Дмитрий Шепилов - Непримкнувший. Воспоминания

• Название: Непримкнувший. Воспоминания
• Автор: Дмитрий Шепилов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-227-07518-5

Эта книга – воспоминания Дмитрия Шепилова, главного редактора газеты «Правда», члена-корреспондента АН СССР, секретаря ЦК КПСС, позднее и министра иностранных дел СССР. Автор не просто излагает события, имевшие место в 30–50-х гг., но раскрывает эмоциональную, человеческую сторону этих событий. Его воспоминания интересны смелостью и независимостью суждений об актуальных на тот момент вопросах общественной и политической жизни, откровенными и нелицеприятными характеристиками ключевых политических фигур СССР.

---

И вот заслоны на крутом спуске со Сретенки к Трубной площади были смяты и опрокинуты. Огромное количество людей было сбито с ног; их топтали и душили те, кого теснили наступающие. Трещали грудные клетки. Искаженные ужасом рты сотен людей раздирались воплями. Пронзительные крики о помощи к своим мамам тех ребятишек, которые двигались к Дому союзов верхом на плечах у своих отцов, заглушались каким-то истошным ревом сплющиваемых или раздавливаемых, как скорлупа грецких орехов, здоровенных мужчин.

Эти вопли ужаса, безысходности и мольбы о помощи леденили кровь…

Всю ночь санитарные машины, милиция и войска развозили изуродованные тела по больницам и моргам.

По Москве поползло зловещее слово – «Ходынка, Ходынка…».

9 марта с утра у гроба Сталина собрались члены Президиума ЦК и правительства, лидеры коммунистических и рабочих партий зарубежных стран, члены ЦК.

Восковое и непроницаемое лицо В. Молотова. Расстроенный и растерянный К. Ворошилов. Бледный, усталый, но абсолютно спокойный Г. Маленков. Под пенсне с очень сильными стеклами часто конвульсивно подергивается лицо Л. Берии. Я смотрю на Хрущева; он стоит очень близко от меня лицом к входным колоннам зала. Глаза у него красные, воспаленные, а по щекам текут крупные слезы. Время от времени Хрущев смахивает их ладонями.

Впоследствии мы все привыкли к самым неожиданным и невероятным сменам настроений, оценке событий и лиц у Хрущева. Это нередко создавало сложности в нашей дипломатической деятельности. Так, он мог на многотысячном собрании в присутствии корреспондентов и членов дипломатического корпуса заявить, что «Эньзеньхаур» (так он произносил имя президента США Эйзенхауэра) – «свой в доску парень», а через несколько дней под влиянием какого-либо мелкого факта, на таком же людном собрании предать его анафеме. Впрочем, позднее и за рубежом все привыкли к экстравагантности Хрущева и не придирались к его словам.

Сегодня Хрущев рыдал у гроба Сталина. И так как все знали, что Хрущев – фаворит Сталина, никто не удивлялся его слезам. Было даже что-то трогательное в этом проявлении скорбных чувств к мертвому Сталину теперь, когда отпала необходимость в неискренности.

Льются звуки шопеновского похоронного марша. Начинается вынос венков. Прославленные маршалы Советского Союза Г. Жуков, С. Тимошенко, И. Конев, В. Соколовский, Л. Говоров, С. Буденный и другие выносят на алых подушечках правительственные награды И. Сталина.

Г. Маленков, Л. Берия, В. Молотов, К. Ворошилов, Н. Хрущев, Н. Булганин, Л. Каганович, А. Микоян несут гроб с прахом Сталина к выходу. За гробом идет распухший от слез, очень неприглядного вида, беспорядочно мечущийся сын Василий Сталин и сдержанная, держащаяся с полным достоинством и располагающая к себе дочь Светлана.

Мы, члены ЦК, главы правительственных делегаций, идем за гробом.

В Охотном Ряду, на Манежной площади и на подъеме к Красной площади шеренги военного эскорта. Гроб ставится на орудийный лафет, и упряжка вороных лошадей движется к Мавзолею. Изголовье крышки гроба сделано из прозрачной пластмассы. Я вижу очень белое лицо Сталина и его пепельные волосы.

Красная площадь запружена войсками, трудящимися Москвы, представителями всех национальных республик. Полное безмолвие… Не слышно ни разговоров, ни шепота. Гроб установлен на высоком постаменте, задрапированном красным и черным полотном.

На трибуне Мавзолея члены Президиума ЦК, лидеры крупнейших коммунистических партий мира. С надгробными речами выступили Г. Маленков, Л. Берия, В. Молотов.

Молотов говорил внешне спокойно, размеренно, но с большим внутренним волнением:

– Сталин – великий продолжатель дела Ленина… Мы по праву можем гордиться тем, что последние тридцать лет жили и работали под руководством товарища Сталина. Мы воспитаны Лениным и Сталиным. Мы ученики Ленина и Сталина. И мы всегда будем помнить то, чему до последних дней учил нас Сталин…

Я смотрел на Молотова и поражался. Я знал, что в сутолоке истекших пяти дней после смерти Сталина просто не успели рассмотреть вопрос о жене Молотова; ни в чем не повинная, она, уже в преклонном возрасте, все еще томилась в тюремной одиночке. В моей памяти мелькали картины, как в последний период Молотов скромно ждал в приемной Президиума ЦК вместе со всеми другими работниками, когда его вызовут в зал заседаний по какому-нибудь конкретному вопросу – Сталин не ввел его в так называемое Бюро Президиума. Вспоминал я и с какой беспощадностью обрушивал Сталин после XIX съезда на Молотова свои обвинения в его якобы морально-политической «капитуляции перед американским империализмом».

И вот Молотов у гроба Сталина. Какую же нужно иметь закалку политического деятеля, отрешенность от всего личного, чтобы теперь исходить только из интересов государства и не привносить ничего личного, что могло бы причинить им ущерб. Много позже я вспоминал об этом, когда Хрущев с какой-то зоологической злобой и разнузданностью глумился над прахом Сталина, совершенно пренебрегая интересами государства и преследуя только свои личные, корыстные цели.

А на Красную площадь падали весомые слова Молотова, и радио эхом разносило их по миру:

– Сталин посвятил себя, всю свою жизнь без остатка, борьбе за коммунизм, самоотверженной борьбе за счастье трудящихся, за счастье народа!

Мы хотим быть верными и достойными учениками и последователями Ленина, верными и достойными учениками и последователями Сталина!

Траурный салют. Соратники Сталина поднимают с постамента гроб и несут в Мавзолей. Вся страна замирает в траурной скорби. В двенадцать часов останавливаются на пять минут поезда, пароходы, машины. Замирает работа фабрик и заводов во Франции, Италии, Индии, Китае, Польше, Чехословакии – всюду. Протяжные гудки предприятий возвещают миру, что последний путь вождя великого народа завершен.

Над входом в Мавзолей по розовому фону начертаны светлым мрамором два имени:

ЛЕНИН СТАЛИН

Кто мог думать тогда, что пройдет несколько лет и праху Сталина предстоит претерпеть тяжкие надругательства со стороны его самого преданного фаворита.

Ежовщина

Как уничтожили моих родственников. Расправа над моими начальниками. Пятна крови на гимнастерке Ежова. Ежов дает мне поручение. Ихтиолог, не ставший «врагом народа». Лубянка предлагает сотрудничество. «Ты победил, Галилеянин!»

Осень 1937 г. В стране бушевал ежовский террор. Шли политические процессы, на которых старейшим деятелям партии, соратникам Ленина инкриминировались такие злодеяния, от которых стыла кровь в жилах. Отравление колодцев, организация крушений поездов, взрывы промышленных предприятий…

Все до единого обвиняемые сознавались в своих преступлениях. Смертная казнь была единственной мерой наказания. Генеральный прокурор А. Вышинский от процесса к процессу требовал для подсудимых крови, крови, крови…

Потрясающие факты, изложенные в обширных обвинительных заключениях и судебных приговорах в те времена все (или почти все) принимали за чистую монету. Объяснение было единственным:

– Вот до чего доводит логика фракционной борьбы троцкистско-бухаринских оппозиционеров!..

Но неизмеримо большая, чем на судебных процессах, шла чудовищная человекоистребительная работа на таинственных задворках государственной машины. В Москве и Ленинграде, Киеве и Тбилиси, в Свердловске и Алма-Ате – всюду с наступлением темноты рыскали черные металлические машины («черные вороны» звали их в народе). Из них выходили люди с эмблемой Главного политического управления (бывшего ВЧК) на рукаве (обнаженный меч).

Стук в двери квартиры. Обыск. Ордер на арест. И человека впихивали в чрево «черного ворона».

После долгих мытарств и хождений по мукам родных и близких с риском самим поплатиться за это свободой, измученным и истерзанным женам, отцам, матерям или детям сообщалось, что человек, увезенный ночью, осужден Особым совещанием, или «чрезвычайной тройкой», как «враг народа».

– За что осужден? На какой срок? Где он сейчас? Жив ли?

На эти вопросы-вопли истерзанных душ в подавляющем большинстве случаев ответа не давалось.

Так тысячи и десятки тысяч людей: старейшие большевики, члены ЦК, прошедшие при царизме тюрьмы и каторги, народные комиссары, прославленные полководцы, ученые, конструкторы, писатели, секретари обкомов и райкомов, директора заводов и дипломаты, комсомольские вожаки – таинственно исчезали в какое-то зловещее, каменное небытие. И ни один человек за многие, многие годы не бежал, никакая весточка не проникала из этого страшного кощеева царства до самой смерти Сталина.

А часто, вслед за главой семьи, аресту подвергались его жена, родители, взрослые дети. Младенцы отрывались от кормящих матерей и терялись затем в каких-то лабиринтах государственных сиротских учреждений.