Николай Мормуль - Первая советская атомная подлодка. История создания

• Название: Первая советская атомная подлодка. История создания
• Автор: Николай Мормуль
• Жанр: Военное
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-906979-65-0

В сентябре 1955 года в Советском Союзе началось строительство первой советской атомной подлодки. В марте 1959 года «К-3» («Ленинский комсомол») вошла в составе советского ВМФ. В июле 1962 года впервые в истории СССР она совершила длительный поход подо льдами Северного Ледовитого океана, во время которого дважды прошла точку Северного полюса.

В книге рассказано о героическом пути, пройденном учеными, конструкторами, судостроителями, адмиралами, офицерами и моряками по созданию и эксплуатации «К-3», ознаменовавшего выдающийся этап в кораблестроении и открывшего эпоху отечественных подводных и надводных атомоходов.

---

Кроме необходимости набирать в экипаж матросов срочной службы беспокоило также отсутствие командира. Болтунов попросил нас перебрать в уме всех, кого мы считали подходящими кандидатами, и сообщить ему. Я сразу назвал имя своего бывшего командира «С-61» капитана 2 ранга Алексея Федоровича Надеждина, который, на мой взгляд, подходил на эту должность, как никто другой. К сожалению, его собирались назначить командиром соединения, и препятствовать продвижению по службе было неразумно.

Через некоторое время раздался звонок из Управления кадров ВМФ: «Нашли вам командира! Смотрите обложку последнего “Огонька”». Лихорадочно ищем журнал. На обложке – головная подлодка нового проекта становится на якорь для парада на Неве. На мостике стоит офицер с мужественной и располагающей внешностью. А сказано про лодку, что она – образец выучки и порядка. Ну слава богу, дождались отца родного! Однако радовались мы рано. Командир приехал в Москву, побывал повсюду, порасспрашивал друзей в Управлении подводного плавания. И ему, как и всем нам, задали традиционный провокационный вопрос:

– А свинцовые трусы ты себе отлил?

На этом вопросе он и сломался. Скоро вышел приказ о его назначении в управление. Я его не виню, наоборот, мне кажется, он поступил с нами честно. Сразу взвесил для себя все за и против и отказался, никого не подводя.

Что касается «прикола», то он был не единственным. Причем упражнялись в остроумии по этому поводу, как правило, люди, не имеющие никакого отношения к нашим экипажам. Я считаю, что единственный несомненный эффект облучения моих товарищей, работавших с реактором, состоял в перемене пола их детей. Раньше у всех у них были девочки, и лишь после работы на стенде пошли мальчишки.

Непростые ИТР тов. Жильцова

Я уже говорил, что обнинские специалисты довольно скептически отнеслись к возможности освоения реактора за два-три месяца. Военные, мол, откуда им знать высшую математику и физику? И первые лекторы, читавшие курсы морским офицерам, исходили из этой предпосылки. Но подход у них был диаметрально противоположный.

После вступительных, довольно общих и популярных лекций Блохинцева и его заместителя Красина за нас взялись два теоретика. Первый, Усачев, разжевывал любое новое понятие и после каждой фразы непременно осведомлялся: «Это понятно?» Так, как он объяснял, понятно было даже детям. Второй, Румянцев, едва произнеся несколько слов, принялся исписывать доску многоэтажными формулами. Заполнив ее до конца и нимало не заботясь о своей аудитории, он сказал: «Ну, это понятно!» И перевернув доску, стал вновь заполнять ее формулами, явно испытывая на прочность своих студентов. И тут – о чудо! – Виталий Еременко тянет вверх руку.

– Есть вопрос, а почему вы написали так, а не эдак?

Лектор опешил: он никак не ожидал «подвоха» от молодых офицеров. А тут к Еременко приходят на помощь Вячеслав Иванов, потом Анатолий Благовещенский и другие офицеры. Пытаясь объяснить происхождение появившегося многочлена, Румянцев снова исписывает доску сверху донизу, но молодые инженер-лейтенанты опять на высоте и требуют новых доказательств. После нескольких таких «разведок боем» ученые убедились, что имеют дело с достойным «противником». И действительно, большинство моряков были выпускниками училища им Дзержинского, затем окончили курсы химиков с перспективой подготовки атомщиков. Так что очень скоро ученые привыкли к тому, что с ними вступают в спор морские офицеры.

График нашей подготовки сдвинулся в сторону опережения: вместо двух месяцев на теорию хватило чуть больше месяца. Уже в январские каникулы 1955 г. нас перевели на стажировку непосредственно на реактор, расписав по три-четыре человека в каждую из четырех смен персонала АЭС.

Принцип распределения исходил из главного: учить тому, что нужно на корабле. Будущие управленцы сели к пульту управления: один – оператором, второй – старшим оператором. Будущие командиры БЧ-5 включились в работу дежурными инженерами-механиками смен, освоив потом и должности начальников смен. Старпомы также стажировались у начальников смен. Меня жребий свел с Ростиславом Леонидовичем Тимошенко. Во всех сменах персонал и стажеры быстро сработались, и уже через полтора-два месяца мы смогли приступить к сдаче экзаменов на допуск к самостоятельному управлению атомным реактором.

Параллельно спешным порядком заканчивалось строительство стенда нашей атомной установки. В отдельном здании, в подвальном помещении были смонтированы в натуральную величину энергетические отсеки подводной лодки со всеми вспомогательными механизмами, включая пульт управления. Правда, на настоящем корабле предстояло установить два таких реактора, по одному с каждого борта. Кроме того, вместо гребного винта на стенде стоял гидротормоз.

Руководили стендом Николай Робертович Гурко и Ростислав Васильевич Егоров, но персонала у них практически не было – лишь несколько слесарей, занимавшихся системами самого здания. В принципе, обслуживаться стенд должен был специальной сдаточной командой, которая, как нам сказали, уже формировалась. Однако учитывая секретность работ и неспешность организации, от которой зависела выдача допуска, выйти на работу этой команде предстояло еще не скоро. Более того, уникальность нашей лодки состояла еще и в том, что испытания ГЭУ на стенде и даже на корабле проводились не заводской сдаточной командой, а нашим офицерским составом.

С радиацией на ты

Первая в мире Обнинская АЭС имела мощность 5 тыс. кВт, но никакой электроэнергии в сеть не давала – все уходило на эксперименты. Остальные атомные станции строились на основе приобретенного в Обнинском опыта. Здесь практически впервые люди столкнулись с радиацией на своем рабочем месте, отсюда и вся та вопиющая с точки зрения современных понятий вольность в ежедневном общении с невидимой опасностью.

Во время испытаний действующего стенда подводной лодки практически при каждом пуске образовывалась течь – происходил выброс радиоактивного газа, активного пара и аэрозолей. Наиболее значительные неполадки устраняли заключенные. В то время в Обнинском существовала колония, потом на этом месте выстроили учебный центр. Заключенные использовались на всех работах – от земляных и строительных до сложных монтажных. Они ходили строем, под вооруженной охраной; впереди несли знамя. Среди заключенных были высококлассные специалисты, в том числе сварщики. Иногда течи труб первого контура реактора возникали в таком месте, что подлезть к ним было невозможно. Приходилось варить, глядя на шов в зеркало. При серьезных авариях сварщик из заключенных знал, что дозу он получит огромную. Он имел право отказаться – и отказывался. Убедить его можно было только таким аргументом: «Получишь стакан спирта! Половину – до начала работы и половину – после». Этот довод неизменно имел силу.

Облучения хватало на всех. При первом пуске реактора его крышка оказалась негерметичной, и через нее пошла вода, непосредственно циркулирующая в реакторе. Как ее убрать? Матросы, старшины и офицеры надели резиновые перчатки, взяли тряпки, ведра и собрали всю воду, отнесли ее в могильник. Конечно, все нахватали доз.

Уже тогда у каждого был личный дозиметр, показывающий суммарную дозу полученного за время работы облучения. Он выглядел как авторучка и, когда ее вставляли в счетчик, показывал накопленную дозу. Но – вещь сегодня непонятная! – из гордости первопроходцев, воодушевленных сознанием служения своей стране, и страха быть отстраненными от дальнейшей работы большинство моряков оставляли время от времени дозиметр в гардеробе.

Из первой группы подводников значительную дозу радиации получили все управленцы. Примерно половина офицеров БЧ-5 накопила дозу, в десятки и сотни раз превышающую предельно допустимую. Борис Акулов, сыгравший такую большую роль в практическом становлении атомного подводного флота, умер в 57 лет от инфаркта, но уже с замененным костным мозгом.

Однако паники по поводу радиации в то время не было: «Кто не боится, тот жить будет и работать будет!» Основным лекарством считалось (и считается до сих пор) спиртное. Утверждалось, что 150 грамм водки после работы снимают всю полученную радиацию и улучшают обмен веществ. Из людей, служивших на первой атомной подводной лодке, списаны по болезни в основном непьющие.

Кроме того, судить о полученной дозе радиации по индивидуальным дозиметрам довольно сложно. Эти приборы улавливают лишь прямое облучение – альфа, бета, гамма. Но помимо него в воздухе находились радиоактивные газы и аэрозоли, вместе с паром возгонялась и становилась активной пыль. Можно сказать, что сама атмосфера на АЭС была радиоактивной. Одно из подтверждений тому получено было так.

В Обнинское приехали выдающиеся физики И. Курчатов и А. Александров, незадолго перед этим побывавшие в Японии. Там им подарили «щелкунов» – дозиметры, подающие звуковой сигнал при определенном уровне радиации. Так вот, щелкать они начали, как только ученые вылезли из машины. Когда же они поравнялись с часовым, треск этот перешел в вой. Курчатов и Александров вернулись, попробовали пройти опять. Снова вой! Тогда и померили шинель солдата, Чтобы уменьшить опасность разглашения военной тайны, предельно ограничили число часовых: одни и те же люди изо дня в день получали дозы.