Геннадий Чепеленко - Зима не в эту осень

• Название: Зима не в эту осень
• Автор: Геннадий Чепеленко
• Жанр: Русское современное

В книгу «Зима не в эту осень» включены новые стихи и некоторые переработанные из книги «При медленной луне». Сквозной мотив – судьба поэта в метафизической и реальной ипостасях. Основные принципы возможностей пишущего стихи изложена им в эссе «Точность слова в контексте неясного». В нем он рассматривает значение слова как независимое от обозначения предмета, его способность с другими вызывать ассоциации и взаимопревращения мыслей в образ и, наоборот, перенастраивать смыслы для новой реальности. Использование «импульсной, тональной техники» придает стихам индивидуальность. Перепады тональностей вводят в мир звуков, неких «звучащих пятен Леже». В его экспрессивных стихах множество «мгновенных ассоциаций», иррациональных, не всегда способных объяснить мысль, но понимаемых на уровне ощущений. В лучших своих стихах ему удается использовать этот прием для гармонического подтекста самого стиха.

---

На веревках

На веревках, под простынями
ветер вспыхивает пузырями!
На разрыв, как пьяный в драке
рвет края их,
          уже красной рубахи.

Сверху – снизу. От ветра справа
ткани серые в пятнах, кровавые
от заката. Влетевший же слева
после холода – для разогрева.

С края простынь летит на волю
вниз по травам помятым, полый.
Поднимаясь, всех учит падать!
Если в лужи, разводит слякоть.

Старой новостью – по огородам,
простыням чужим,
          перед разводом!
Мелкой дрожью в канавах, лужах.
Каждый день от него простужен.

На закат, разжигая накал лампады
он им вреден как хриплый ладан.
В тех мозаиках – в криптах мира
запах ветра на клочьях дыма.

Оттого – в непрозрачном небе
прячет звезды под синим снегом
и – на память немым рассыльным
возвращает их свет как снимок.

Он – везде! В пузырях – к накалу,
к темноте с ее медленным краем.
Потому, если в матовом… окна,
он из первых, кто смотрит в оба.

Потому пузырями, щетинясь
ищет повод на сером и синем
свет продлить, не меняя границы
там, где только летают птицы.

Не причастный к их переправе
он везде: и – вверху, и – в канаве.
По мерцанию звезд и – с мороза
его чувствуют все, даже кожа.

Не укрыться! Нельзя, но можно
отлежаться, вдыхая в ноздри
свет небесный и запах листьев,
представляя как все это мыслит.

Нет – ни повода, даже мороза.
Все – обычно: стихи да проза.
От реки он в траве, а – в реке
сам меняется на сквозняке.

И изнанкою все – те же листья,
тишина, отвлекающей мысли.
Это он – к передышке! Покой
между мною и – белой рекой.

Это после все медленней волны
по оврагам, где серые волки,
предвечерняя, шопотом мгла
сквозь сознание – с ним с утра.

Красные пузыри

Без воздуха – пузыри
глухие, имея уши:
красные или синей зари
от водки или от стужи.

Не отвлекают их ни весна,
ни снега – под синяками.
Оттого нипочем им тоска
у стоек и между ларьками,

утро или же тусклая мгла
на нескончаемый холод…
Им
          не вода открывает глаза,
а ночи, их запахов город,

до одышки – сырая земля,
снег если острый, и ранит,
осенью лето, весною зима
с солью и едких – от гари.

Если зеленая сверху вода,
то на деревьях не почки.
Точки и шумы товарняка
празднуют их же ночи!

Им по колено улиц река
любой глубины и короче
все переходы в их рукава.
Неоновый их выносит:

зеленые в нем мотыльки
и в их головах под ногами,
и те, что через сквозняки
в воде и повсюду углами.

Но красные – синей зари
от водки и снега, снаружи
не видят. В глазах изнутри
холод, навыкат им лужи

через потную, серую грязь,
зимнюю, желтую слякоть,
через окурки и едкий квас
по високосным датам.

Этажи

Подъезд разъединяет этажи.
И – лестница к тому причастна,
а лифт пустой, оставив виражи,
зайдя на пятый, дергает внезапно.

Причиной – постоянная вражда
кого-нибудь с любыми этажами:
между собой уставших горожан,
от лестницы зависящих ночами,

от лифта для подъема на этаж,
его дверей, ломающихся часто,
надолго заглушающих экстаз
и этажей, и заболевших астмой.

И – напролет без отдыха и сна
проемы приквартирных арок.
И окон свет! На крики из окна -
ответ машин, гудение стоянок.

И – лифт задерганный вконец
всех суетой, подобием ремонта
и криком всех, когда один истец.
И никого при незакрытых окнах!

И лестница высвечивает грязь,
и под ноги окурки и усталость,
и лифт утратил с этажами связь
от всех и вся, от света удаляясь.

И – оттого по лестнице назад
за ним сбегают, страхи оставляя
перилам, с этажей на тот этаж
где он застрял и снова убегая.

И невозможны беготня и шум
от всех свобод и до его ремонта!
Любая мысль пришедшая на ум
из почему и прочих перетолков.

Предчувствие

Умирающий летом
не способен на смерть.
Чаще он как примета
покачнувшихся стен

от стоящих напротив
или – утром в толпе,
знак распахнутых окон
к синей, с зыбью реке.

Умирающий в позднем
сне, по дням изучив,
как качаются звезды,
ритм строки и мотив:

часто с вечера утром
ярче свет в темноте
и способен
          плыть в руки,
если небо везде.

Если охрой, едва ли
будут в нем облака
плыть от синих окраин
через их берега

и для яркости красок
будет лишним мазок.
Из неоновой маски
даже желтый листок.

Бесполезны все даты
утра, с вечера дня.
Те,
       что мне благодарны,
знают вас, не меня

или – ближе Постолке!
Я так летом хотел
прокатиться на тройке,
сам не зная зачем

по лугам, где вихляет
руслом, вспыхнув река.
Там шатает, гуляет
и – трава в ветряках.

И готов я до взлета
встать под душ и удар
вод и винт самолета
если тройка к чертям,

опираясь на крылья,
не влекомый никем,
их из омута вырвав,
на любом сквозняке.

И на милость надеясь…
на себя – в сотый раз
от осенних апрелей
и – до зимних утрат,

вверх,
       до новой стоянки,
где уснул караул…
Все темно на экране.
Может кто-то уснул!

Или – холод рискует
стертым и в витражах:
молча краски тусует
в темно-белых тонах.

Зима не в эту осень

Я опоздал. Билет просрочен.
И дни не в рифму, часто в прозу.
По ним из выщербленных точек
подстрочник и строка к истоку!

Любой строке как дням на вылет:
и – той что тенью перед мыслью
или – другой, когда нет крыльев,
чтобы упасть, достигнув выси.

Где листья ворохом – к дороге!
И – ветренником искать удачи
от рифмы к прозе, быть в итоге
заложником холодной дачи!

Одни плотней, другие настежь!
И дверь захлопывать с порога.
В днях аритмии близкой к астме
часть рифм, и поводом погода!

А что от строк! Одна снаружи,
записанная к кадрам – Морзе,
другая – к плавающим в лужах,
запоминает к листьям, осень.

И – каждая следит как к краю…
растерян я! И – спутал сроки:
не в рифму подлинник читаю
с подтекстами на много копий.

И если текст застыл – дыханье
все исправляет на морозе…
и дождик сыплет на прощанье
запрет на зиму в эту осень.

Меняю буквы, строки, знаки,
и то, что мне летит под ноги.
Я раньше вписывал в тетрадки
непостоянство блеклых окон.

Теперь – мозаичней картины:
в тех окнах прописью детали:
по контурам, мазкам унылым
из рифмы строки выпадают.

И – я без них! По кальке неба
ввожу в подстрочник запятые.
Я слышу как скрипит телега
как строки ровные – кривые.

И – безучастной к ним бумага
лжет: не молчит она часами!
Не оттого ли в окнах влага
правдивее, чем стекла сами.

Окна

Как озаренье, то – внутри,
что и в глазах при виде поля:
ме-ня-ю-щи-е-ся дожди
и каждого, чем тише, соло.

Сквозь звуки и через мираж,
за окнами, за плотной дверью
размытый красками коллаж
оттенков с будущей метелью.

Протяжнее, чем – в пустоте
игра высот в пределах взгляда,
когда их нет, а те, что есть,
доказывают: света мало.

О том пейзаж и сверху знак,
если принять дождей уловки:
затишье, взвешенное на весах,
и ветра резкие перестановки

в напоминание: с дождей
круги, в порывах карусели
мозаика простых вещей —
из дней фантомные недели,

когда дни собраны не так…
И без сюжета не по строчкам
ты видишь свет по пустякам,
не к месту выпуклая точка.

На каждый повод – зеркала
луж. Даже неба отраженья
в кругах и серых сквозняках…
От ветра мнимей отраженья
сюжета в будущий провал
в метель или
          потусторонний,
мир, чтобы ты не узнавал,
себя, его у стекол сонный.

Все потому, что все в наклон
в кривом и падающем доме.
Неравенство его сторон
в дожди холодные о том же,

когда снаружи – не зима
и не совсем глухое время.
В часах не стрелка замерла,
а маятник устал смертельно,

как монотонная вода —
от звуков, падающих
                              с крыши,
тем, что они уже с утра
назойливые, стали тише

и – мелкой рябью пелена,
её же цвета – скверы, дали.
Их видимость изменена.
Уставшие ясней детали

тех озарений, в том сейчас,
что и без них, не через окна —
по крышам и внутри звучат,
едва не разбивая стёкла.

И – медленнее, по частям
восстановление коллажа…
когда все краски вычищал
дождь и менял лицо фасада.

Не заслонял обзор в окне,
но медленные длил минуты…
как по стеклу, темнея в нем,
текла вода, смывая утро.

Я не знаю