Анатолий Викторов - Россия в плену эпохи

• Название: Россия в плену эпохи
• Автор: Анатолий Викторов
• Жанр: Публицистика
• Год: 2017
• ISBN: 978-3-99062-228-9

Принято считать, что Россия, включая окрестные народы, находилась во власти коммунистов. Грандиозная ошибка! Ленин, Сталин и Троцкий не были коммунистами. Они были во власти тоталитарной диктатуры, которую и олицетворяли. По образу мысли они были людьми человеконенавистнического бандитского склада. По их приказам погибли около 200 миллионов человек. Народы так называемого СССР были изуродованы морально до такой степени, что будущее России находится под вопросом.

---

Такая логика отвечала расчётам Ленина и Троцкого о так называемой «перманентной революции». Последний считал, что восстание должно стихийно возникнуть во всех странах мира по примеру СССР. Сталин понял, что независимая ни от кого революция, подобная Октябрьской, там невозможна. Капиталисты уже начинали выплачивать свои долги низшему сословию, и на революционную пролетарскую самодеятельность нельзя было рассчитывать. Большевистская пропаганда в этих условиях могла потерпеть крах. Поочерёдное военное вмешательство в каждую из таких стран могло бы стать решающим для глобального успеха.

Можно считать, что практически никаких коренных политических разногласий между авторитетными правителями, Сталиным и Троцким, не было. Была лишь лютая борьба за лидерство в партии и в стране. Победа любого из них означала продолжение развития единоличной власти средствами террористического подавления инакомыслящих.

Властные успехи обостряли тщеславие вождей. Оно соответствовало также их политической стратегии. Их политику и экономику стало интересовать, в первую очередь, развитие вооружений. Обывательское трудолюбие не соответствовало большевистскому размаху. Сталин понял: труд должен быть предельно интенсифицирован на волне ничем не сдерживаемого насилия. Только безжалостная эксплуатация в его понимании может мобилизовать трудовые возможности людей. Конечно, это противоречило ещё недавно приобретённому экономическому достатку низов. Они попали в ловушку ещё раз.

Свободный труд земледельцев понимался властью как потенциальная угроза номинальному главенству большевиков. Собственность означала власть над своим хозяйством. Труд влёк за собой её расширение вплоть до монополии, и теоретически оно могло дорасти до размеров страны. Большевики впадали от такой мысли в состояние ненависти к независимому трудовому пахарю, способному вкладывать собственные силы и средства в свой рост, отвергая обвинения в буржуазной эксплуатации.

Вождь прятался за стратегию «социализм и классовая борьба в капиталистическом окружении». За этой ширмой он хотел вынудить миллионы коммунистов и крестьян пойти на индустриальные стройки. О добровольном начале речь не шла. Было необходимо быстрое создание рабочей силы невиданной ранее численности. Откуда ее взять? В конце 20-х годов Сталина спросили в узком кругу, не лучше ли действовать путём перевоспитания, а не террора. Он ответил: «идейность проходит, а страх остаётся».

Тут-то ему и пригодилось крестьянство. Было решено ликвидировать его зажиточную, а значит – наиболее трудоспособную часть. Сталин прикрепил к нему политический ярлык – «кулаки», – это слово можно скорее отнести к большевикам, действующим именно такой частью тела. Под нетерпимость коммунистов к «кулакам» официально подпадал всякий разбогатевший своим трудом крестьянин. Гласно они как частные собственники объявлялись враждебными «социалистическому строю». Значит, надо обезволить их, собрав единоличников в контролируемые сверху общие хозяйства. Для полного успеха надо изъять все хлебные и другие запасы у зажиточных и середняков и продать их заграницу для получения современного машинного и станочного оборудования для создаваемой индустрии.

«Раскулачивание» стало конфискацией имущества стратегических размеров. Кто же остаётся в колхозах? Бедняки, которым нечего было терять. Их слабую производительность можно увеличить силовыми методами. На СМИ появилась маскировка, что партия всем этим разовьёт отсталый крестьянский пролетариат. Это была ложь. Люди не желали работать в создаваемых колхозах, поскольку приручённая бедняцкая прослойка, как и «кулаки», не верила в общественный труд и воспринимало его как принудительные работы. Многие убегали из сёл и нанимались рабочими на создающиеся индустриальные предприятия. В этом также сказывался умысел Сталина. В него входило увеличение «рабочего класса», а также массовый голод и гибель людей, оставшихся в деревнях, как уже ненужных для экспансионистской политики.

С конца 1929 года до середины 1930-го было «раскулачено», – разорено и подвергнуто конфискации, – свыше 320 000 зажиточных хозяйств. Исполнителями этих разбойных актов были 25 тысяч молодых вооружённых членов компартии и активистов на местах.

Но это было далеко не всё.

В 1929–1933 годах были реквизированы личные продуктовые запасы у крестьян всех классов, – включая семенные фонды, – и экспортировано 3,41 млн. тонн зерна, десятки тысяч тонн мясо-молочных продуктов, 54 тысячи тонн рыбы. Всё это по низким ценам, только чтобы купили за рубежом. Крестьянство было разорено, а иностранные фирмы обвинили советское государство в демпинге. В результате голод охватил территории СССР с населением 30 млн. человек. Существовала вторая цель подобного разбоя: изъятие у крестьян кроме зерна и муки всех семейных запасов круп, выкапывание овощей на огородах, забой скота и птицы. Всё это – только на экспорт, а остатки – для колхозных амбаров. В начале этой силовой эпопеи погибли от голода более 6 миллионов человек.

В Житомире и в некоторых районах Украины и Урала известны случаи похищения и поедания детей.

Жестокости и издевательства в обращении с крестьянами сопровождало садистское поведение коммунистов-перерожденцев. Людей гоняли в кандалах многие километры. Дети при этом умирали поголовно. Крестьянам не полагалось выносить горе из избы. А то, что из изб изгонялись целые семьи, а дома переходили в собственность местной партийной знати, переживалось как несчастье, но редко вызывало активное сопротивление, а уж тем более – в союзе с другими пострадавшими. Традиционная разрозненность российского крестьянства не позволяла ему, как и встарь, проявить себя в качестве решающей политической силы. Сказывалась и русская национальная черта – терпеливость. Неотвратимость большевистского напора заставляла русского человека сдаваться ему в плен.

Со слов уцелевших выглядело это так:

«Наша семья была раскулачена в 1931 году. Жили своим трудом: 10 га земли, 2 коровы и птица. Взяли всё, включая дом. Отца арестовали. Меня со свекровью и дочерью выгнали, вытащили все вещи и устроили торги. Деньги они клали себе в карман. Когда торги закончились, в нашем доме остался жить один из тех, кто раскулачивал».

«Дело было в марте. Под конвоем повели на станцию. На вокзале провалялись четыре дня, потом подогнали вагоны и нас в них загнали, как селёдку. В Котласе загнали в бараки. Держали около месяца под строгой вооружённой охраной. Ночью дали команду строиться и погнали к реке Северная Двина – грузиться в трюм баржи. Кто не успел попасть на трап, скидывали в воду. На долгом пути стали умирать. Тогда в трюм заходил вооружённый конвой и покойника сбрасывали за борт».

В других случаях:

«Из вагонов грузили на подводы и отправляли дальше на Север. Мужчины шли пешком. Навстречу им двигались подводы, гружёные трупами. Люди замерзали во время этапирования».

И ещё:

«Наконец-то путь закончился. Глухая тайга, где не было ни одного жилого дома. Буксиры развернулись и потащили баржи в обратный путь, а люди остались в тайге под открытым небом».

«Люди пухли от голода. Кожа трескалась, из ран текла вода»… «Собирали внутреннюю пихтовую кору (камбий). Эти ленты сушили и толкли, а потом заваривали. Появилась дистрофия»… «В бараках как скот нас держали, даже хуже. Ночью родился ребёнок, замёрз и умер»… «Простужались. Все дети болели скарлатиной. Пятерых детей похоронили за одну неделю… В апреле 1930 года погибло 3 тысячи человек, в основном дети. Кто постарше сбегали, прятались и потому выжили».

Писали Калинину: «Одну женщину закололи штыком и двух расстреляли, а тысячу шестьсот в землю зарыли за каких-нибудь полтора месяца»… Ответа не было.

«Умирали везде и в таком количестве, что не успевали хоронить. Ребятам, что покрепче, поручали за пайку хлеба оттаскивать трупы и валить их в яму. Яму не закапывали, пока не наполнится. До сих пор выделяются эти братские могилы, а ведь прошло 70 лет» («Мартиролог. Покаяние», том 4).

«Пекли лепёшки почти из одной травы, а многие из осиновой коры. Бараки опустели, а куда девались трупы – не знали. Случайно ребята увидели яму, которая почти до половины была заполнена трупами, сверху лежала девушка, как живая» (Там же).

Крестьянка В. Омельченко: «На Печору был вывезен на истребление самый крепкий, мастеровой, работящий и способный люд. Не было такого дела, которого он не смог или не умел делать. Жизнь моя имела только два цвета – розовый до революции и черный после неё… Мне пришлось теперь есть опилки. Муж, узнав об этом, выкопал труп лошади и сварил бульон. Спас меня» (Там же).

Крестьянин села Свичковка (Украина) добавляет: «Брали не только съестное, но и лопаты, топоры, вилы, одежду, платки, сорочки, полушубки…. Люди ели воробьёв, мышей, кошек и собак». Более того, СНК и ЦК партии постановили в селах, где были спрятаны продукты: «прекратить подвоз, кооперативную и государственную торговлю» (журн. «The New Times», № 51, 2008 г.).