михайлович лучше других. На худой конец, коли и правда хотел бы он заслон Заруцкому ставить, так послал бы братца своего в Казань заместо Одоевского. Там и сила поболе и крепость понадежнее. Вот то было б дело. Согласен? А тут что ж? Получается, он братца своего любимого на верную гибель послал? Мало верную, так еще и бестолковую, как бабья башка немытая. Тут я тебя, Федор Константиныч, по-твоему спрошу. Дураки они оба что ли? А? Не дураки. Ой, не дураки. Тогда пошто он сюды прибыл? А по то и прибыл. Все вычистит, все подберет до копеечки, а после братец его славоносный на стругах прибудет, сгрузят все добро наше, а городишко Заруцкому на потеху оставят. Аще сами красного петуха пустят для верности, дабы лихоимство свое замести. Так-то будет. Не сомневайтеся. Для того он и старшие дворы на разговор собирает. Для того и окладные книги затребовал. Считать станет, да страху на нас нагонять – благо есть за что ухватиться.

– Да уж, – тихим голосом, больше похожим на шепот согласился Андрей Иванович, с которого весь хмель слетел в одно мгновение, уступив место болезненному гулу в голове, настолько переполненной мыслями, что сосредоточиться на чем-то одном у него не получалось. – Мало бед нам было с войной этой проклятущей. Так вот нате вам. Еще один подарочек.

– Ладно, Андрей Иванович, не бухти, – прервал этот жалобный поток Хомутской. – Лучше думать давай. Нам теперь много думать придется.

– А чего тут думать-то?! – тут же выпалил в ответ Алампеев. – Коли так… коли он нам на погибель прибыл, стало быть… Нам его раньше надобно, – Федор огромной ладонью хлопнул по столу и вдобавок изобразил, будто растирает убитое насекомое в пыль. – Покуда не успел он тут… Ну, того, стало быть.

– Ох, Федор Константиныч ты и… – сокрушенно покачал головой Ковров. На язык просилось плохое обидное слово и пока Андрей Иванович подбирал ему замену, на помощь пришел Раздеришкин: