Андрей Курков - География одиночного выстрела

• Название: География одиночного выстрела
• Автор: Андрей Курков
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2017
• ISBN: 978-966-03-7775-2

Трилогия Андрея Куркова «География одиночного выстрела» состоит из трех романов: «Сказание об истинно народном контролере», «Судьба попугая» и «Пуля нашла героя», написанных в жанре фантастического реализма.

В некой советской виртуальной реальности живут, работают, героически сражаются, преодолевают тяготы военного времени исторические и антиисторические герои: народный контролер Добрынин, ангел, урку-емец Ваплахов, попугай-декламатор Кузьма… А по фантастической Советской стране летает пуля и никак не может найти героя или праведника, смерть которого прекратит все войны на земле… В трилогии, наполненной приключениями, черным и светлым юмором, фантастикой и загадками, читателю многое покажется до боли и смеха знакомым. По большому счету, «География одиночного выстрела» – это своеобразный учебник советской истории, который гораздо интереснее традиционных пособий.

---

Засипел, затряс головой конь Григорий, до того молчавший и не мешавший Добрынину думать.

Павел подошел к животному, заглянул в пустую кастрюльку. Понял, в чем дело, и, наученный Федором, резко открыл дверь, выставил туда кастрюльку, а через полминуты втащил ее обратно, наполненную снегом. Поставил у печки, а сам подумал, что не мешало бы уже и спать ложиться.

Но, хотя его и клонило в сон, подождал, пока не растает снег и не нагреется хотя бы немного вода, предназначенная для Григория. И вот только когда кастрюлька уже перекочевала к коню, потушил Павел Александрович керосиновую лампу и улегся около печки на подстеленный олений кожух, накрывшись таким же кожухом. Подумал, как трудно сейчас приходится летчику и Федору, не дошедшим еще, наверно, до военного склада. Закрыл глаза и еще некоторое время слышал, как хлебает воду конь Григорий. Даже удивительно стало, что слышен был этот плеск воды в кастрюльке – видно, затихла немного пурга, а может, уже и заканчивалась она на счастье окружающей природе.

И в этой нарождающейся или же просто кажущейся тишине пришел к Добрынину сон.

Снилось ему, как проснулся он у себя в избе в селе Крошкино, выглянул в окно, а там метель метет. И вдруг стук в двери. Пошел в сени, открыл, а там весь такой легко одетый, в пиджачке и в жилетке Владимир Ильич Ленин. Отступил Добрынин в сторону, пропуская в дом гостя, а гость не один. За ним следом товарищ Калинин вошел, Дедом Морозом одетый с большим мешком в руках, а за ним – двое красноармейцев елку уже наряженную вносят. Занесли они елку в комнату, тут им Владимир Ильич показал место в самой середине, куда елку поставить. Поставили они елку, потом стол отодвинули в угол, а Ильич уже поворачивается к Добрынину, улыбается по-доброму и спрашивает мягко: «Дети есть?» «Да», – отвечает ему Павел. «А сколько?» – интересуется вождь. «Двое», – отвечает ему Добрынин. «Мало!» – говорит Ильич и дает красноармейцам приказ пойти по соседям и привести сюда не меньше пяти детей дополнительно к двум уже имеющимся. А потом опять на Добрынина смотрит и снова спрашивает: «А где они сейчас?» «Спят», – говорит Добрынин. «А ты буди их!» – как-то частовато кивая головой, говорит вождь. Подошел Добрынин к русской печке, сдернул со спавших малышей одеяло. Они сверху как котята только что родившиеся смотрят, глаза протирают сонные, понять ничего не могут, а дедушка Ленин им и говорит: «Новый год на дворе, а вы все на печке лежите! И не стыдно?!» Напуганные ребятишки спустились, побежали мамку искать, а ее нет. Они: «А мамка где?» «За подарками вам пошла!» – говорит Добрынин. Оделись ребятишки. А Ильич им говорит: «Становитесь вокруг елки, будем хоровод водить!» Стали мальчишка с одной стороны елки, девочка с другой стороны. Стоят, ждут. А Ильич часы на цепочке из кармашка жилетки вытащил, посмотрел на них, нахмурился и так нахмуренно на двери в сени стал глядеть. А там уже кто-то входит в дом. Двери открываются, и вваливается в горницу гурьба сонных ребятишек, а за ними два красноармейца с винтовками.

– Ваше приказание выполнено! – докладывает один из них Ленину.

Осмотрел вождь детишек, посчитал их и спрашивает:

– А вы родителям объяснили, зачем детей взяли?

– Так точно!

– Ну тогда хорошо! – лицо вождя приняло довольное выражение, и он, повернувшись и чуть наклонившись к детям, продолжил: – А ну-ка ребятишки, становитесь вокруг елки, будем хоровод водить…

Построились дети в круг, тогда Ленин поворачивается к Добрынину и Калинину и говорит:

– А вы почему стоите? Вы разве не будете с нами хороводиться? В общем, стали они в хоровод все вместе.

Ленин какую-то песню запел и направил движение хоровода и вдруг, на ходу, пока дети пели, обернулся к красноармейцам и приказал им выйти и стать на страже дома.

Красноармейцы ушли, и показалось Добрынину, что ушли они немного огорченные. Тоже ведь и для них праздник, а их в хоровод не поставили. Хотел было Добрынин попросить вождя за них, чтобы вернул он их в горницу, но потом подумал он, что, наверно, это порядок такой – надо кому-то на охране стоять, пока праздник идет, вот и промолчал. А товарищ Калинин, одетый Дедом Морозом, забрался под елочку, размотал свой мешок с подарками и стал конфеты и гостинцы разные на полу раскладывать. Наконец все разложил и вернулся в хоровод. Ходят они, ходят, у Добрынина уже и ноги заболели, а дети на эти подарочные кучки смотрят, и слюнки у них текут, а сказать ничего не могут – с колыбели к порядку приучены. Танцуют и ждут.

Тут Ильич остановил хоровод и говорит:

– А теперь, дети, я вам буду фокусы показывать.

И тут же к Добрынину оборачивается и спрашивает:

– У тебя в хозяйстве три наперсточка найдется? Для фокуса надо!

– Эт у Маняши спросить… – замялся Павел. – Вот придет она, я сразу спрошу…

– Ну ладно, – Ильич был, кажется, огорчен, но не унывал, тем более, что все дети ожидательно на него смотрели.

– А карты у тебя есть? – поинтересовался вождь у Добрынина.

– У меня, у меня есть! – обрадовался Калинин и, вытащив откуда-то с груди колоду карт, протянул вождю.

Вождь взял колоду. Присел на корточки. Потасовал карты хорошенько, а потом показывает маленькой соседской девочке Агафье нижнюю карту и говорит: «Запомнила?»

– Ага! – говорит девочка.

Снова растасовал карты Ильич, потом переложил их пару раз и вынимает точно ту же карту – шестерку пик – и показывает девочке.

– Эта? – спрашивает он.

– Эта, – кивает девочка.

– Ну а теперь ты! – говорит дедушка Ленин одному мальчику и показывает тот же фокус ему.

– А как вы это делаете? – спрашивает соседская девочка Авдотья, постарше Агафьи годика на полтора.

– А это секрет, – улыбается дедушка. – Это тайна.

Тут Маняша пришла, красная с мороза. Принесла пряников детям, а как увидела, что в горнице происходит, так и стала как вкопанная.

– О, а теперь с мамой хоровод водить будем! – обрадовался Ильич, поставил Маняшу в хоровод, и стали они снова вокруг елки ходить. Ходили долго, пока кто-то из детей не заплакал. Тогда дедушка Ленин остановил хоровод и сказал, что теперь можно и подарки получать!

Бросились детишки под елку, чуть не передрались, потому что перемешались кучки конфет и гостинцев, рассыпавшись по всему полу.

– Ай, – с сожалением мотнул головой вождь, поглядев на товарища Калинина с укоризной. – Кто же так подарки раскладывает?! Надо было обождать и потом сказать им, чтобы протянули тебе свои ладошки, лодочкой сложенные, а ты бы из мешка что-нибудь вытаскивал и по очереди в каждые ладошки…

Товарищ Калинин стоял потупив взор. Было ему стыдно за ошибку, но дедушка Ленин был отходчив и уже через пару минут похлопал он Деда Мороза по плечу и сказал:

– Ну что, надо дальше идти, нас еще много детишек ждет!

И вышли они, попрощавшись с Добрыниным и Маняшей. А потом забежали красноармейцы в горницу, забрали наряженную елку и ушли.

Вышел Добрынин им вслед посмотреть. Метель стала послабее, и видно было, как свернули все четверо на другую улицу, на ходу оживленно о чем-то беседуя и довольно громко смеясь.

Ушли они, а Павел все стоял и стоял, и метель после недолгого затишья снова стала набираться силы, закружила, завыла протяжно, зашвырялась в лицо Павлу пригоршнями сухого колкого снега. А он, словно и не чувствовал холода, стоял и так, стоя, засыпал, ощущая, как ему тепло и уютно внутри, несмотря на все эти завывания, которые он хоть и слышал, но доносились эти звуки до него как через толстую стенку, будто и впрямь он сидел дома, а метель бушевала на улице. А тут еще, несмотря на весь внутренний уют, скучно ему стало без Ленина… И пес Митька из своей будки подвывал метели нестерпимо жалостливо, по-сиротски. Захотел Павел погладить любимого пса, подошел к его деревянному жилищу, сунул руку внутрь и вдруг почувстовал резкую боль в пальцах, словно кипятком ошпарился.

– А-а-а! – закричал он во сне и проснулся, встревоженный и напуганный болью.

Оказалось, что погладил он печку-буржуйку, которая хоть и потухла почти, но все еще горячей была. Присел Павел рядом, фукая на пальцы правой руки, как на кружку с кипятком. Отошел немного, успокоился. Пожалел, что нет у него ни карманных, ни ручных часов, а то б узнал примерно, как долго спал, да и сколько времени прошло с момента ухода Федора и летчика.

За окном по-прежнему завывало, буйствовало снежное месиво, взбитое ветром.

Встал Добрынин на ноги, зажег от уголька, взятого из печки, керосиновую лампу и стал собираться за дерном идти. Вытащил топор из котомки на всякий случай. Замотался покрепче в кожух. Посмотрел пристально на коня – тот стоял смирно. Поискал взглядом какую-нибудь корзину для дерна, но нашел только ведро, стоявшее под столом. Взял его и вышел в пургу. Руки леденели без рукавиц – ведь не снабдил его рукавицами Федор. Но не обращая внимания на снег, засыпавший глаза, повернул Павел от двери направо и пошел вдоль стенки, нащупывая руками дерн. Нашел какие-то смерзшиеся и приледеневшие к бревнам комья, но отодрать их от стены не мог, даже топор не помог в этом деле. Помучился Павел довольно долго, пока не почувствовал, что пальцы перестают слушаться. Только тогда вернулся он в дом, оставив ведро где-то под наружной стеной. Вбежал в комнату и сразу к печке руки греть. Грел долго и по тому, как легко было держать подмерзшие руки у самого металла бывшей бочки, понял, что начала она остывать. Занервничал, ведь страшно стало, когда вообразил он себе, что потухла буржуйка и стены и пол стали покрываться наледью.