Алексей Кожевников - Русский патриотизм и советский социализм

• Название: Русский патриотизм и советский социализм
• Автор: Алексей Кожевников
• Жанр: Политика

Монография посвящена одному из наиболее противоречивых явлений общественной и культурной жизни СССР на протяжении почти всей его истории (1917–1985 гг.) – идеям русского патриотизма. На основе широкого круга источников выявляются корни и прослеживается дальнейший генезис новой патриотической идеологии, исследуются формы ее проявления, особенности отношения советских властей к «русскому фактору» в политической и культурной жизни того времени. Альтернативным официальному курсу проектам решения «русского вопроса», предлагаемым русскими национал-патриотами (диссидентами), посвящена отдельная глава книги.

Для историков, политологов и всех, интересующихся прошлым нашего Отечества.

---

Декрет ЦИК и СНК от 9 июня 1924 г. распространил амнистию также и на всех рядовых белых армий, находящихся на территории Дальнего Востока, Монголии и Западного Китая. Это решение советских властей вызвало новую волну «возвращенцев». Всего за период 1921–1931 гг. в Россию (СССР) вернулись 181432 эмигранта (из них 121843 – в 1921 г.)[287]. Впоследствии многие из вернувшихся будут подвергнуты репрессиям[288].

Примечательным является и тот факт, что даже убежденные противники Советской власти вынуждены были признать ее как реальную политическую и идейную основу для возрождения России. Так, в покаянной статье Б. В. Савинкова «Почему я признал Советскую власть» (редакция газеты «Правда» опубликовала ее в сентябре 1924 г. под заголовком «Сменовеховец с неразорвавшейся бомбой»), бывший эсер-террорист и один из ведущих лидеров антисоветской эмиграции заявлял:

«Я – не коммунист, но и не защитник имущих классов. Я думаю о России, и только о ней. При царе Россия была сильна и стала жандармом Европы. Советская власть, укрепившись, объединила в равноправный союз народы бывшей Российской империи. Она стремится к усилению и процветанию СССР. Пусть во имя Коммунистического Интернационала. Значит ли это, что Россия приносится ему в жертву? Нет, это значит, что в глазах миллионов русских людей вчерашний жандарм, Россия, станет завтра освободительницей народов. Для меня достаточно восстановления ее»[289]. Поворот к НЭПу, предпринятый большевистским руководством, пробуждал у некоторых представителей белой эмиграции иллюзии в «национально-имперском» перерождении советского режима. В своей книге «Три столицы», изданной в 1926 г. в Берлине после «нелегальной» поездки в Советскую Россию (организованной ОГПУ), ее автор В. В. Шульгин сделал парадоксальный вывод о трансформации ленинизма в новую форму «белой» русской государственности: «Когда Ленин голосом Чингисхана, стегающего нагайкой племена и расы, крикнул шестой части суши апокалипсическое слово “НЭП” и в развитие сего прибавил издевательское, гениальное: “Учитесь торговать”, – он

сжег все то, чему он поклонялся,
и поклонялся тому, что сжигал…

Так поступают или великие преступники, или герои. Пусть Ленин герой! Так повернуть руль корабля мог только человек, к-рый властвует над стихией… Это значит, что Ленин, сознательно или нет, стал орудием, инструментом Белой Мысли»[290]. В. В. Шульгин не относился к сменовеховцам и был убежденным монархистом, но некоторые суждения о Советской России тех лет, приведенные в его книге «Три столицы», явно перекликались с идеологическими установками этого движения.

Упрочение советского режима, прекращение международной изоляции СССР, усиливающийся раскол в стане эмиграции – все эти причины обусловили постепенное «сворачивание» коммунистическими властями сменовеховского движения и его изданий (в том числе и зарубежных). Во второй половине 1920-х гг. прекращается регулярный выход на европейскую аудиторию журнала «Смена вех» и газеты «Накануне». В 1926 г. был закрыт выходивший в СССР печатный орган сменовеховцев – журнал «Россия» (называвшийся до августа 1922 г. «Новая Россия»). Некоторые сменовеховцы, проживавшие за рубежом, возвратились на Родину и стали советскими госслужащими. Ведущий идеолог сменовеховства Н. В. Устрялов, преподававший в 1935–1937 гг. в Московском институте инженеров транспорта и активно печатавшийся в «Правде» и «Известиях», был арестован по подложному обвинению и расстрелян в сентябре 1937 года[291].

История первых пятнадцати лет Советской власти показывает, что обращение большевистского руководства к идеям русского патриотизма имело сугубо «выборочный» характер и определялось политической конъюнктурой того времени. Все «полезное» и политически необходимое в конкретных условиях госстроительства, содержащееся в идеях русского патриотизма и призывах к возрождению России, должно было служить исключительно задачам укрепления первого социалистического интернационального государства – кристаллизующего центра будущей мировой Республики Советов. Любые «автономные» и политически опасные для большевиков проявления русского патриотизма и «великодержавничества» жестко пресекались. Таким образом, русский народ – титульная нация новообразованного Советского государства становился заложником глобальной геополитической игры большевистского руководства, раздираемого в 1920-е гг. внутрипартийной борьбой. При этом русское население СССР, несмотря на декларируемое национальное равноправие, становилось в неравное и даже в подчиненное положение по отношению к другим советским народам. Характеризуя такую «интернациональную» политику, проводившуюся большевиками в те годы, российский историк В. Д. Соловей подчеркивает: «Если Старый порядок был нерусским, то новый – последовательно, целеустремленно и открыто антирусским. По крайней мере, первые пятнадцать лет существования Советской власти»[292].

Американский историк Терри Мартин, рассматривая в своей работе историю становления ленинско-сталинской «империи положительной деятельности» – СССР (основой которой автор считает государственную политику предоставления льгот ранее подвергавшимся дискриминации этническим группам) изложил свою точку зрения на положение русских в Советском Союзе 1920-х гг. – начала 1930-х годов. По его мнению, «конструктивные действия в интересах одной национальности… предполагают разрушительные действия по отношению к другим. В случае Советского Союза… основную тяжесть дискриминации несли на себе одни только русские… Советская политика и впрямь требовала от русских жертв в области национальной политики: нерусским республикам были переданы территории, населенные русским большинством; русские были вынуждены согласиться на амбициозные программы положительной деятельности, которые проводились в интересах нерусских народов; русских призывали учить языки национальных меньшинств и наконец, традиционная русская культура была осуждена как культура угнетателей»[293].

Следует отметить, что последний вывод, который делает Терри Мартин, не бесспорен. Русская культура и общественная мысль предыдущих столетий, рассматривавшиеся идеологами большевизма как формы проявления классового мировоззрения, не были отвергнуты в первые годы Советской власти. Утвердившийся в России большевистский режим нуждался в годы Гражданской войны и иностранной агрессии в определенном пропагандистском «наполнении» политики «революционного оборончества». Защита революционного Отечества могла основываться в тех условиях как на доктрине «мировой революции», так и на идеях патриотизма и исторической преемственности. Исходя из этого, коммунистическое руководство использовало в качестве «символов» новой России не только героические образы деятелей международного и российского революционного движения, вошедшие в многовековую летопись освободительной борьбы разных стран и народов, но и имена наиболее выдающихся представителей русской дореволюционной культуры.

Показательно, что даже некоторые деятели искусства, писатели и философы, которых сторонники «революционно-демократического» направления обычно относили к «консерваторам» и проводникам «религиозно-охранительной» традиции, также были внесены большевистскими лидерами в общий список исторических имен, призванных наполнить формирующуюся пролетарскую культуру реальным политическим и эстетическим содержанием. Так, 18 июля 1918 г. отдел изобразительных искусств Наркомпроса направил в Совет Народных Комиссаров декларативную записку: «По инициативе Председателя Совнаркома т. В. И. Ленина Комиссар народного просвещения сделал в заседании 1918 года предложение художественной коллегии поставить памятники лицам, выдающимся в области революционной и общественной деятельности, в области философии, литературы, науки и искусства»[294].

30 июля 1918 г. Совет Народных Комиссаров утвердил «Список лиц, коим предположено поставить монументы в г. Москве и др. городах РСФСР». В него были внесены имена как представителей революционно-демократического движения, так и наиболее «приемлемых» для формировавшейся пролетарской культуры русских писателей, художников, ученых, актеров. В начале августа газета «Известия» сообщила о намерении советского правительства воздвигнуть памятники выдающимся революционерам и деятелям мировой культуры и науки, а также А. С. Пушкину, М. Ю. Лермонтову, Н. В. Гоголю, Ф. И. Тютчеву, A. В. Кольцову, И. С. Никитину, Л. Н. Толстому, Ф. М. Достоевскому, Н. А. Некрасову, М. Е. Салтыкову-Щедрину, В. Г. Белинскому, Г. И. Успенскому, М. В. Ломоносову, Д. И. Менделееву, Андрею Рублеву, О. А. Кипренскому, А. А. Иванову, В. И. Сурикову, М. А. Врубелю, М. И. Козловскому, Ф. И. Шубину, М. Ф. Казакову, М. П. Мусоргскому, Н. А. Римскому-Корсакову, А. Н. Скрябину, В. Ф. Комисаржевской, П. С. Мочалову и др.[295]