С. Гальперин - Опыт восхождения к цельному знанию. Публикации разных лет

• Название: Опыт восхождения к цельному знанию. Публикации разных лет
• Автор: С. Гальперин
• Жанр: Религия

В книге собраны материалы, освещающие различные аспекты проблемы цельного знания, которые удалось обнародовать автору за прошедшую четверть века. Каждая публикация, каждый прочитанный доклад – это очередная осуществлённая им попытка преодолеть психологический барьер – главное препятствие на пути благотворной перемены мысли в обществе. Результатом освоения цельного знания, сопровождаемого отказом от застарелых заблуждений, от закрепившихся ложных знаний, станет благотворное просветление ума.

---

5 В мистическом опыте отцов Восточной Церкви Бог-Троица познавался в своих отношениях к тварному («в энергиях»). Это входило в область икономии (Божественного домостроительства). Целью такого познания является соединение с Богом (обожение), между тем как богословие остаётся учением о Божественном существе в самом себе, доступном лишь откровению. Не случайно предание Восточной Церкви знает всего трёх богословов: св. Иоанна Богослова – евангелиста-мистика; св. Григория Богослова – автора созерцательных поэм и св. Симеона Нового Богослова, воспевшего соединение с Богом.

ФИЛОСОФИЯ. ФИЛОЛОГИЯ. КУЛЬТУРА

Материалы Международной конференции к 100-летию со дня рождения А. Ф. Лосева // Сб. Вопросы классической филологии, вып. XI., МГУ. 1996. С. 70 – 77.

Православно понимаемый неоплатонизм Лосева и смена естественнонаучной парадигмы

О созидательной силе творчества Лосева можно говорить бесконечно. К нему как нельзя полнее приложим вывод Н. А. Бердяева о творчестве как продолжении миротворения. Сам Лосев в конце земного пути обозначил свою главную философскую созидательную идею как православно понимаемый неоплатонизм.1 В этом определении ясно выражена особая слиянность религии и философии, которая вообще присуща русской философской мысли. Сам Лосев ещё в юношеском возрасте писал: «Русской философии, в отличие от европейской, и более всего немецкой философии, чуждо стремление к абстрактной, чисто интеллектуальной систематизации взглядов. Она представляет собой чисто внутреннее, интуитивное, мистическое познание сущего, его скрытых глубин, которые могут быть постигнуты не посредством сведéния к логическим понятиям, а только в символе, в образе посредством силы воображения и внутренней жизненной подвижности». 2

Классическая немецкая философия, пропитанная протестантским духом, который А. С. Хомяков относил к «свободе без единства», развивалась прежде всего как теория познания; ей, безусловно, требовалось формальное единство. И оно было осуществлено, но, конечно, не в мистически насыщенном символе веры, а в логико-понятийной онтической парадигме, где нашлось место и самому Богу. «Протестантизм – тоже религия, тоже общение, но общение в понятиях. Гегель и Кант были глубоко религиозны, – но в понятиях», – констатирует Лосев.3 Понятие оказалось незаменимым средством, а логико-понятийное мышление – необходимым и, увы, достаточным условием развития западной цивилизации от эпохи Просвещения и до наших дней. Рационализм – философия нового времени – не мог не вести к абсолютизации человеческой личности, размывая представления о воплощённом в Иисусе Христе Божественном Слове – Абсолютной Личности. А ведь именно личностное начало возродило в Средние века к новой жизни неоплатонизм, в котором учение Платона об идеях получило диалектическое развитие, гармоничное оформление и логическое завершение. Личностное начало пронизало все категории-сущности неоплатонизма: Единое – Мировой Ум – Мировую Душу – Космос. И вот эта гармония мироздания оказалась искажённой: в его центре начал всё яснее вырисовываться зловещий призрак человекобожества.

Лосев решительно берётся за восстановление этой гармоничной картины. Обладая счастливым сочетанием жёсткой дисциплины мысли с неудержимой свободой её полёта, он воспринимает алогичность становления как данность, как реальность. Это, безусловно, драматично, но отнюдь не трагично. «Сама-то жизнь – сумасбродство, пишет он. – Но в этом сумасбродстве есть метод. И жизнь философа между сумасбродством и методологией». 4 Естественно, диалектический метод, которым он владел в совершенстве и применял с энтузиазмом, не привёл, да и не мог привести его к панлогизму: «Соблазны гегельянства я очень хорошо знаю. У Гегеля я настолько же учился, насколько с ним всегда и боролся». 5

Истинное начало диалектики Лосев обнаруживает у Платона. В отделённом от идей христианства непреодолимой пропастью платонизме он уловил бурление животворящих соков, которым суждено было через много веков питать русскую религиозно-философскую мысль. Платонизм – диалектика символа. Идея Платона – диалектический символ. В алогической символической парадигме, в континуальном рельефном мышлении символ – хранитель тождества внутреннего и внешнего; оставаясь апофатичным, но являясь в выражении, он – носитель общей для них энергии смысла, в то время как в логико-понятийной модели (поле понятий) он всего лишь термин. Всё это далеко не самоочевидно даже для человека весьма высокообразованного, но знающего об особенностях античного миросозерцания от множества разноречивых толкователей, а главное, привычно воспринимающего историю как себя в прошлом, а не переживающего её как прошлое в себе.

Лосев не только отдаёт предпочтение Платону, но и детально прослеживает развитие платоновской мысли; то же совершает он и по отношению к неоплатоникам. Более того, он подвергает тщательному анализу их многочисленных комментаторов и толкователей, высвобождая из-под многовековых наслоений-заблуждений чистую и ясную мысль, подобно талантливому реставратору древних картин, являющему миру их замечательную первозданность.

И при всём этом он твёрдо стоит на позиции ортодоксального христианства – сочетания единства и свободы Церкви как Тела Христова, в которой людей объединяет любовь к Сыну Божьему. Исхождение Св. Духа от Отца (непризнание Filioque), православный энергетизм (человек соединён с Богом не по сущности, а по энергии), возможность сотворчества с Богом и прижизненного обретения Божественной благодати – это не отвлечённые сухие догматы, но глубоко переживаемые, философски осмысленные и практикоориентированные жизненные установки человека, обращённого к стяжанию Св. Духа, к синтезу веры и знания в вéдении, к телесно-духовной утверждённости в вечности.

Таким предстаёт мне Алексей Фёдорович Лосев. Причастность к его миропознанию делает собственную жизнь несводимой к экзистенции, к индивидуальному самоутверждению, к выполнению лишь социальной функции – в ней всё чётче начинает проявляться характер миссии высокого предназначения, имеющего эзотерическую, мистическую основу. Следовать этой миссии – высокая честь.

Освоение лосевского наследия – путь обретения цельного знания, требующий новой целостной картины мира – новой парадигмы. Тоска по ней давно проникла в общественное сознание. Между тем православно понимаемый неоплатонизм Лосева даёт возможность наметить её фундамент уже при рассмотрении всего лишь одной проблемы: Единое – единственное – единичное.

Неоплатоническая тетрада, безусловно, символична, а не схематична, и Единое в ней апофатично: ни то, ни то и ни это, поскольку выше явленной в мысли предметности, но лишь потенция, неисчерпаемая возможность проявления. Однако в античном миросозерцании (мировосприятии) это Единое не имеет предания, имени, то есть священной истории. Всё это появляется лишь с христианством, с воплощением в Едином Св. Троицы – нераздельных и неслиянных Ипостасей. Жёсткое единобожие иудаизма и языческий политеизм неоплатонизма находят разрешение в троическом откровении.

Ортодоксальное христианство всегда подчёркивало совершенную единичность начала в Св. Троице, отсутствие ступенчатой субординации Её Ипостасей. В святоотеческой литературе (в частности, у Иоанна Дамаскина) «Дух Св. есть Дух Сына не как из Него, а как чрез Него. Он исходит как некое сияние, проявляющее сокровенную благость Отца и возвещающее Слово. Слово и Дыхание совместны, но Дыхание ради Слова, то есть чрез Слово… В Божестве Троичность дана и открывается в нераздельности Единого Существа. Различение только мыслится, оно не переходит никогда в рассечение, как различие не переходит в раздельность… Мы называем ипостаси совершенными, чтобы не ввести сложность в Божеское естество, ибо сложение – начало раздора, – сложение никогда не даёт действительной сплошности, непрерывности и единства». 6

Но ведь такая абсолютная единичность не может не проявляться и в античном числе, которое Лосев обнаруживает у Платона между Единым и Умом. Здесь особое положение занимает число «1» (единица).7 Трактуя точку, которую математики называли «знак» (σημεία), как единицу, и в то же время как становящуюся и развёртывающуюся сущность,8 Платон, безусловно, выявлял их единую символическую природу (пифагорейцы называли точку «помещённой единицей»). Пройдёт немногим менее двух тысячелетий – и христианин-неоплатоник Н. Кузанский напишет: «…Открой очи ума и увидишь, что Бог во всяком множестве, поскольку Он в единице, и во всякой величине, поскольку Он в точке». 9 Кстати, у Кузанского весьма часто встречаются сопоставления «точка» – «единица». Окончательно соединёнными мы находим их в лосевском эйдосе.