Симона Гаубъ - Вербное воскресенье. Книжица рассказовъ, сказокъ, и прочих странныхъ психозарисовокъ

• Название: Вербное воскресенье. Книжица рассказовъ, сказокъ, и прочих странныхъ психозарисовокъ
• Автор: Симона Гаубъ
• Жанр: Русское современное

Эта книга – сборник малых форм: сказок, рассказов, зарисовок. Книга о том, как мы стали сначала странненькими, и обнаружили себя среди мира, который не очень понимал, что происходит. Потом мы стали волшебными, и на наших ладонях загорелась пыльца прекрасных видений, а потом и вовсе мы стали теми парнями, которые снятся Далай Ламе. В общем-то, мы всегда ими были, просто подзабыли об этом.

---

Набрав полные сумки золотых персиков, путешественники поужинали, приготовив на костре ухи из местной рыбы, и, конечно же, попробовали волшебные плоды, которые, вне всяких сомнений, обладали просто неземным вкусом. После чего все мирно заснули, надеясь завтра отправиться в обратный путь, насушить из персиков урюка и продавать его на вес золота.

С первыми лучами солнца Стиви открыл глаза. Персиковый сад стоял ещё в голубой утренней тени, воды, падающие со скалы, светились наверху, а внизу сливались в затемненное полотно. Почувствовав себя странно, парнишка взглянул на спящих товарищей. Они словно вросли в землю, и местами из их рук и ног, из головы, пробивались ветви персиковых деревьев.

Да и сам он пустил корни, как стало ясно чуть позже. Пошевелиться не представлялось возможным, пока ещё могла двигаться только голова. И чем выше вставало солнце, тем сильнее деревенело всё тело, и Стиви всё думал, глядя на рощу, что эти деревья, скорее всего, росли здесь всегда, и будут расти ещё много-много сотен лет.

Кожа, пули и запах моря

Здание оцеплено. Ты видела своими глазами, как гламурно разодетые парни проносили через пост охраны оружие, поблескивая ягодицами в узких кожаных брюках и неприлично белыми улыбками. «Они геи» – шептались старые женщины у стойки reception. Тебе некоторые из их лиц показались знакомыми.

Ты пока еще не понимаешь, что происходит, поднимаясь по лестнице на третий этаж, в номер, твоя рука останавливается на изгибе плеча, там, где солнце и морская соль отслоили от тебя кусочек кожи. Влажное полотенце под мышкой. Задумавшись, проходишь свой этаж. Видишь потолок над лестницей – самый верх, но всё еще варишься в своих мыслях, сцарапывая с плеча отчужденное.

На пятом этаже полно людей. Точнее, каких-то существ, похожих на людей, они встревожены. По их плащам, жабо и торчащим клыкам ты заключаешь, что это вампиры, после чего до тебя доходит, что это не твой этаж. Возвращаешься на лестницу. Теперь потолок над ней для тебя значит нечто очевидное. Посеребренные от солёной воды, голые ноги слегка цепляются за ворс ковра, расстеленного на лестнице.

Спускаться два этажа вниз. Ты задумчиво запускаешь палец в нос и начинаешь ковырять затвердевшую корку, до тех пор, пока с участка между вторым и третьим этажом тебя не замечает дуло ружья. Парень в балаклаве – торчат одни глаза, и все, что ниже, тоже затянуто чёрной тканью, бежит вверх по винтовой лестнице. Его голос эхом разлетается по зданию, но часть звука впитывают ковры и его балаклава.

– Вы не знаете, что такое настоящая депрессия! Я вам покажу!!! – кричит он и направляет на тебя ружьё. Достав палец из носа, но забыв об отвалившейся челюсти, поднимаешь руки, продолжая по инерции спускаться. Парень фыркает и прожимает спусковой крючок. Пули проходят сквозь твою грудь. Какое-то время кажется, что должна появиться надпись Game Over, ты падаешь на пол, созерцая уходящие вверх ступени, веки слипаются.

Далее ты обнаруживаешь, что угол обзора ограничен вырезами. Под шапкой ужасно жарко. «Я покажу вам, что такое настоящая депрессия!» – проносится в голове, пока бок и локоть еще вибрируют после отдачи от выстрела, и перед тобой отворяется дверь третьего этажа.

Напротив ты видишь еще одну себя, в длинной белой ночной рубашке, выглядывающую из номера. Стреляешь. Потом снова и снова, встречая разные версии себя, даже немного разного роста и по-разному одетые, палишь в них, проседающих на пол, продвигаясь по коридору. Некоторые из них так же вооружены.

Навстречу движется группа из 15—20 разных версий тебя, ты даже не успеваешь их сосчитать, надо стрелять. Они тоже стреляют. Чьё-то дуло сзади, и справа, и слева, и стремительно редеющая группа впереди.

Ветер прорывается через открытые двери, неся запах моря. Солнце ещё высоко. Жизнь продолжается.

Челябинские звёзды

Небо Екатеринбурга на границах сферы тянулось, как наполненный водой шарик, из последних сил удерживающий движущиеся по его периферии атомы. Еще немного, и эта истонченная пелена разорвется, вытягиваясь в нить из прощальной теплой жвачки, и, огромным пузырём впереди нас поприветствует небо Челябинска.

И это небо другое, оно выше, четче, оно плотнее, чем небо Екатеринбурга, оно не розовое, а оранжевое, иногда даже зеленое. А звёзды, как бы смеясь над нами, рассыпаны по самым разным высотам.

Некоторые челябинские звёзды настолько суровы, что спокойно лежат на холодной земле, в кашеобразной грязи. Некоторые челябинские звёзды принимают ванны в дыме и паре, выходящем из заводских труб. Иногда, вечерами, они падают прямо на колени к пассажирам трамваев, уставшим работягам. Иногда челябинские звёзды стучатся в окна.

Здесь у звёзд особая миссия, на них возложена задача: охранять сгустки волшебства, позволяющие Челябинску продолжать своё существование. Если бы не эти странствующие сгустки, если бы не эти звёздные кошки, трущиеся об ноги прохожих и не сияющие обитатели дымовых облаков, Челябинск, как и Атлантида, давно скрылся бы под толщей воды. И над этим безбрежным океаном витал бы только запах советских мечт, светлые сны комсомола, чистые голоса из прекрасного далёка, до которых мы так и не доплыли, потерявшись на фоне стальных кораблей. А теперь и стальные корабли один за другим, как Титаник, могли бы уйти под воду.

Но звёзды охраняют жизнь Челябинска, собирая её по крупицам и заботливо взращивая, чтобы семена этой жизни не погибли. Челябинские звёзды проводят селекцию и отбирают лучшие семена, а потом сажают их в рыхлую почву звёздного неба, где те дремлют, пьют через трубочку коктейли из кислорода, паров тяжёлых металлов, ночных телепрограмм и вскриков любви, плещущейся в глотках людей, засаленных почками весны и просвечивающими сквозь ткань бытия, звёздными маршрутами.

Запах дикой, запредельной магии всегда остаётся на одежде пылью тех, кто побывал под куполом челябинского неба, и особенно тех, кого коснулась пушистым боком дежурная звезда.

Вербновоскресные мозоли

За окном распускается светлое весеннее утро воскресенья. Я люблю поспать подольше, когда не нужно торопиться в садик, но родители всегда встают раньше меня. Я просыпаюсь от непонятной боли, не могу определить её источник.

Мама кричит «с вербным воскресеньем!», папа смеётся, а упругие ветки вербы с пушистыми почками отдуваются на мне за всё, чем я, вероятно, выбесила родителей за прошедший год.

Я пытаюсь понять, за что получаю удар за ударом, на подкорках пульсирует лишь православный праздник. Ритуал, посвящённый Богу, в которого я не верю.

Вербные шлепки входят в ритм, усиливаясь и обезличиваясь, сливаются в одну длинную однообразную партию, исполняемую электронными барабанами моих будущих творений. Кожа в местах ударов становится тёмно-розовой, цвета RoseRed, цвета, который ярмом натирает всех девочек и женщин мира. Мне хотелось бы, чтобы он не был таким безысходно ярким, я хочу, чтобы он стал спокойнее, чтобы кожа успокоилась, а на кричащие гламурные розы легла дорожная пыль. Но это невозможно, и верба продолжает хлестать бедное детское тело ни за что. Я теряю счёт этим ударам, я впадаю в транс, уже даже не слыша за ними никакой музыки и не чувствуя кричащего запаха тёмно-розового цвета.

Белая тюль с крупным кружевом пикселями пропускает сквозь себя солнце, которое превращается в ночной свет мониторов всех парней, которых я буду любить потом, но пока никаких мониторов не существует, и их отблески на пустых пивных бутылках отступают вместе с далёким стуком клавиатуры и щелчков мыши.

На коже цвета RoseRed поднимаются горные гряды – вырастают упругие мозоли, светлые, как жемчужины инопланетных вторжений на нашу Луну. Мозоли вербного воскресенья. Человек уже бывал на луне. Надо будет спросить его, когда познакомлюсь, видел ли он там продолговатые светло-розовые жемчужины – следы страдающих космических моллюсков, бороздящих галактику в поисках покоя. Позже я узнаю, что такое сомнения и творческие муки, и тоже отправлю свои склизкие соки в космос, и тоже останусь жемчужинами на чужих планетах.

Мои мозоли теряют чувствительность, я отрешаюсь от всего. Я знаю только то, что однажды мне придётся найти Бога, а для этого придётся допустить, что он существует. Я найду его, и вывалю перед ним свои детские мозоли, я покажу ему бесчеловечный ритм шлепков по коже того, кто верит, что ни в чём не виновен. Конечно, если хорошо поискать, то за каждым можно найти грешок, каждому можно назначить за него наказание, но тем воскресным утром в свете весеннего солнца я была невиновна перед этим Богом, как любое дитя.

И я найду его. Я дам ему причаститься хлебом огрубевшей, шершавой кожи и водичкой, которую я выдавлю из мозолей прямо ему в рот, чтобы он не забывал, за что умирал на кресте. Я возьму его с собой в путешествие по космосу в форме моллюсков, пронзающих чёрное межзвёздное пространство гулом своих дрожащих, истончённых до предела, чувств. Я вывалю свои жемчужины на Луну, и Бог увидит, как на них слетятся голубями парни-геймеры, как будут глотать этот жемчуг, запивая его золотистым пивом. Они коллекционируют хмельные пузырьки – эмблемы неправильного, увядшего солнца.