Андрей Куц - Хроники частного сыска

• Название: Хроники частного сыска
• Автор: Андрей Куц
• Жанр: Триллер

Молодой человек потерял нить жизни. Он встал на распутье. И вскоре он исчез. Его объявили в федеральный розыск. Через некоторое время мужчину нашли в придорожной ночлежке. Но он был неуловим, уходя от любой погони. Начали поговаривать, что он сколотил банду. В том месте стали пропадать люди. Поиском одного из пропавших занялся пройдошный сыщик. А главаря шайки искала не только полиция, но и его семья и его девушка, которая не раз встречала его и сажала в машину, но ни разу не довезла до дома.

---

– Верно. Верно. – Михей блуждал глазами, надеясь таким образом допытаться истинной причины необычной недоброжелательности постоянных посетителей «Кольчуги». Он всё ожидал чего-то нехорошего, опасного, какого-то подвоха, готовился дать отпор.

– Вы что, новенькие? Ничего не знаете? – вдруг обратился к ним молодой парень, живенько разворачиваясь на стульчике от соседнего столика.

– А ты кто? – неприветливо спросил Михей.

– Я по этой дороге таскаюсь на продуктовом фургоне. Частенько сюда заглядываю. Вон, – он тыкнул пальцем в зарешёченное окно, – вон моя старушка.

– А! Ага. – Михей расслабился. На время. Он уже давно не дозволял себе потери бдительности – старался всегда быть начеку, особенно в новых местах или таких, как это, которое так неуловимо переменилось за время его отлучки: вроде, всё осталось по-прежнему, а всё же что-то не так. «Что-то не так… и прежде всего – люди!» – Михей. – Он протянул руку для пожатия. – Ардашев. Вон, рядышком с твоей малышкой, мой мастодонт.

– Понял, – весело откликнулся парень и развернул стул, подсаживаясь к их столику. – Пётр Сударенко. – Он принял мясистую кисть Михея, сжал её в своей, на века измаранной въевшейся в кожу грязью.

– Николай Сергеевич. Рукавников я. Николай, – отрекомендовался собеседник Михея.

– Вы тоже дальнобойщик? – поинтересовался Пётр.

– Нет. Я по делам еду.

– Знаешь, какая у него машина? – спросил Михей у Петра. – Пальчики оближешь! Такая лапочка, что я ахнул, когда увидел. На этой почве и познакомились. И я такую же хотел бы! – Михей Ардашев был в восторге от Николая Сергеевича, который собственными руками восстановил и привёл в блестящее, во всех смыслах, состояние детище отечественного автопрома – раритетный экземпляр: автомобиль ЗИС, модели 101А-Спорт, 1939 года выпуска, с открытым верхом, – это такая пучеглазая дурында с массивным передком. – Жалко, что отсюда не видно. Тебе, Пётр, не помешало бы на неё взглянуть – это такой восторг! У меня нет слов! Да ещё он покрасил её в насыщенный, глубокий красный цвет, который отливает малиновым бордо. – Михей одобрительно и с уважением похлопал Николая Сергеевича Рукавникова по левой лопатке. – Блеск, мужик! Это я тебе говорю, Михаил Ардашев. Уж я-то в этом толк знаю. Когда-нибудь и у меня будет нечто подобное. Обязательно будет!

– Ничего, потом увижу, – сказал Пётр. – Думаю, я уеду раньше вас, тогда и гляну. У меня – график. Надо придерживаться, рассиживаться нельзя. – И он возвратился к наиболее интересной для него теме. – Так, значит, вы тут никогда не бывали, и ничего не знаете?

– Я здесь не был всего лишь на чуток более года, – сказал Михей.

– А я проездом, впервые, – сказал Рукавников. – А ты знаешь, в чём дело? – спросил он парня, которому на вид было лет тридцать.

– А то как же! – воскликнул Пётр. Он быстро обернулся, похватал с прежнего столика тарелки с остатками кушаний и кружку горячего крепкого чая с мёдом, перенося всё это добро за столик людей, готовых слушать не кого-нибудь, а его, Петра Сударенко. «Вот это удача, так удача, – думал Пётр, – давненько я никого не пужал и не стращал – щас я развлекуся всласть. Вот удача! А то некому рассказать… не так-то легко подсесть к незнакомым. Подсесть и завести мудрёный разговор». – Об этом все знают. – Пётр радовался, и весь сиял. Он заработал вилкой, добирая остатки еды из перенесённой тарелки, прихлёбывая чаёк – этой затяжкой Пётр добавлял веса будущим словам и разжигал интерес. – Уже год, как всё происходит. – Он жадно ел, шумно глотая. Как бы ни хотелось ему продлить свою минуту славы, он всё же спешил поскорее покончить с едой и предаться лишь одному разговору, да и бросать, чтобы остывало и сохло то, за что были отданы четыре сотенные бумажки, он не собирался – он даже не допускал такой оскорбительной и дерзкой мысли. – Многие извелись думами, – говорил он, – а кое-кто пропал… И мне так чуется, то ли ещё будет. Он ещё натворит делов. Помяните моё слово. Помяните, да, боюсь, в неурочный час – будет поздненько вспоминать да ворочаться. Поздненько. – Мякишем булки Пётр соскрёб с тарелки последние вкусняшки. – От него не убежишь. – Он закинул в рот испачканный маслом и соусом хлебный кусочек. Пожевал. С удовлетворением проглотил. – Это я, Сударенко Пётр, говорю вам. – Сударенко многозначительно поднял палец вверх.

– Да кто? Что поздненько?

Пётр сделал пару глотков из глиняной кружки:

– Здесь лазит призрак. Призрак пропавшего человека, – сказал он и хитро прищурился, наблюдая за произведённым эффектом.

– Да ну!? – Оба слушателя одинаково сморщились, показывая недоверие, но подались вперёд от любопытства, превозмогшего гордыню.

– Точно. Спросите, у кого хотите, все знают. Это место многие стали обходить стороной. А другие наоборот, потому что это их приманивает, всё равно, что к тухлой сливе мух. Только некоторые говорят, что это вовсе не призрак, а живой ещё человек, – вкрадчиво сообщил Пётр.

– Как это «ещё»? – Михей от удивления вскинул свои пыльные брови.

– Вот так вот. Живой! – Пётр поставил на стол кружку и крепко облапил её – для дополнительного приятного сугреву: как-никак за окошком был конец ноября, и с вечернего неба лениво падали мелкие жёсткие снежинки. – И ходит-шастает туда-сюда, туда-сюда, и всякий, кто с ним столкнётся, погиб! А если целёхонек уйдёт, то уж головой повредится непре-менно. Так что, – он приподнял плечи, – неизвестно, что лучше.

– Ну уж, скажешь тоже. Жить – оно всегда лучше, – парировал Михей и с уверенностью выпрямился, опершись на стол.

– Жить. Ха! – Пётр возликовал. – А как жить? Если бы ещё с ума сойти – это пустяки. Ты, может, и помнить себя не будешь, не станешь воспринимать себя – тебе и ладно. А если всё понимаешь, а ничего против того, что с тобой происходит, поделать не можешь, а? Тогда как? Вот не хочешь посреди улицы срамоту показывать, а показываешь.

– Как это? – Михей осел телом и расслабил руки, которые он только что уверенно упёр в стол – и удерживали они его в непоколебимой величественной позе, как два толстых каната мраморную стелу перед её окончательным закреплением на городской площади.

– Это я так – для красного словца, чтобы было понятнее. Не о срамоте речь, а о муках душевных, которые приходят от мыслей мудрых, но тягостных. Правда… от мудрости происходит успокоение, внутреннее сосредоточение и смиренное созерцание всего сущего… И то хорошо, правда?

– Ну… да… – Михей глянул на официанта, принёсшего часть сделанного ими заказа.

– То-то и оно, – сказал Пётр.

Новенькие переглянулись, неуловимо дёрнули плечами, состроили рожи, мол, что-то мужичок-бодрячок, кажись, немного того. Чтобы уйти от неприятных подозрений, а заодно не провоцировать Петра откровенным, но вежливым уклонением от его философских отступлений, которые угрожали испортить им аппетит своей серьёзность, они склонились над кушаньем, предавшись пиршеству вкуса и вместе с тем примитивному утолению голода. Этим, как им показалось, они в полной мере дали понять рассказчику, что им более не до живого разговора, и ему лучше не усердствовать – они заняты, они едят.

Они сидели возле окна, забранного решёткой из чёрной толстой арматуры – с пасмурного неба, лениво кружась, опускались снежинки, проносились машины, белело припорошённое поле и чернел далёкий жиденький лес.

– Спасибо, Ларисушка-голубушка, – сказал Михей женщине, принёсшей последнюю часть сделанного ими заказа. – Давненько я у вас не был. Ой, давненько! Не забыла, поди, Михея, а, Лариса?

– Не забыла, – ответила та уставшим голосом и вздохнула. – Как можно… Я всегда тебя помню. Ты – одно сплошное загляденье, а не мужчина.

– Эх, если бы не твой муж… ох! – Михей нацелился обхватить женщину за бёдра – затрясся, будто бы от вожделения и предвкушая упоение от её форм. Но… только сделал вид – пошутил.

– Ой, Михей-Михей, как я погляжу, ты всё такой же, – отозвалась Лариса, искренне улыбнувшись и качая головой – якобы сокрушалась.

– А-ах! – выдохнул Михей вслед уходящей женщине. – Что за женщина! Аппетитная штучка-дрючка! Рррр-ам! – Та всё слышала, и в ответ вильнула задом, над которым белел цветочек из завязок ажурного фартучка.

В ресторанном зале «Кольчуги», в которой имелось с десяток комнат для ночлега проезжего люда, было тепло, пахло дымком, готовящимися шашлыками и курочками – прямо за стойкой бара помещался высоко поднятый над полом камелёк, где фырчало маринованное мясо, и там же, но в углу, был гриль, на его решётках меланхолично кружились куры, исходя обильным соком от набираемого румянца на своих боках. Камелёк был сквозной, и через него бармен часто переговаривался с человеком в белом, – судя по всему, с поваром, который был и хозяином заведения, и мужем Ларисы, и занимался приготовлением необременительных, скромных кушаний – преимущественно свежие салаты из овощей и зелени, а также простые закуски, бутерброды, бифштекс, несложные десерты с фруктами и мороженым. Пахло картошкой, фырчащей во фритюре.