Николай Гайдук - Спасибо одиночеству (сборник)

• Название: Спасибо одиночеству (сборник)
• Автор: Николай Гайдук
• Жанр: Русское современное
• ISBN: 978-5-906101-43-3

Повести известного сибирского писателя Николая Гайдука – о добром и светлом, о весёлом и грустном. О любви, о преданности. И здесь же – повести, в которых автор исследует природу жестокого современного мира, ломающего судьбу человека. А, в общем, для ценителей русского слова книга Николая Гайдука будет прекрасным подарком, исполненным в духе современной классической прозы.

«Господи, даже не верится, что осталась такая красота русского языка!» – так отзываются о творчество автора. А вот что когда-то сказал Валентин Курбатов, один из ведущих российских критиков: «Для Николая Гайдука характерна пьянящая музыка простора и слова». Или вот ещё один серьёзный отзыв: «Я перефразирую слова Германа Фейна, исследователя творчества Л. Н. Толстого: сегодня распространяется пошлое, отвратительное псевдоискусство. Произведения Николая Гайдука могут быть противоядием этому – спасением от резкого, жуткого падения…» – Лариса Коваленко, учитель русского языка и литературы.

Книга адресована широкому кругу читателей, ценителей искромётного русского слова.

---

– А кому не надоела? – Вздыхая, бригадир посмотрел на руку, много лет назад раздавленную бревнами. – Мне, что ли, нравится ишачить по сугробам в тайге, по штормам на реке? Да пропади оно пропадом. Лежал бы сейчас где-нибудь на курорте, пиво пил, деваху теребил.

8

Взлётную полосу каждую зиму разрывала кошмарная арктическая стужа – бетонка в трещинах, залитых специальной смесью гудрона, каменной крошки и ещё какой-то мелкой мешанины, цементирующей полосу. Заплаты чернели под крылом самолёта. Свежие строчки и пунктиры белели на рулёжной дорожке, на которую из-за облаков стали выпрыгивать робкие солнечные зайцы.

Один такой заяц в иллюминатор заскочил – пригрелся на коленях Скрипалёва. Поглаживая зайца, он улыбнулся: «Сейчас тебя за уши выкинут отсюда!»

В самолёте появились пограничники – документы проверить. Новенькая форма на двух парнях ещё торчала колом, зато молодой офицер подтянут, элегантен, знает себе цену. Подавая пример бдительности молодым солдатам, офицер мурыжил пассажиров, дотошно проверяя документы.

Очередь дошла до Зимооха.

– Стоп! – насторожился пограничник, рассматривая паспорт. – Разве это ваша фотография?

– А кто ж там? Тётя Дуся с макаронной фабрики? – проворчал бригадир.

– На тётю Дусю вы не похожи, – офицер продолжал присматриваться, – но и сами на себя не очень-то. Придётся пройти. Для выяснения личности.

У бригадира – глаза на лоб. Он завертелся в кресле, как ужаленный.

– Командир! Ты что? Вы что?! – Он руку прижал к сердцу – уродливую клешню без ногтей. – Да это я на карточке! Гадом буду – я! А кто же там ещё?

– Не знаю, не знаю. Пройдёмте. Зимоох застонал, закрывая глаза.

– Командир, побойся бога! Ну, что мне? Загорать здесь?

– Загорать, может быть, вам придётся не здесь. Это решают в суде.

– Да это я на карточке! Клешней клянусь! – Зиновий кепку торопливо сдёрнул с головы. – Ну, посмотрите. Разве не похож?

Офицер прищурился, поправляя околыш пограничной фуражки.

– Допустим, – не сразу согласился. – Похожи, но не совсем.

Скрипалёв официальным тоном заявил:

– Товарищ лейтенант, вы примите во внимание тот факт, что он трезвый фотографировался. Сейчас его на паспорте даже мать родная не узнает. Плотогоны расхохотались.

– Дайте ему свеженького пива, – посоветовал Часовщик, – на человека станет похож.

Через несколько минут проверка документов благополучно закончилась. Пограничники, франтовато козырнув, пожелали счастливой дороги и загрохотали подковками по трапу.

Самолёт покатился на стартовую отметку. Замер. Затем турбины взвыли, раскаляясь яростным нутром. Разгоняясь, лайнер слегка присел на задние колёса, всем корпусом подался вперед и вверх. Сердце на мгновенье жарко защемило стремительным отрывом от земли – за бортом замелькали огонёчки взлётной полосы, присыпанной редким пухом и сырыми перьями тумана.

Покидая Тикси, пролетая над стылым свинцом океана дальше – над зелёною тундрой, над лесом, – Скрипалёв был в отличном расположении духа. В нём окрепло решение ехать на родину. Хватит бродяжничать, дорожной пыли наглотался до изжоги.

Задумавшись, он смотрел в иллюминатор, ласково мурлыкал что-то под гитару и представлял родимые просторы.

Как там сейчас хорошо! Кругом колосятся хлеба на равнинах, облепиха вызревает на снегозащитных полосах. Коровье стадо боталом бренчит в лугах. Целыми днями по берегам пасутся табуны лошадей – мальчишки стерегут их во главе с каким-нибудь совхозным коневодом и, оставаясь на ночь, палят костры на пригорках, картошку пекут, голышом купаются при звёздах, при луне. Красота. Благословенные ночи золотые денёчки цветут по-над родиной, краше которой не было и нет, хоть пройди всю Землю вдоль и поперёк. Скоро ветер щёки свои станет надувать, буйно дохнёт предосенней остудой, с посвистом начнёт гулять по садам, срезая спелые листья, с ног сбивая ослабевший травостой, вороша солому под застрехами и выдувая оттуда продрогших воробышков, которые с завистью будут смотреть вослед курлычущим караванам, клювами нацеленным на Юг. И опять крестьянин или другой какой-то русский человек, умудрённый вековечным опытом неосознанным в себе язычеством, будет поклоняться Ветру Буйному: травяные копны и соломенные скирды, стоящие за огородом, предусмотрительно будет вожжами и верёвками привязывать к земле; широкие тесовые ворота будет перед ветром почтительно раскрывать, чтобы он гостем во двор заходил, а не разбойником с большой дороги, которому ничего не стоит повалить широкие ворота, копну или скирду поднять на свистящие вилы свои и забросить играючи на небеса, где пасётся господнее стадо. А потом на родину придёт притихший, будто в чём-то виноватый, зазвонистый утренник. И воздух будет пахнуть ароматным, розово-золочёным яблоком. И в эту пору Паша Скрипалёв домой приедет, сынишку подхватит на руки, станет подбрасывать в воздух, целовать краснощёкие «яблоки» с ямочками, которые от мамочки достались. А потом – все трое! – весело пойдут по прямой дороженьке меж золотых хлебов. Пойдут, взявшись за руки, довольные друг другом и всем белым светом. Ведь если глубоко задуматься над жизнью, а не порхать поверхностно – для счастья человеку немного нужно.

Размечтался Пашка-Пташка, глядя в иллюминатор. Пальцы его машинально перебирали струну за струной, и он запел так тихо, даже сам не заметил:

Я ехала домой, я думала об вас…

Монотонный плотный рёв турбин «завалил» ему уши, вскоре Птаха стал напевать гораздо громче, нежели ему казалось.

Пассажиры дремали, откинувшись в креслах или скрючившись в три погибели. И только один человек, монументально сидящий впереди, с трудом повернулся, колыхая упитанными щеками, и заворчал:

– Рано пташечка запела!

Скрипалёв поморщился, разглядывая сытую физиономию. «Ты гляди, как здорово на Лысака похож!» – подумал он, перебирая струны.

– Давай потише! Ты не понял? – рассердился упитанный. – Я вас понял, товарищ Лысак.

– Чего? Как ты сказал?

– Я говорю, что мы не пили с вами на брудершафт, поэтому тыкать не надо. – Скрипалёв поправил непокорный чубчик под сурдинку продолжил старинный романс.

В тёмно-серых глазах «Лысака» вспыхнуло что-то недоброе.

– Не зуди под ухом! Дай поспать!

– А почему бы эту мысль вам не высказать нормальным русским языком? – очень вежливо, даже ласково поинтересовался Птаха. – Зачем же сразу выставлять дистанцию огромного размера?

– Хватит, было сказано! – «Лысак» зверовато ощерился. – Надоела твоя бренчалка!

Скрипалёва всегда изумляло вот это: как далеко улыбка людей, но как близко зубы, готовые кусать.

Продолжая брать негромкие аккорды, он посоветовал:

– Кому не нравится, тот может выйти.

– Ты дождешься! Я тебя точно высажу. Без парашюта.

– Ну, это как получится, товарищ Лысак.

Отвернувшись к иллюминатору, Пашка опять стал потихоньку струны щекотать.

– Молодой человек! – Теперь возмутилась дородная женщина сбоку. – Ну, что вы, в самом деле? Хватит безобразничать! Трынь да брынь! Сколько можно?

Лицо у Скрипалёва изумлённо вытянулось.

– Да вы что? Офонарели? Я же романсы пою, а не строгаю уши матерком! – Он поднялся и неожиданно крикнул: – Эй, командир, открой ворота, мне нужно выйти! Мне тут кое с кем не по пути!

Хмуробровый «Лысак» настроился по-боевому. Отстегнув ремень безопасности, он заворочался, колыхая брюхом в чёрном свитере, и что-то зарычал, наклоняя лысоватую голову.

Скрипалёв напрягся. И вдруг заметил в кресле неподалёку вчерашнего плясуна из ресторанчика – Филиппа Тиксимовича.

Подмигнувши, будто старому знакомому, Каторжавин потянулся, треща суставами.

– Ты чо вспухаешь, дядя? – зычно спросил он, приподнимая свой знаменитый кулак. – Чурку видишь? Тут всё схвачено, за всё заплачено. Пущай поёт. А то вместо Якутска – мать вашу! – в Африку угоним самолёт. Как в прошлый раз.

9

Бухгалтерия не торопилась – ждать расчёта пришлось два дня. Погодка, правда, баловала: после проливного, хлёсткого дождя над Якутском полыхало отчаянно-яркое солнце, даже маленько припекало в заветерье. В садах и на улицах рябины уже разгорались рдяными гроздьями, листва играла сырыми бликами – рябин здесь много, прижились на малоуютной земле. «Обжигаясь» глазами об эти животрепещущие угольки, Пташка улыбался, вспоминая милый сердцу палисадник, георгины и мальвы, цветущие под окном. И снова он думал: домой надо ехать.

Бесцельно шатаясь по городу, наполненному непонятным говором, Скрипалёв подолгу задерживался на набережной.

Смотрел на лихтеры, стоявшие в затоне, напоминающие простецкие плавучие избы: железные трубы над лихтерами дымком кучерявилась; штаны, рубахи с платьями сушились на бельевых верёвках – шкипер, стало быть, мужик семейный. Потом он уходил туда, где белые большие пароходы, как малоповоротливые глыбы льда, то швартовались, то уходили верх или вниз по течению полноводной, могучей Лены – одной из величайших рек земного шара. И всегда он испытывал странное какое-то волнение, когда смотрел на пароходы, на самолеты или поезда. Дух странствий, дух бродяжничества, доставшийся ему от пращуров, иногда казался Божьим подарком, но чаще всего – наказанием Божьим, крестом непосильным, который он вынужден терпеливо тащить по жизни, отдуваясь за чьи-то грехи, сотворённые во втором или третьем, или пятом колене. Шагая от пристани, Пташка глазами наткнулся на здание главпочтамта. От нечего делать зашел, – в Якутске и в Ленске он всё получал «до востребования».