Андрей Куц - Самое страшное преступление

• Название: Самое страшное преступление
• Автор: Андрей Куц
• Жанр: Русское современное

Деревня жила своей жизнью. Она была не готова принять представителя далёкого большого мира, который подошёл к ней в один из дней жаркого лета. Этот человек долго скитался, скрываясь от погони. Он остановился, чтобы перевести дыхание, и обратился к маленькой девочке, певшей песни неподалёку. Девочка испугалась измученного дорогой мужчины, но согласилась сделать «божескую милость». Она убежала за водой к колодцу. Вернулась она со взрослым мальчиком. Мужик осклабился и… улыбнулся.

---

Мужчина вроде как улыбнулся, возможно, приветствуя пришедшего, и эта улыбка очень походила на оскал. К тому же она обнажила его редкие мелкие зубы, среди которых один резец, точнёхонько посерёдке и сверху, был наполовину косо сломан, два зуба внизу – вовсе отсутствовало, а ещё два в верхнем ряду справа – сверкало на солнце золотом. Всё это усугубило первое впечатление и вызвало в памяти образ обезьянки макаки.

Бориску потянуло сказать: «Не щерься!»

На вид ему было около сорока лет.

Ничего хорошего мужик не предвещал и уж подавно – не обещал. Но Бориска не торопился судить о человеке по внешности, при этом не забывая о предосторожностях. «Всегда будь начеку, – не раз поучал его отец, оставляя Бориса одного в доме на долгие недели, – не доверяй глазам и разуму. Смотри вглубь, вслушивайся. Слушай и себя, и чужого, что тот чувствует, что думает, что подразумевает».

На левой щеке и на шее мужчины было несколько поверхностных длинных царапин, будто стегануло веткой, и не раз. Руки – также ободраны. Повыше мочки левого уха – сгусток крови. На лбу – кровоподтёк. Ноги стоптаны до многочисленных волдырей (мужчина был бос), а большие пальцы перевязаны тряпицей, и ей же перебинтована середина правой стопы. На груди синели наколки: из-под рубахи выглядывали купола с крестами и подмигивала простоволосая мягкая девица. На нём были настоящие джинсы и высококачественная тёмно-коричневая рубашка с высоко закатанными рукавами. Кремовый пиджак из льна и буро-красные туфли на высоком каблуке валялись в глубине шалаша. Небольшое пузико обтягивал жёлтый ремень из кожи с внушительной пряжкой-бляхой, на которой был изображён орёл.

– Здарово, пацанёнок! – весело сказал мужчина и пошёл к мальчику.

Шёл он вразвалку, широко махая длинными руками, – проворно, уверенно переваливался, как тот же медвежонок, или сошедший на берег матрос, или кавалерист, не слезавший с коня неделями, а может, как небольшая горилла.

«Макака!» – напомнил себе Бориска.

– Здарово, коли не шутишь, – сказал он уверенно и уверенно пожал грубую широкую ладонь.

Хотя Бориску уже давно нельзя было причислить к пацанятам, которые относятся к хлипкому десятку, он поёжился от цепкого, твёрдого рукопожатия незнакомца.

«Силён. Точно, это горилла, а не макака. Только вот нос и всё остальное».

– Чего такой задумчивый? – бойко спросил мужчина и вцепился взглядом в глаза мальчика. – Твоя девчушка?

– Моя. Моя соседка.

– Хорошая соседка. Умненькая, помощница, умеет слушать старших. Вот мне водички принесла напиться, – мужчина показал на пустую банку. – А то, понимаешь, сушняк долбает! Перебрал вчера… знаешь, как это бывает? Вот, маюсь: башка трещит, всё тело ломит, прямо-таки разваливается. Сил нет до дома дойти. Хотел поспать в вашем шалашике. Силёнок подкопить, очухаться, как оно там следует. Разрешаешь, а, браток?

– Чего же?.. Спите. Пожалуйста. Нам не жалко. Я думаю, никто из ребят ничего против не скажет. – Бориска нарочно упомянул о каком-то мифическом полчище непонятных ребят. – Любанька, нам ведь не жалко? Пускай дяденька отдыхает, правда?

– Ага! Пусть отдыхает, – сказала Любочка. – Только он, бедненький, кушать хочет.

– Неужто?

– Не отказался бы! – отозвался дяденька, стараясь казаться расслабленным и весёлым, и потрепал девочку по головке, улыбаясь.

«Лучше бы он этого не делал, право слово: не его это, улыбаться!» – подумал Борис и спросил:

– А Вы хотите задержаться здесь надолго… чтобы нуждаться в пище?

– Понимаешь, какое дело… – Незнакомец потрогал мочку уха и наморщил лоб – соображал. – Тут произошла такая неприятная история, что даже не знаю, как теперь быть и что делать… Может, подсобишь, поможешь чем? Как ты на это смотришь? Можно же помочь человеку, попавшему в сложное положение? Чуть-чуть.

Бориска пожевал губами, поводил глазами – это он набивал себе цену, мол, не желаю утруждать себя чужими проблемами. Сказал с ленцой:

– Оно, конечно… оно можно. Только, смотря что.

– Это понятно, браток! – возликовал незнакомец-макака-горилла и в знак одобрения ударил Бориску по плечу. Да ударил так, что Бориска просел и перекосился от боли, которую он постарался скрыть за миной неудовольствия от этакой фамильярности. И попытался отвести плечо. А мужик продолжал: – Может, девочку того… ну, проводить на обед? Пускай себе идёт, а мы тут не спеша по-мужски поговорим? – Он сощурился, а ладонь его так и лежала на плече мальчика, цепко держа его.

Борис всё понял.

– Любочка, тебе не пора обедать? – Бориска присел перед девочкой. – Тебя уже давно ждут бабушка с дедушкой и никак не дождутся. Серчать станут. Иди домой. Поешь и ложись спать. А как проснёшься, я к тебе приду, договорились?

– Договорились!

Любочка придирчивым взглядом измерила столь разных представителей противоположного пола.

– Пока, дяденька, – сказала она и побежала между рядов кукурузы, по вполне вольготной для её малых размером меже.

– Ну, что? Сядем? – предложил незнакомец. – Меня, между прочим, зовут Костей. А ты, значит, Бориска?

– Да. Борис.

– Ну-да, ну-да, извини! Борис.

Они сели перед шалашом на подстилку из листьев кукурузы, на солнцепёке.

– У тебя, Борис, случайно, покурить не найдётся?

– Нет. Не курю. Но пробовал, – быстро добавил мальчик.

– А можешь достать?

– Бежать? – Бориска скорчил возмущённую рожу. – Я что, похож на бегуна?

– Не обижайся. Тут вот какое дело, Борис. Я надумал на несколько дней задержаться в ваших краях, то есть вот здесь, в шалашике.

Костя и Боря внимательно посмотрели друг на друга: один ждал реакции и вопросов, другой растерялся, недоумевая, и слыша на периферии сознания тревожные звоночки.

Борис молчал.

Незнакомец не выдержал, продолжил говорить:

– Ты хотел бы спросить меня, зачем? Зачем мне это надо? И я тебе отвечу как на духу: мне надо скрыться от разъярённых мужиков, с которыми я вчера здорово повздорил. Такие вот дела.

Выяснилось, что фамилия Кости: Бобров. Ему – 36 лет. Деваться ему некуда, потому что он – сезонный рабочий, а не житель Житнино. Он думал немного пожить и поработать в тамошнем богатом селе, чтобы подкопить деньжат.

– Ты, я гляжу, парень серьёзный. Взрослый. Должен понять меня, – говорил Бобров. – Жить в селе можно, работать можно, но без женщин – никак нельзя. От них – вся мужицкая сила! – Он сжал кулак, потряс им. – Во! От чего она? От баб. Понимаешь? Без баб – никуда. Хоть волком вой. Чахнешь. Так что… Я приглядел одну. Сошёлся. Правда, у неё муж… не хорошо это, помеха. Да только она не прочь, а я и подавно не прочь. Что мне? Мне бы бабу. А тут така-а-ая краля. И сама лезет! Представляешь? Ты же видишь, что особенной красоты у меня нет. Похвастать не могу. Чего скрывать? Потому сомневался я недолго. Скажу больше, вообще не сомневался. В охапку да на кушетку. Всего делов-то. И какое же это удовольствие, а-ах! Не девка, а конфетка. – Костя Бобров со вкусом поцеловал щепоть пальцев. – Стали мы встречаться. То тут, то там. По всякому. Где придётся, где безопаснее. Ведь на селе вы какие? Выломал доску из забора и давай вершить дела. Так ведь? Всё скоро у вас, всё лихо. Ну и вот, застукал нас муженёк её. И тут такое началось. Поналетели его дружки. А все пьяные в хламину. Я одному – в зубы, другому – в тык, а их – прорва. Не одолел. Что с ними поделаешь? Накостыляли мне. Вот, браток, теперь отсиживаюсь здесь. Еле унёс ноги. Такие вот дела. – Бобров помолчал. Вздохнул. Пошевелил грязными, почему-то истоптанными, пальцами ног. Последил за их змеевидным движением, волновым. – Хочу переждать, чтобы утряслось, – сказал Бобров. – Денег у меня нет, паспорта нет. При себе ничего нету. Всё осталось на хате. А возвращаться – это подписывать себе приговор, под вышку подводить. Оно, конечно, может, обойдётся, но лучше, если переждать. Так? Как ты мыслишь?

– Уж лучше тут сиди, – сказал Бориска. – Ведь и правда вышибить дух могут. Могут. Если пьяны, злы и поймают.

– Вот то-то и оно, что могут, – согласился Бобров и снова вздохнул.

Помолчали.

– Трушу я, парень, – сознался Костя Бобров. – Да, трушу. Стыдно мне за это. Но ничего не попишешь. Побаиваюсь я их. Пущай успокоится. Тогда я зайду в село, прихвачу свои пожитки и дёру. Утеку куда подале. Куда глаза глянут, туда и отправлюсь. Видно, такова моя доля. Нигде не приживаюсь. Скачу с места на место – ни дома у меня, ни семьи, даже нет постоянной верной женщины. – Костя пристально посмотрел на Бориса.

Тот не выдержал – отвёл глаза.

– Э, паря! – воскликнул Костя. – Я тебе больше ничего не скажу. Я так погляжу ты парень бравый. Ты ещё чего доброго вздумаешь помогать мне. Пойдёшь добывать мои пожитки и документики. И сцапают тебя, и выведают, где я сижу. Тогда, ох, плохо мне будет, ох, плохо! – Он затряс головой. – Не надо туда соваться раньше времени, ой, не надо! Не будешь геройствовать? Не надо. Прошу тебя. Забудь. – Костя неожиданно вскочил и, шмякнувшись на колени, весело так, по-дружески открыто и даже как-то ласково заглянул мальчику в глаза. – Да ведь мне ни к спеху. Не о чем переживать. Я бывал не в таких передрягах. Я могу тут перекантоваться. Смотри, какая прелесть. Лето, зелень и всё такое прочее. А если ты мне пособишь, тогда вообще лафа. Ну, знаешь, какой едой, может, какой старой одёжкой… Посмотри, какой я обтёрханный. Поможешь? Всего пару-тройку дней. Не больше.