Эдмунд Криспин - Лебединая песня. Любовь покоится в крови (сборник)

• Название: Лебединая песня. Любовь покоится в крови (сборник)
• Автор: Эдмунд Криспин
• Жанр: Классический детектив
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-17-095898-6

Первая послевоенная постановка «Мейстерзингеров» Вагнера. Оперный театр в Оксфорде собрал лучшую труппу. Но незадолго до премьеры Эдвин Шортхаус, исполняющий главную партию, был найден повешенным в собственной гримерке. Полиция считает это самоубийством, ведь комната была заперта изнутри. Однако прибывший на место преступления Джервейс Фен уверен – Шортхауса, в ком талант сочетался с невероятно вздорным характером, убили…

В респектабельной частной школе для мальчиков совершено двойное убийство: кто-то застрелил молодого учителя Сомерса и протежировавшего его Лава. Полиция в недоумении, особенно когда выясняется, что на следующий день в соседней деревушке убита пожилая вдова миссис Блай. Профессор Фен, помогающий полиции вести расследование, подозревает, что все эти три убийства тесно связаны, более того, причины случившегося следует искать в старинных бумагах, которые миссис Блай нашла в своем доме во время ремонта…

---

В зрительном зале горели несколько ламп, но можно было разглядеть великолепную лепнину на потолке и балконы со светящимися часами в центре. В обе стороны от них расходились ложи ярусов с синими бархатными занавесями. Над авансценой в арочном проеме помещалась картина в резной раме с двумя полуобнаженными молодыми женщинами. Сладострастно изгибаясь, они прижимали к губам ангельские трубы.

– Это олицетворение прокторской власти, – заметил Фен, – призывающей университетскую молодежь к добродетели и трезвости.

На сцене Резерстон жаловался Джорджу Грину, новому исполнителю роли Сакса, на поведение подмастерьев в конце второго акта.

– Носятся по сцене как стадо оленей, на которых напал пекинес.

В оркестровой яме тромбонист весьма прилично имитировал полет истребителя на полной скорости, а кларнетист негромко наигрывал джаз.

Джон Барфилд в первом ряду партера поглощал крупный апельсин.

Адам пошел извиниться перед Пикоком за опоздание. Он нашел его за кулисами беседующим с антрепренером Леви, крупным, добродушным австрийском евреем. По-английски он говорил свободно, но с сильным акцентом.

– А, Лангли, здравствуйте, – обрадовался Леви. – Ну что за кошмар у вас тут творится. Schrecklich, gar fabelhalft[14]. Признаюсь, я терпел этого пьяницу из-за голоса. Думаю, он был второй после Шаляпина. Но теперь, когда с ним кто-то жутким образом расправился, ничего не поделаешь.

Адам представил Фена.

– Но мы выпустим спектакль, – продолжил Леви. – Непременно. – Он погладил Пикока по спине. – Посмотрите, какой у нас замечательный маэстро. А как он держит оркестр. Они делают в точности то, что хочет дирижер. И духовики, – Леви повернулся к Фену, – представляете, духовики, когда он говорит, слушают с раскрытым ртом. – Он рассмеялся. – И контрабасисты тоже. Они вообще грубияны, на концертах перемигиваются с девушками из публики, но с нашим маэстро ведут себя как шелковые. – Леви похлопал по плечу смущенного Пикока, после чего, пожелав всем удачи, откланялся. Ему пора было возвращаться в Лондон.

Начали подходить опоздавшие оркестранты. Трубачи тут же принялись раздуваться, скрипачи и виолончелисты настраивали инструменты.

– Я думаю, скоро можно будет и начать, – произнес повеселевший Пикок.

– Как видите, смерть Эдвина Шортхауса никого здесь не опечалила, – произнес Адам, оглядывая артистов, готовящихся к репетиции.

Фен кивнул:

– Вы знаете, мне даже как-то неловко в такой ситуации искать убийцу.

К ним подошла Джоан Дэвис. Адам их познакомил.

– Я видел вас в роли маршальши, – сказал Фен. – Это было чудесно. В прошлом году слушал Лотту Леман[15]. Вы нисколько не хуже.

Джоан улыбнулась:

– Вы мне льстите.

Они помолчали.

– Уже твердо решено, что это было убийство? – спросила она.

– Я в этом убежден, – ответил Фен. – А как полиция, не знаю.

Затем Джоан неожиданно произнесла:

– Профессор, я в смятении. Мне нужна ваша помощь.

– Рад вам услужить, – отозвался Фен. – Тем более что я собирался с вами поговорить. Мы можем отойти?

Джоан подошла к стоящему неподалеку Пикоку:

– Джордж, с какого места мы начинаем?

– С собрания мастеров и песенного состязания, – ответил Пикок.

– Тогда я пока не занята. – Она повернулась к Фену: – Пойдемте ко мне в гримерную.

Фен в свою очередь повернулся к Адаму:

– Вы можете петь и одновременно следить за своей супругой?

– Вполне.

– А зачем следить? – спросила Элизабет. – Со мной будет все в порядке.

– Наверное, именно так ответил Цезарь на вопрос Кальпурнии в мартовские иды[16]. Так что, пожалуйста, без особой нужды никуда не отходите.

– О чем идет речь? – поинтересовалась Джоан. – Почему с Элизабет что-то может быть не в порядке?

– Я вам скоро объясню, – пообещал Фен. – Надеюсь, ваша гримерная не на последнем этаже? Стыдно признаваться, но я уже не молод. И ноги уже не те. Как говорится: mon beau printemps a fait le saulêt par la fenetre[17].

– Не беспокойтесь, мы уже пришли, – успокоила его Джоан, открывая дверь гримерной.

Комната была такой же, что и та, где встретил свой конец Эдвин Шортхаус, но ее содержимое выглядело, разумеется, совсем по-другому. Фен в очередной раз изумился тому, как женщины могут сделать любой беспорядок симпатичным и уютным. Одежда, косметика, книги, фотографии, разные случайные вещицы…

Джоан включила электрокамин, они сели рядом, закурили.

– И какие же у вас затруднения? – спросил Фен.

– Понимаете, – начала Джоан, – вчера вечером после ужина я и еще несколько участников спектакля собрались посидеть в баре, обсудить ситуацию. Мы были сильно удручены тем, как прошла репетиция. И одинаково сожалели о том, что родители Эдвина когда-то встретились. И тут я ляпнула – хорошо было бы отравить его. Конечно, не на смерть, а только чтобы он не мог петь. Кто мог знать, что через некоторое время Эдвин Шортхаус будет найден мертвым. Все бы ничего, но сегодня нас по очереди опрашивал инспектор Мадж, и кто-то ему рассказал об этом.

– Понимаю, – протянул Фен, выпустив кольцо дыма.

– Когда инспектор говорил со мной, мне ничего не оставалось, как подтвердить свои слова. Это скверно, потому что вырванные из контекста они звучат зловеще. Но, как говорится, слово не воробей.

– Вот именно, – согласился Фен.

– Но это еще не все. Выяснилось, что джин Эдвина был сильно сдобрен нембуталом, а я единственная, у кого здесь был такой препарат.

Фен выпрямился. Издалека донеслась проникновенная и возвышенная музыка. Началась репетиция первого акта. Барфилд затянул: «…я призываю мастеров на сходку…»

Да, неизвестно, какие фантазии могут возникнуть в голове Маджа в связи с этим нембуталом.

– Мне выписывают его от бессонницы, – продолжила Джоан. – Есть рецепт.

– Но то, что у вас есть нембутал, еще ничего не значит.

– Вся беда в том, – сказала Джоан, – что изрядное количество его пропало. Несколько десятков капсул.

– Откуда пропало?

– Из вон того ящика.

– Вы хранили лекарство здесь?

– Нет. Просто несколько дней назад положила в ящик и забыла. В последнее время я спала хорошо, и лекарство не было нужно. А когда сегодня хватилась, больше половины нет.

– Вы что, гримерную не запирали?

– Запирала, но не всегда. Здесь у меня нет ничего особенно ценного.

– Тот, кто украл лекарство, должен был знать, что оно у вас есть.

Джоан усмехнулась:

– Об этом наверняка известно половине труппы. Вы знаете Аделу Брант, которая поет Магдалену? – Фен отрицательно покачал головой. – Она заходила как-то ко мне и видела нембутал. Этого достаточно. Не сомневаюсь, что она тут же принялась нашептывать всем: «Вы представляете, Джоан принимает нембутал. И держит его у себя в гримерной. Говорят, что это наркотик…» В общем, что-то в этом роде.

– Да, – задумчиво проговорил Фен, – в актерской среде такое бывает. Но тут не за что зацепиться. Неужели Мадж всерьез подозревает вас в убийстве Шортхауса?

– Ну до этого, я думаю, дело не дошло. – Джоан глубоко затянулась сигаретой. – Мне показалось, что он считает смерть Эдвина самоубийством. С другой стороны, нембутал в его бутылке с джином противоречит этой версии.

– И что за мотив мог быть у вас для убийства?

Джоан вздохнула:

– Целых два. Бескорыстный и корыстный. Первый – желание спасти постановку, второй – спасти Джорджа.

– Какого Джорджа?

– Джорджа Пикока, дирижера. – Она посмотрела на Фена: – Профессор, что мне делать?

– Ничего.

– Но я должна что-то предпринять. Нельзя, чтобы обо мне подумали…

– Пусть они думают все, что им нравится. А вы не переживайте. Выдвигать против вас обвинения – это такой же абсурд, как изобретение Бленкинсопа.

– А кто это?

– О, мистер Бленкинсоп мой любимый трагикомический персонаж из истории. Он жил в эпоху, когда железные дороги, поезда, локомотивы существовали только в теории. Так вот Бленкинсоп, считая, что локомотивы будут пробуксовывать и не смогут двигаться по рельсам, предложил модель паровоза с зубчатыми колесами. Представляете? – Фен загасил сигарету. – И учтите, у Маджа против вас нет абсолютно никаких доказательств. Если даже на разбирательстве у коронера присяжные вынесут вердикт, что это было убийство, инспектор суду ничего предъявить не сможет.

– То есть я зря запаниковала, – заключила Джоан. – Ладно, не будем об этом. Вы сказали, что хотели со мной поговорить.

– Да. Подробнее узнать о Стейплтоне и Джудит Хайнс.

– Тут особенно нечего рассказывать. Они любят друг друга. Он композитор. Сегодня утром я просмотрела черновик вокальной партитуры его оперы.

– Мадж ее вернул?

– Да. Партитуру нашли в квартире Эдвина.

– И какое впечатление?

Джоан поморщилась:

– Честно говоря, не очень. Но он молод, и главные свершения у него впереди. Композиторский талант у некоторых в полную силу проявляется не сразу. Да мне сейчас трудно судить о чьей-то музыке, когда голова полна «Мейстерзингерами». Как говорил Пуччини: «Иногда мне кажется, что по сравнению с ним мы только тренькаем на мандолинах». Это он о Вагнере.