Петр Дубенко - На волжских берегах. Последний акт русской смуты

• Название: На волжских берегах. Последний акт русской смуты
• Автор: Петр Дубенко
• Жанр: Историческая проза

Исторический роман повествует о последнем этапе смутного времени. Уже после избрания на царство Михаила Романова на юге Руси вспыхнул бунт. Над разоренной обескровленной страной нависла угроза новых междоусобиц и вторжения чужеземцев. Главный герой – Дмитрий Петрович Лопата-Пожарский – реальная историческая личность, родственник, друг и соратник знаменитого предводителя народного ополчения. К сожалению, потомки мало знают об этом герое, вклад которого в спасение отечества трудно переоценить.

---

– Что-то завечерялся ты с гостями, батюшка, – в повалуше появилась княгиня – Степанида Григорьевна. Невысокая и сухая настолько, что худобу ее не скрывал даже просторный наряд с большим количеством складок. Она остановилась на пороге, внимательным взглядом тускло-серых глаз оценила обстановку и недовольно поджала тонкие бледные губы, но тут же улыбнулась и присела рядом с мужем, худым острым плечиком прижимаясь к его могучей ручище.

Будущую свою жену Ковров впервые увидел за три дня перед обручением. Степанида, тогда еще сочная и фигуристая, ему понравилась, тем более, что красота и юный цвет невесты дополняло щедрое приданое. Вскоре она подарила ему сына – всего у них было четверо сыновей, а дочка, которой нынче стукнуло пятнадцать, уродилась точной копией матери, и хотя за все эти годы слова любви в их доме ни разу не были сказаны наедине, в ночной тишине княжеских покоев, а произносились только прилюдно и когда это полагалось по этикету, Андрей Иванович знал, что без Степанидушки своей не протянет и дня, ибо она успела стать для него незаменимой жилеткой для слез, верной опорой в невзгодах и мудрым советчиком, чьи наставления не раз спасали семейство от катастрофы.

– Худо? – просто, без обиняков, спросила Степанида Григорьевна.

– Угу, – буркнул в ответ Ковров. – Опять господь испытание нам посылает. Уж и не знаю, чем кончится все. Егор Петрович непщатует116, что Пожарский этот ради грабежа сюды прибыл. Разорить, де, Самару да на Заруцкого все свалить. Вор, де, пожог городок наш и все тут.

– Гляди-ка, – удивилась Степанида Григорьевна, но голос ее оставался ровным и спокойным. – И что же?

Андрей Иванович скорчил мину и неопределенно пожал плечами, давая понять, что не очень-то хочет говорить об этом, но настойчивое молчание и пристальный взгляд жены заставили его открыть сомнительные планы городничего.

– Ну, верно думаете, – одобрила Степанида Григорьевна.

– Да верно-то верно. Только залаз117 уж больно велик. И все на мою голову. Да и… – Андрей Иванович опасливо покосился на супругу, которая неспешно водила ладошками по бедрам и слегка покусывала нижнюю губу, как делала всегда, всерьез задумавшись над чем-то важным. – Где я им девок таких возьму. И стол богатый накрыть тоже… времена ныне не тучные.

– Слава богу, не последнюю крошку доедаем. Ради такого дела открою закрома, самые лучшие угощения приготовлю. Да и девки подходящие найдутся. Об мелочах бдеть118 мне доверь. Себе голову не забивай. Думай, лучше, как ладней Пожарского обадить119. Когда задумали, говоришь? На Аграфену? Вот и ладно. Времени вдосталь. Так все сладим, комар носу не подточит.

Степанида Григорьевна маленькой ладошкой снизу вверх провела по спине мужа, запустила тонкие длинные пальцы в спутанную гриву и принялась легонько ерошить густые волосы на затылке. Андрей Иванович, с блаженным вздохом закрыл глаза, но чуть погодя все же заговорил о сомнениях, осторожно и вкрадчиво:

– Устал я, Степанидушка. Думал уж, бросить все это к чертям собачь…

– Не богохульствуй, – строго, но холодно, совсем без эмоций перебила его Степанида Григорьевна. – И глупости в голову не бери. О чем ты? Как все нажитое бросим здесь?

– Да что здесь бросать-то? – нерешительно продолжал Ковров, искоса поглядывая на жену. – Хоромы токмо одни. Так отцовский терем ныне не хуже отстроился. А золотишко припрятано столько… Скажусь, мол, вотчину попроведать надобно. А оттуда через недельку пришлю весточку, захворал, мол, и к службе боле не способен. Тут и вы за мной.

Степанида Григорьевна нежно сгребла в кулак каштановые кудри, осторожно и властно потянула к себе голову мужа и положила ее к себе на колени.

– Ну, ты что, Андрюшенька. Пожарского какого-то испужался. Мы с тобой стольких татей пережили, куда пострашнее этого. Да и не для того десять лет горбатился ты, чтобы нынче бросить все другим под ноги, а своих детей без кормления оставить. Много ли прибытку им вотчина даст? Только что с голоду ноги не протянуть. А в люди выбиться да на Москве место хорошее достать? Или хочешь, чтоб они за тобой всю жизнь воеводскую лямку тянули, как бурлаки баржу? А сродственников всех ты куда подеваешь? У тебя вся малая дружина – кровники. Здесь они за счет службы кормятся, а потом? То-то и оно. Так что пусть не блазнит тебя сие, Андрюшенька. А коль уж совсем невмоготу тебе стало, так один уезжай. Без меня.

В ответ Андрей Иванович лишь плотнее прижался щекой к плоскому упругому животу и, закрыв глаза, почувствовал, как ее тепло, легкая ритмичная дрожь, рожденная в глубине родного тела биением сердца, наполняют его уставшую душу решимостью и силой, которой так не хватало, когда он, одинокий и растерянный, в предрассветной мгле повалуши продумывал планы бегства. Нет уж, не дождутся. Он не даст этим волкам отнять у него то единственное, ради чего живет на этом свете. Даже если для этого ему придется безбожно врать и коварничать, подло чернить невиновных и наговаривать на достойнейших, приносить ложные клятвы и переступать через данные с сердцем присяги, золотом добывать чью-то благосклонность, чужой кровью покупать чье-то покровительство, добровольно отдавать себя в рабство новому господину, чтобы потом при случае с потрохами продать его свежеиспеченному победителю.

Глава пятая

Шел сенокос и уже неделю все кушалинцы от мала до велика жили на дальних лугах, где трава в этом году уродилась особенно доброй – по грудь ростом, сочна и мясиста. Погода радовала, над разноцветным простором стояло вёдро, в прозрачной синеве ни облачка. Едва только утро нежно-розовой зорькой проливалось на землю, мужики разбирали наточенные с вечера косы, становились цепью и под заводимую хором песню медленно двигались по усыпанной адамантовой120 росой луговине, оставляя за собой косматые волны свежескошенной травы, которую бабы с граблями тут же разбивали и разметывали по сторонам для просыху. Над пожней поднимался густой аромат, от которого голова кружилась пуще, чем от хмельной медовухи. К нему примешивался дразнящий запах толоконной каши, что бурлила в огромном котле на треноге у шалашей из старой драни и свежих зеленых веток. Рядом, в тени растянутых на колышках холстин, под присмотром вечно бурчащих стариков играла мелковозрастная, еще не способная к труду ребятня.

– Казаки!!! – разлетелось вдруг над покосом. – Спасайся, кто может!!!

Загудела земля, сотрясенная ударами сотен копыт. Истошный бабий вой смешался с детским визгом и несусветным матом мужиков, беспомощно метавшихся по скошенному лугу. Над стожками уже поднималось прожорливое пламя, под ржание коней и хохот налетчиков по небу поползли густые пряди ядовито-черного дыма с горьким запахом в пепел сгоревшего счастья.

Дмитрий Петрович вскочил, рукой нашаривая саблю и спросонья пытаясь перекричать обезумевших от страха людей, но, придя в разум, обнаружил себя в липкой духоте спертого воздуха посреди тесной комнатенки, залитой бледной мглой молодого рассвета. Поняв, что все это было лишь сном, облегченно вздохнул, подошел к окну, сквозь муть пузыря рассматривая чужой незнакомый город. С Волги нанесло туман, рваными клочьями он разлегся над огородами, плотной дымкой окутал избы и тесные улицы, густо клубился зажатый между кривых дощатых заборов, и не мог добраться только до одинокого купола церковной колокольни, что трехсаженной стрелой поднималась над унылым бесцветным пейзажем.

Под тяжелый стук подкованных сапог вошел Соловцов – начальный самарский люд уже собирался возле съезжей. Дмитрий Петрович наскоро умылся, на ходу, без церемоний, доел остатки вчерашней трапезы, которые Михаил предусмотрительно накрыл платком, надел свежую рубаху и простой кафтан, затянулся поясом.

В горнице со вчерашнего вечера все заметно преобразилось. Дружинники уже избавились от пыли и мусора, навели порядок – по-мужски неприглядный, уныло однообразный, но удобный и практичный. Задержавшись на крыльце, Лопата втянул мозглый воздух с запахом древесной гнили, речной сырости и цветущей воды, с интересом посмотрел на небо. Обещая погожий денек, ласточки стремили полет вверх, но сплошная серая пелена грозила ненастьем, так что не понять было самарцам, чего ждать к обеду: то ли солнце проглянет сквозь гущу небесной хмари и приласкает продрогшую землю, то ли разойдется гроза с трескучим раскатистым громом и огненной молнией. В двух словах отдав дружинникам распоряжения, Дмитрий Петрович двинулся к съезжей, но не успел сделать и двух шагов, как перед ним не пойми откуда появился Грюнер. В изящном поклоне сорвав с головы шляпу, он произнес необходимые приветствия, распрямился, спрятав за спину нарядные перья головного убора, и тут же приступил к делу.

– Вчера, на пристани, ваше сиятельство сослались на занятость и обещали подумать о нашем деле позже. Я понимаю, все понимаю, – поймав на себе недовольный взгляд воеводы, капитан ландскнехтов поднял свободную руку, как бы извиняясь за свою назойливость. Расположившись справа от князя, он пристроился под его шаг.