Владимир Лопухин - Записки бывшего директора департамента министерства иностранных дел

• Название: Записки бывшего директора департамента министерства иностранных дел
• Автор: Владимир Лопухин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-59818-7268-6

Воспоминания Владимира Борисовича Лопухина, камергера Высочайшего двора, представителя известной аристократической фамилии, служившего в конце XIX – начале XX в. в Министерствах иностранных дел и финансов, в Государственной канцелярии и контроле, несут на себе печать его происхождения и карьеры, будучи ценнейшим, а подчас – и единственным, источником по истории рода Лопухиных, родственных ему родов, перечисленных ведомств и петербургского чиновничества, причем не только до, но и после 1917 г. Написанные отменным литературным языком, воспоминания В.Б. Лопухина, впервые публикуются в полном объеме и имеют несомненный интерес, как для специалистов, так и для широкого круга читателей.

---

Берлин – город утонченной культуры, идеальной опрятности и чистоты, великолепных зданий, роскошных садов, сказочной налаженности необычайного комфорта, доступности, дешевизны всех благ совершенной цивилизации. От него мой путь лежал через величавые красоты саксонской Швейцарии к богемской курортной группе Карлсбада, Франценсбада, Мариенбада. Удобно, хорошо налажено, но как далеко этим излюбленным европейским курортам до великолепия наших бальнеологических устройств Пятигорска, Кисловодска, Ессентуков и даже Железноводска. Посетил близлежащий к Франценсбаду городишко Егер с единственною его достопримечательностью – старинным замком Валленштейна, убитого в Егере в XVII веке. Постройка замка, видимо, относится к значительно более ранней эпохе. Каким могильным холодом, какою кладбищенскою тоскою веет от мрачных его стен. Неужели жили в нем живые люди?! Неужели жила молодость, радость, любовь, раздавался смех, звучали поцелуи и песни? Не осталось и безмолвных свидетелей радостей жизни. Но остались казематы со вделанными в стены концами тяжелых цепей, люки-ублиетки, разверзавшие перед обреченною жертвою свою черную пасть из тьмы глубоких подземных колодцев. От сырой их затхлости веет по сейчас ужасом бесчеловечных пыток и казней. Карлсбадский Шпрудель. Ресторан Пуп’а у подножья вертикального отвеса густо заросшей лесом горы. Разнообразие военных форм лоскутной Австрийской империи вплоть до совершенно маскарадных нарядов. Своеобразный убор монахов в средневековых широченных плоских шляпах. Евреи в лапсердаках до пят, меховых шапках, с длинными пейсами. И музыка, музыка без конца, с шести часов утра, собирающая курортников на утренние ванны и гремящая до поздней ночи в садах и курзалах. Неважные обеды, недурное вино, кофе, шоколад с пирожным и великолепный нежный schinken в крошечных аппетитных окороках. Прага, Вена – прелестный город ровного серого гранита, роскошных парков, желтого от песочной мути Дуная. Карпаты, синеющие облаком на фоне горизонта, Тржбиня, наше (бывшее) Александрово, свирепый таможенный осмотр, какого не бывало нигде за границей и даже в нашем (также бывшем) Вержболове. Поезд в Варшаву. Утро в Варшаве. Я жил в ней ребенком в семидесятых годах, когда Уяздовская аллея была действительно аллеею с садами, пустырями и плацами для маневрирования войск по бокам. Теперь – роскошная сплошная застройка, утопающая в цветниках и садах. Бельведер, Лазенки – совершенно Берлинский Тиргартен. В центре города – прелестный Новый Плац, Саксонский сад, цитадель, дворцы, цукерни на открытом воздухе, столичного типа гостиницы, магазины. Брест, Смоленск, Калуга, отдых в имении в гостях в Калужском уезде, Москва, и круг смыкается в Петербурге.

Глава 6. 1900 год

Буры разгромлены. Насилие доведено до конца. Мы хозяйничаем в Китае. Лихорадочно сооружается южная железнодорожная ветвь от Харбина к Мукдену и далее к Порт-Артуру. Организована Восточная компания океанского пароходства. Закладывается город Дальний. Все по договору с китайским правительством[153]. Но народу Недвижного Китая наша экспансия не по нраву. Загадочный народ по-китайски вежливо улыбается, но за улыбкою нарастает клокочущий гнев. Боксеры…[154] Они вступают в Пекин. Громят иностранные концессии. Нападают на посольства, осаждают их. Германский посланник убит. Если не явится скорая помощь – беспощадная, беспримерная по жестокости китайская расправа угрожает всему дипломатическому корпусу с семьями, с охраною.

В Петербурге министр иностранных дел граф Муравьев всполошился, чует, что доигрался. В течение многих уже лет пьет много шампанского. От расстройства чувств приналегает на него не в меру. Надорванное шампанским режимом, преждевременно состарившееся сердце эксцесса не выдерживает. Наутро министр внезапно умирает от удара[155]. Падает монокль. Беспомощно вытягиваются одетые в светлые гамаши ноги. Министра нет. Воплощенного недоразумения, лихо набедокурившего, не стало. Управляющим ведомством назначается товарищ министра, кабинетный человек, никогда за границею по ведомству не служивший, по образованию камер-паж, по склонности гомосексуалист, балтийский помещик граф Владимир Николаевич Ламздорф. Товарищем министра становится князь Валериан Сергеевич Оболенский-Нелединский-Мелецкий, старшим советником на правах товарища министра – директор Азиятского департамента, упоминавшийся выше левантинец Базили, вскоре, за смертью, замененный совершенною уже бездарностью, посланником в Тегеране Кимоном Эммануиловичем Аргиропуло.

Боксеры обстреливают иностранные суда в Таку. Производят нападение на охрану нашей строящейся железной дороги. Теснят генерала Стесселя. На помощь ему спешит английский адмирал Сеймур. Под начальством Стесселя организуется из европейского десанта с участием японских войск международный отряд, отбрасывающий боксеров от Тяньцзина и форсированным маршем направляющийся в Пекин на выручку иностранных миссий. Еле-еле поспел отряд. Боксерское восстание пока что благополучно подавлено. Для безопасности дороги и наших учреждений в Китае мы оккупировали Маньчжурию[156]. Усмирители боксеров пошарили и пограбили страну.

* * *

Еще зимою по заранее вырабатывавшемуся годовому расписанию дипломатических курьерских отправлений выпала на мою долю поездка в июле курьером в Берлин, Париж и Лондон. Курьеры из чиновников центрального ведомства в порядке очереди по двое выезжали из Петербурга каждые две недели, один по пришедшемуся на меня маршруту, другой – от Берлина на Вену и Рим. Почта по другим назначениям передавалась далее нашими посольствами в перечисленных столичных городах. Заокеанская экспедиция сдавалась на океанские пароходы.

Накануне отъезда являюсь за инструкциями к директору канцелярии министерства Платону Львовичу Вакселю. «Дипломатический паспорт и курьерскую дачу деньгами на 1000 руб. на оплату в оба конца как вашего пути, так и багажа, сколько его окажется, вы получите сейчас. Разница идет на ваше содержание по командировке. Дипломатическая вализа и квитанция на сданный дипломатический багаж будут вам вручены курьером канцелярии на Варшавском вокзале перед отходом вашего поезда завтра в 11 час. вечера. Озаботьтесь только железнодорожным билетом. Возьмите его сами или поручите взять курьеру. Вализу с депешами иметь при себе. За нее вы отвечаете. Часть экспедиции будет от вас взята в Берлине, часть в Париже, остальное отвезете в Лондон. Там вы остаетесь три дня, чтобы забрать тамошнюю экспедицию нашего посольства, которую сдадите посольству в Париже. В Париже вы остановитесь на обратном пути на две недели. Предоставьте себя в распоряжение посольства на случай экстренных работ, в которых понадобилось бы ваше участие. От посольства получите, сверх дачи, за время пребывания в Париже по 4 р. 50 коп. суточных. Остальное скажут в Париже». Вся эта тирада выпаливается Вакселем скороговоркою на французском языке. «Ясно?» – «Все ясно, – отвечаю я. – Но кому сдать вализу в Берлине? Я туда попаду в 6 час<ов> утра, а в 8 должен ехать дальше в Париж. Посольство вследствие раннего времени будет, очевидно, закрыто. Как добраться хотя бы до одного из секретарей?» Ваксель делает круглые глаза. «Как, вы собираетесь будить этих господ? Что вы! Вализу вы сдадите на вокзале, по прибытии, рассыльному посольства Юлиусу, который будет вас встречать. Все знают Юлиуса». – «Но я-то ведь еду в первый раз. Юлиуса не знаю. Слышу о нем впервые. Я его не найду». – «Но он-то найдет вас и признает по вашей вализе, с которою хорошо знаком». – «А предъявит ли он мне хоть какой-нибудь документ, удостоверяющий, что я сдаю вализу именно Юлиусу, а не какому-нибудь немецкому шпиону? Мне ведь будет беспокойно». – «Милый друг, вы беспокоитесь понапрасну. Сотни раз дипломатические курьеры сдавали так вализу и именно Юлиусу, и никогда никаких недоразумений не происходило. Поезжайте с миром. Всяких благ. Сейчас распоряжусь выдачею вам денег и паспорта. И то, и другое получите в казначейской части. Всего хорошего».

Задумчиво шествую в казначейскую часть, где получаю 1000 руб. На паспорт – большой лист пергаментной белой бумаги с государственным гербом – накладывается штемпельная государственная малая печать, и паспорт мне выдается. Иду на городскую станцию железных дорог, покупаю билет. Купил и все раздумываю о Юлиусе. Как это так, секретная переписка, которую не решаются доверить даже шифру при условии передачи по почте или телеграфу, и вдруг я должен сдать ее в Берлине какому-то совершенно неизвестному мне лицу, да еще немцу. Хоть бы русский был рассыльный у посольства! А то так вот и будет! Подойдет ко мне некий немец, скажет: а подайте-ка мне вашу вализу с наисекретнейшими документами, интересными для немцев. И я отдам. Прекрасно, пусть, в конце концов, подойдет ко мне и отберет вализу именно Юлиус. Мне представится возможным в этом убедиться, если то же самое лицо сдаст мне через час, через полтора вализу обратно, соответственно облегченную изъятием почты, адресованной в Берлин, и будет провожать меня далее в Париж. Но какая же, уж не у меня, а у русского Министерства иностранных дел гарантия в том, что, получив от меня вализу, немец Юлиус по дороге в посольство не зайдет в германское Министерство иностранных дел, где все документы будут вмиг сфотографированы. Ведь это может не произойти единственно в том только случае, если немцы знают наверно, убедились в том, что пересылаемые с дипломатическою вализою наши секреты ровно ничего не стоят. Последнее мне представляется невероятным. Поэтому я никак не могу признать опасения мои неосновательными. Хороши, за всем тем, были порядки, при которых высылался русским посольством отбирать вализу от дипломатического курьера немец-рассыльный Юлиус, а не ответственный секретарь посольства, хотя бы и в 6 часов утра, всего-то один раз в две недели, да хотя бы и каждый день. Секретари могли бы чередоваться. «Что вы, что вы, – припоминается возглас удивленного и перепуганного П. Л. Вакселя, – как можно будить этих господ!»