Канта Ибрагимов - Прошедшие войны. I том

• Название: Прошедшие войны. I том
• Автор: Канта Ибрагимов
• Жанр: Русское современное

Действие романа охватывает конкретный временной период прошлого века: с 1924 по 1995 год, с момента зарождения советского государства до полного распада системы. Становление власти Советов, пожалуй, одна из самых драматичных страниц в истории Северного Кавказа, где «приватизация» проходила наиболее жестоко. А далее – легендарная Колыма, две войны, изгнание родного народа и вновь голод, нищета, человеческие потери и… надежда. Роман впервые опубликован в 1999 году.

---

– А дочь Хазы Кесирт – лицом просто копия твоей второй дочери, а тело!..

– Что ты хочешь этим сказать, подонок! – закричал Баки-Хаджи, взмахивая костылем.

– Да ничего, просто люди так говорят… Что ты прыгаешь на месте, надулся, как жаба в болоте! Иди, иди своей дорогой, – улыбаясь во весь рот, говорил Харон.

Этого Баки-Хаджи уже не мог вынести, он проворно, несмотря на свои годы, бросился к обидчику и уже замахнулся костылем, однако Харон, ожидавший этого, одной рукой ловко выхватил трость, а другой с силой толкнул муллу в грудь. Старик потерял равновесие и плюхнулся в грязь. Харон бросил к ногам муллы трость и быстро погнал кобылу, что-то про себя напевая и не оборачиваясь.

Некоторое время Баки-Хаджи так и сидел в грязи, не понимая происшедшего, затем резко вскочил, забыв папаху и костыль, бросился вдогонку за далеко укатившей арбой. Сквозь барабанный бой в висках он слышал, как полудикие собаки Хазы, живущие на мельнице, бросились разгонять дворняг Харона, как что-то кричала Хаза, как все громче и отчетливее ревели каменные жернова мельницы.

У самой мельницы Баки-Хаджи и Харон вновь встретились: там арба развернулась и на огромной скорости неслась вниз.

Старик хотел перегородить путь арбе, однако, увидев, что кобыла с бешеными глазами несется на большой скорости, еле успел отскочить в сторону. Что-то, со свирепостью на лице, прокричал Харон, но этого Баки-Хаджи понять не мог, и так было все ясно.

Сгорбленная от нещадного многолетнего труда Хаза с волнением и беспокойством встретила Баки-Хаджи.

– Что случилось? Что произошло у тебя с этой свиньей? – спрашивала она, провожая муллу в свою маленькую каморку.

– Ничего особенного, просто теперь и этот подонок намекнул, что Кесирт – моя дочь. Хотя Бог знает: я к этому отношения не имею, и от кого ты ее нагуляла, сам не знаю… Кто-то мне назло распространил этот гнусный слух, – тяжело дыша, говорил старик. – Будь добра, принеси, пожалуйста, мои папаху и трость. Они лежат внизу у развилки.

Вернувшись с папахой и тростью, Хаза увидела, что Баки-Хаджи как ни в чем не бывало ходит вокруг мельницы и внимательно осматривает свое хозяйство.

– Баки-Хаджи, может быть, тебе холодный морс принести?

– Да, принеси, если не тяжело.

Мулла медленно, с удовольствием выпил и, глядя в упор, в глаза Хазы, спросил:

– Где Кесирт?

– Торговлей занимается.

– Что ей, больше делать нечего? – возмутился старик.

– А что ей здесь делать? Не хочет она жить в этой дыре. Сам знаешь, какая у нее судьба и какой у нее характер. А там она хоть среди людей и себе на одежку-обувку зарабатывает. Мне помогает… Да что я с ней могу сделать? – И Хаза огромными, костлявыми от долгих лет и труда руками ударила себя в грудь. – Ты о ней не тревожься. Она себя в позор не отдаст. Лучше о себе подумай. Весь исхудал, зеленый от тюрьмы стал. Видно, нелегко тебе там было.

– Ладно, хватит тебе ныть, – перебил ее Баки-Хаджи, – пойду на кладбище. На обратном пути зайду.

Переправившись через узкий пешеходный мост на другой берег родника, Баки-Хаджи направился вверх по выложенной камнем тропинке. На полпути он остановился, чтобы передохнуть.

Туман рассеялся. Сквозь белесую облачность на востоке, прямо над Эртан-Корт*, обозначился контур желтого солнца. В воздухе запахло свежестью, жизнью, весною. На противоположном склоне горы буковый лес из черного зимой стал коричневым – это почки набухли, вобрали в себя жизнь, чтобы через день-два родить зелень листвы. А на альпийских горах еще лежал снег, и только в маленьких узких ущельях зеленели горные низенькие сосны. Маленькие тонкие травинки, как девственницы, впервые идущие на свидание, застенчиво и робко тянулись к солнцу сквозь черный грунт.

Взгляд Баки-Хаджи остановился на мельнице. Свысока она казалась маленькой, почти игрушечной. Хаза с метлой в руках возилась во дворе, часто поглядывая в сторону удаляющегося муллы.

* * *

Много лет назад, еще во времена имама Шамиля, дед Баки-Хаджи построил в этом месте примитивную мельницу. Мулла отчетливо помнил это неказистое строение. Устройство той мельницы было чрезвычайно просто: сложены четыре каменных стены без цемента, высотою в два аршина, и наброшена сверху земляная крыша; внутри на корточках могли сидеть три человека, а посередине стоял короб из древесной коры, где помещались два жернова, один из которых (верхний) вращался на оси, прикрепленной к сколоченному крестообразно из двух досок колесу, приводимому в движение струей воды, бьющей под пол мельницы, где находилось и колесо. Так как на горном ручье сделать шлюз было невозможно, то жерновое колесо находилось в постоянном вращении.

Позже ездивший по всему миру Баки-Хаджи полностью переделал и усовершенствовал конструкцию мельницы. Первым делом он закупил у купцов – горных евреев – два новых жернова. Они обошлись ему в пятнадцать коров и двух коней. А затем построил большую мельницу; помимо мельничной комнаты, были еще кладовая и помещение для жилья. Кроме этого, Хаза построила сарай для своей скотины.

В Дуц-Хоте и во всей округе слова «мельница» и «Хаза» были одно и то же. Никто не знал и не помнил, откуда и когда Хаза появилась. Говорили, что она дочь поверженного наибами Шамиля то ли грузинского, то ли осетинского князя. Всю жизнь Хаза провела здесь, ее подбросили к старухе – Бикажу, которая в то время жила на мельнице. Про Бикажу ходили разные легенды: мол, она ведьма, колдунья и так далее. К Хазе Бикажу относилась строго и жестоко: заставляла много работать, поднимать еще в юном возрасте тяжелые кожаные мешки.

После смерти Бикажу построили новую мельницу, и всё кругом преобразилось. Хаза оказалась хорошей хозяйкой: у нее все блестело, везде были порядок и уют. Однако была она очень некрасивой. Видимо, от тяжести жизни она больше была похожа на мужчину: крупное продолговатое лицо; огромные кисти рук, тяжелая походка и грубый, видимо, от мельничной пыли, голос.

Однажды Хаза неожиданно для всех исчезла и так же неожиданно вернулась, но уже с дочкой на руках. По горам поползли разные слухи. Все кивали в сторону муллы Баки Арачаева. В тот же год Баки совершил Хадж и стал Баки-Хаджи, после чего его авторитет стал непререкаемым. Все шло своим чередом. А дочка Хазы, Кесирт, бегала по горам, купалась в роднике, играла только с мальчишками и была отчаянно смелой и задиристой: никому не давала спуску. И никто не заметил, как из строптивой девчонки выросла девушка-красавица.

На удивление всем Кесирт была высокая, стройная, длинноногая. Глаза, волосы, ресницы – смолянисто-черные. Кожа смуглая, а на щеках играл яркий румянец. Когда она смеялась, маленькие ямочки появлялись в уголках рта и обнажались ровные, маленькие, белоснежные зубы.

Красавиц в чеченских горах было немало. Однако Кесирт отличалась среди них своей грацией и осанкой. На вечеринках и свадьбах все стремились станцевать с ней. И выходила она в круг без кокетства и жеманства, строгая и грациозная, как лебедь, стройная и гордая. И глаза ее не бегали по углам и по сторонам, а печально опускались вниз, прикрытые длинными густыми ресницами.

При этом восторженно кричали молодцы, тяжело вздыхали мужчины и с неприкрытой завистью исподлобья смотрели девушки.

Из дальних и ближних сел приходили парни, чтобы познакомиться или даже просто увидеть Кесирт. Когда говорили, что на такой-то свадьбе или вечеринке будет дочь Хазы, все устремлялись в то село. Когда Кесирт выходила в круг, стреляли из всех ружей и револьверов, рукоплескали так, что гул стоял на многие версты вокруг. Стоило Кесирт в сопровождении матери покинуть свадьбу, как все теряли интерес к данному мероприятию; всё становилось обыденным, монотонным, пресным.

Росла Кесирт в бедности и в крайней нужде. С самого детства она наравне с мальчишками ездила в лес за дровами, косила сено, пасла коров и овец. А зимой в проточной ледяной воде родника вымывала овечью шерсть, на простом веретене сучила нить, сдваивала ее и на самом примитивном ткацком станке, сделанном на лад русских кросен, натягивала основу, закладывала утки и с помощью больших деревянных челноков начинала тканье. Готовое сукно она снимала с кросен и вместе с матерью катала ткань в глине, затем мыла и красила в эссенции, выработанной из ягод лесной бузины. В зависимости от концентрации эссенции можно было получить цвета от малиново-красного до ядовито-фиолетового. А для получения желтого цвета заготавливали впрок траву – дрок красильный.

Долгими зимними ночами при тусклом свете жировой лампадки Кесирт шила и перешивала свои немногочисленные платья. А после того как стала девушкой, она в корне изменилась. За одну зиму из девочки-подростка она превратилась в девушку-красавицу, и больше она уже не надевала, как все ее ровесницы, грубые рубахи-платья, а сшила для себя бешмет, который подчеркивал всю ее грацию и девичью красоту.