Лука Д'Андреа - Сущность зла

• Название: Сущность зла
• Автор: Лука Д'Андреа
• Жанр: Иностранный детектив

После аварии, произошедшей на съемках, документалист Джереми Сэлинджер жестоко страдает от депрессии. Чтобы побыть вдали от всего и от всех, он со своей семьей едет на родину жены, в Южный Тироль, тихий уголок чудесной альпийской природы. Во время прогулки с дочерью по заповедному ущелью Блеттербах, знаменитому своими окаменелыми ископаемыми монстрами, Джереми случайно слышит обрывок странного разговора. Что же произошло на Блеттербахе в 1985 году и какое отношение имеет к этой давней истории жена Джереми? Он чувствует, что обязан разгадать тайну Блеттербаха, и лишь эта цель удерживает его гибнущий разум на плаву…

Впервые на русском языке!

---

– Ударение на первом слоге?

– Ударение на первом слоге.

– П-а-п-а, – произнес я, до сих пор удивляясь, что меня называют так. – Что это за книга?

– Двенадцать букв.

– Энциклопедия?

Клара замотала головой, и ее волосики взметнулись светлым облачком. Я вдохнул запах ее шампуня, и что-то шевельнулось в груди.

Намек на тепло.

Как еле видный сквозь вьюгу далекий огонь.

– Неверно, – решительно проговорила Клара.

– Уверена, что это не энциклопедия?

– Это пу-те-во-ди-тель.

Я посчитал по пальцам. Двенадцать букв. Все по-честному.

Мне удалось улыбнуться почти без труда.

Клара поднесла пальчик к губам – жест, который она унаследовала от матери.

– На градуснике семнадцать градусов. Семнадцать градусов в такое время – это не холодно, правда, четыре буквы, ударение на первом слоге?

– Нет, не холодно.

– Мама говорит, что у тебя болит в голове. Внутри головы, – уточнила она. – Поэтому ты все время грустный. А ноги у тебя ходят?

Вот вам и все, в самом деле. У папы болит внутри головы, поэтому он грустный.

Я стал подбрасывать ее на коленях. Скоро такая забава прискучит ей, а через несколько лет будет смущать. Время летит, дочка растет, а я теряю дни, глядя, как опадает листва.

– Не четыре буквы, а пять.

Клара наморщила лоб и стала сосредоточенно считать по пальцам.

– «Малышка» – семь букв.

– «Дочка» – пять. Очко в мою пользу, дочка.

Клара поглядела на меня искоса (терпеть не могла проигрывать), потом открыла путеводитель, который держала в руках. Я заметил, что она положила в книгу прелестные закладки.

– Мы попросим маму сделать бутерброды, возьмем воды, но немного: я не люблю писать в лесу, – она пояснила шепотом, – боюсь пауков.

– Пауки, – подхватил я, чуть ли не тая от нежности, – фу, гадость.

– Да, гадость. Мы пойдем отсюда, – Клара ткнула пальчиком в карту, – свернем сюда, видишь? Здесь есть маленькое озеро. Может быть, на нем уже лед.

– Может быть…

– И мы увидим замороженных рыбок?

– Возможно, пару штук.

– А потом вернемся домой. И ты будешь опять смотреть на лужайку. Тебе так интересно смотреть на лужайку, папа?

Я обнял ее. Крепко обнял.

Пять букв: «огонь».

3

Так начались наши прогулки. Каждый вечер Клара усаживалась ко мне на колени с путеводителем в руках, и мы намечали какую-нибудь экскурсию.

Ласковая, теплая осень, наши прогулки, а главное, общество Клары, которая болтала без умолку, буквально забрасывая меня словами, действовали лучше любого психотропного препарата.

Кошмары все еще снились, и порой шелест приковывал меня к месту, но это случалось все реже и реже. Мне удавалось даже отвечать по электронной почте на вопросы Майка: он тем временем вернулся в Нью-Йорк и занялся монтажом фильма «Во чреве Бестии». Пусть я наотрез отказывался просмотреть хотя бы один фрагмент, зато охотно и с удовольствием давал советы. Мне это шло на пользу: я снова чувствовал себя живым. Я хотел поправиться. Мир Б, в котором я был трупом, больше не привлекал меня. Ведь тот мир не был реальным. Нравится мне это или нет, но я выжил.

Белокурая девчушка пяти лет от роду дала мне это понять.

4

Октябрь уже подходил к концу, когда Клара, вместо того чтобы, как обычно, водить пальчиком по путеводителю, уселась ко мне на колени и с серьезным видом заглянула в лицо, сделав большие глаза.

– Я хочу кое-кого навестить.

С театральным размахом я обернулся к Аннелизе, которая читала книгу, свернувшись на диване, подогнув под себя длинные точеные ноги, и спросил:

– Есть что-то такое, в курсе чего должен быть покорный слуга?

– В каком плане?

– В таком плане, в каком всякий уважающий себя отец должен быть осведомлен.

Я услышал, как Клара захихикала: уж больно потешно я выражался. Такую манеру изъясняться я называл «Чарли, дворецкий в английском доме». Остротой ума дочка явно пошла в мать.

– Объясняюсь. Наша первородная дочь, Клара Сэлинджер, здесь присутствующая, пяти лет, я подчеркиваю: пяти, только что выразила желание навестить кое-кого из знакомых. Полагаешь ли ты, что речь идет о Роберто, сыне Мартина?

– Он слег со скарлатиной.

– Тогда, может быть, под «кое-кем», местоимением неопределенным, а значит, нейтральным, наша дщерь подразумевает Элизабет? Эту милую, симпатичную девчушку, которую однажды от души стошнило на брюки покорного слуги?

Аннелизе захлопнула книгу, уже не в силах сдерживать веселость.

– Боюсь, между Кларой и Элизабет возникли небольшие разногласия.

– Прекратите вы, оба! – рассердилась Клара. – Не люблю, когда вы надо мной смеетесь.

При взгляде на ее огорченное личико мы неудержимо расхохотались.

– Прости, солнышко. Вот только… я правильно расслышал? Ты хочешь кое-кого навестить? И кто же это?

– Друг.

– Друг?

– Его зовут Йоди.

– Что за имя такое – Йоди? – растерялся я.

– Йоди очень хороший. И очень старый, – прошептала она, – только не надо говорить об этом вслух. Йоди как дедушка, ему не нравится это слово.

– Шесть нелицеприятных букв: «старый».

– Что значит «нелицеприятный»?

Ответила Аннелизе:

– «Нелицеприятный» значит немного обидный. По-немецки Empfindlish. – Мы упорно стремились к тому, чтобы Клара, подрастая, осваивала три языка, на которых говорили ее родители. – По-английски…

– Susceptible, – закончил я за нее.

После долгой паузы Клара изрекла:

– Четырнадцать. Четырнадцать букв, папа!

– Потрясающе. Но ты мне хотела рассказать о Йоди.

– Если хочешь, я тебе его покажу.

– У тебя есть фотография?

Вместо ответа Клара юркнула к себе в комнату и скоро вернулась, хотя мы с Аннелизе успели обменяться недоуменными взглядами.

– Вот Йоди. Правда прелесть? – спросила Клара, протягивая мне книгу.

Йоди был окаменелостью. Аммонитом, если точнее.

– Мы пойдем навестить его, папа?

– С удовольствием; кто знает, сколько всего он повидал за… – я прочел подпись под иллюстрацией, – двести восемьдесят миллионов лет. Но где же нам искать нашего нового друга?

Ответила Аннелизе, которую все это забавляло:

– Я знаю где. На Блеттербахе.

– Ради бога, что это за Блеттербах такой?

И Аннелизе, и Клара уставились на меня так, будто я задал самый дурацкий в мире вопрос. И были правы. Дело в том, что вещи, особенно находящиеся прямо перед носом, обычно ускользают от меня. Уж так я устроен.

Блеттербах был вокруг нас, привлекал туристов, выкачивая из них средства и переливая их в вены местных общин. Не только Зибенхоха, который получал наибольшую выгоду от этого денежного оборота, поскольку находился в двух шагах от Туристического центра, но и таких селений, как Альдино (по-немецки Альдейн), Салорно (по-немецки Салурн), Чембра и Кавалезе (эти два, располагаясь вблизи Тренто, избежали двойного наименования), Ора (это, напротив, принадлежит к провинции Больцано, следовательно, носит также имя Ауэр), Нова-Поненте (Дейчнофен), Нова-Леванте (Вельшнофен) и прочих крохотных скоплений домишек и церквушек (на местном диалокте Hittlen und Kirchln).

Территория вокруг Зибенхоха, около шести тысяч гектаров лесов, рощиц и скал, входит в природный заповедник Монте-Корно. В центре заповедной зоны, под самой горой Монте-Корно, то есть Корно-Бьянко (Вейссхорн по-немецки), имеется каньон длиной восемь километров и глубиной более четырехсот метров.

Там струится поток, давший каньону имя: Блеттербах.

Камень, из которого сложены местные горы (да и все Доломиты), представляет собой своеобразное сочетание углекислой соли кальция и магния, смесь эта очень хрупкая, и сквозь такую непрочную породу воды потока пробили ущелье, явив на свет целые тонны окаменелостей. Блеттербах – не просто ущелье. Блеттербах – настоящий фильм, документальный фильм под открытым небом, который начинал двести восемьдесят миллионов лет назад, в период, называемый пермским, и продолжается до триасового, охватывая сто миллионов лет. От эпохи великого вымирания до эпохи огромных ящеров.

На Блеттербахе есть все. Раковины, аммониты (вроде Йоди), ископаемая фауна и такие твари, что мурашки бегут по спине и остается только в изумлении разинуть рот. Доисторический зоосад, расположенный в затерянном ущелье, куда мы и направились с Кларой, чьи волосы были заплетены в две прелестные косички, а ножки обуты в светлые башмачки, в первый день октября, когда, как я думал, все стало потихоньку налаживаться.

5

Нас встретила женщина, с которой я много раз пересекался в Зибенхохе, но имени которой, как ни старался, припомнить не смог. Она спросила, оправился ли я после аварии. И ограничилась этим, за что я ей был благодарен.

Имелось две возможности посмотреть Блеттербах. Илзе, имя которой я прочел на бейджике, прикрепленном к воротнику рубашки, показала нам на карте маршрут, обозначенный красной пунктирной линией. Такую прогулку рекомендовали семьям с детьми. Длилась она три – три с половиной часа, не заводила «на слишком большую глубину» (я не преминул отметить непроизвольную игру слов), но позволяла увидеть разные раковины, следы динозавра («восемь букв, папа!») и окаменевшие папоротники, застывшие во времени и в горной породе. Второй маршрут продолжался около пяти часов и завел бы нас глубже, к водопаду, туда, где ущелье сужалось. В обоих случаях, добавила Илзе, строго нахмурив брови, нужно неукоснительно придерживаться размеченного пути, надеть каски и помнить, что дирекция заповедника не несет ответственности в случае каких-либо инцидентов.