Эдмунд Криспин - Лебединая песня. Любовь покоится в крови (сборник)

• Название: Лебединая песня. Любовь покоится в крови (сборник)
• Автор: Эдмунд Криспин
• Жанр: Классический детектив
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-17-095898-6

Первая послевоенная постановка «Мейстерзингеров» Вагнера. Оперный театр в Оксфорде собрал лучшую труппу. Но незадолго до премьеры Эдвин Шортхаус, исполняющий главную партию, был найден повешенным в собственной гримерке. Полиция считает это самоубийством, ведь комната была заперта изнутри. Однако прибывший на место преступления Джервейс Фен уверен – Шортхауса, в ком талант сочетался с невероятно вздорным характером, убили…

В респектабельной частной школе для мальчиков совершено двойное убийство: кто-то застрелил молодого учителя Сомерса и протежировавшего его Лава. Полиция в недоумении, особенно когда выясняется, что на следующий день в соседней деревушке убита пожилая вдова миссис Блай. Профессор Фен, помогающий полиции вести расследование, подозревает, что все эти три убийства тесно связаны, более того, причины случившегося следует искать в старинных бумагах, которые миссис Блай нашла в своем доме во время ремонта…

---

Репетиция проходила как обычно. Вскоре всем стало очевидно, что Пикок свое дело знает. Артистов лишь удивляло, с какой непривычной кротостью его указания выслушивает Эдвин Шортхаус. «Это не к добру», – подумал тогда Адам. И как в воду глядел.

Правда, репетиции под фортепиано прошли более или менее гладко. Неприятности начались, когда подключился оркестр. Тогда же случился один инцидент, о котором следует рассказать.

В понедельник репетиция закончилась последней сценой третьего акта. В шесть исполнители разошлись. В репетиционном зале остались лишь Джоан Дэвис и Пикок, чтобы обсудить кое-какие особенности ее партии. В семь они распрощались. Пикок ушел, а Джоан поднялась в свою гримерную одеться. Проходя мимо гримерной хористок, дверь которой была открыта, она увидела следующую сцену: пьяный до невменяемости Шортхаус повалил молодую девушку и пытался ее раздеть. Надо сказать, что в последние дни Эдвин Шортхаус, как говорится, не просыхал, хотя на его исполнении это не отражалось. Пел он всегда великолепно. Девушку звали Джудит Хайнс. Она была хористка и осталась в гримерной, чтобы заняться своим костюмом. Он ей плохо подходил.

Джудит сопротивлялась, но перевес оказался на стороне грузного пьяного Шортхауса. Джоан пришлось вмешаться. Женщина она была крепкая и не из слабонервных. Какие меры Джоан приняла, уточнять не будем. Важно, что Шортхаус успокоился. Повалился на бок и затих.

Джоан посмотрела на девушку, которая судорожно оправляла платье.

– Он вам ничего не повредил, дорогая?

– Нет-нет, спасибо, – смущенно проговорила Джудит. – Страшно подумать, что могло произойти, если бы не вы. – Она вдруг испуганно посмотрела на лежащего Шортхауса. – А он не?..

Джоан усмехнулась:

– Не беспокойтесь, с ним все в порядке. Дышит. Правда, испарения такие, что хоть противогаз надевай, но это уже другое дело. А вы уходите поскорее домой, так будет лучше.

Джудит засуетилась:

– Да, да, я сейчас. – Она замолкла, а затем, запинаясь, добавила: – Не знаю, как вас отблагодарить, но, пожалуйста, никому об этом не рассказывайте. Я вас очень прошу.

Джоан нахмурилась:

– К сожалению, сейчас уже поздно искать Эдвину замену, а то я бы обязательно настояла, чтобы его убрали из труппы.

– Нет, не надо, – проговорила Джудит со странной горячностью. – Мне будет очень стыдно, если люди узнают.

– Стыдно? – удивилась Джоан. – Но вас не в чем упрекнуть, дитя мое.

– Ну просто стыдно… я не знаю. Очень вас прошу, обещайте никому не рассказывать.

Джоан пожала плечами:

– Хорошо, не буду, раз вы так просите. – Она помолчала. – Где вы живете? Я хочу вас проводить, если это не далеко.

– Вы очень добры, но, право, не стоит беспокоиться.

– Пойдемте, – сказала Джоан, – мне полезно прогуляться.

– А что с ним? – Джудит показала на лежащего Шортхауса.

Джоан махнула рукой:

– Пусть полежит, проспится. Правда, потом он снова напьется, но нас это не касается. Надевайте пальто.

По дороге Джудит призналась Джоан, что «ухаживания» Шортхауса начались одновременно с началом репетиций. А ей было неловко слишком резко его отталкивать. Как же, знаменитый певец. Кроме того, у нее есть молодой человек, тоже из хора, но он музыкант. И не простой, а композитор. Недавно закончил работу над оперой, и Шортхаус обещал кое-какое содействие.

– О, моя дорогая, – со вздохом проговорила Джоан, – советом могут помочь многие. И я, и Адам. А вот что касается постановки, то тут надо искать помощи у мультимиллионера.

Возвращаясь в отель «Булава и скипетр», Джоан думала о Шортхаусе. Этот человек планомерно разрушал себя и скоро мог дойти до точки, когда уже не смогут выручить ни голос, ни артистические способности. Конечно, хорошо бы за сегодняшнюю проделку исключить его из труппы, но обещание есть обещание.

В конце концов она была вынуждена его нарушить под давлением обстоятельств, о которых речь пойдет дальше.

Глава 4

Вскоре начались репетиции с оркестром, а с ними и неприятности.

Шортхаус постоянно предъявлял претензии к дирижеру, придирался к любой мелочи, буквально не давал ему работать. Вот и сегодня, не успели начать, как опять что-то случилось.

Адам шумно вздохнул и отправил в рот пластинку жевательной резинки. В зрительном зале на одном из передних сидений Джон Барфилд жадно поедал сэндвич с ветчиной, роняя крошки на жилет. Движения его челюстей заворожили Адама настолько, что он некоторое время пристально смотрел не мигая, пока тот не заметил и не поднял взгляд на сцену.

А здесь опять остановилась репетиция. Эдвину на этот раз не понравился темп.

– Разумеется, мистер Пикок, я уважаю ваше мнение. – Шортхаус говорил тоном, весьма далеким от уважительного, чуть наклонившись в сторону рампы. – Но зачем вы тут делаете такое подчеркнутое акселерандо?[3] Это совершенно не соответствует настроению Сакса в данный момент.

Джордж Пикок нервно задергал дирижерской палочкой. Ему было явно не по себе.

«И есть от чего», – подумал Адам.

Репетиции «Мейстерзингеров» с участием Эдвина Шортхауса были также тяжелым испытанием для дирижеров много старше и опытнее. Адам жалел Пикока. Удачная постановка «Мейстерзингеров» определила бы карьеру этого способного молодого дирижера, а Эдвин Шортхаус уже сколько дней не давал ему покоя и мотал нервы. В конце концов спектакль может быть загублен. К тому же время шло, а сегодня только начали репетировать третий акт.

Адам наклонился к Джоан:

– Боже мой, неужели Эдвин не может заткнуться хотя бы на десять минут?

Она кивнула:

– Ты же видишь, он делает это нарочно. Ему доставляет удовольствие изводить Пикока. Как жаль, что этот боров такой хороший певец.

– Иначе кто бы его здесь держал, – сказал Адам. – Я думаю, он доиграется, доведет кого-нибудь до смертоубийства.

– …и все же, если вы позволите, я предпочел бы оставить все как есть, – произнес Пикок, стоя за дирижерским пультом. – В этом месте явно необходим дополнительный импульс.

– Хорошо, – неожиданно согласился Шортхаус. – Я буду пытаться следовать вашему ритму. Если, конечно, получится.

– Скотина, – горячо прошептала Джоан. – Презренный осел. У него совершенно нет чувства ритма.

Адам вздохнул:

– Еще одна остановка, и мы сегодня третий акт не пройдем.

Оркестр заиграл снова. Дошли до того места, которое обсуждалось, и Шортхаус опять отстал. Пикок постучал палочкой по пульту, и музыка прекратилась.

– Ну теперь будет веселье, – сказала Джоан.

– К сожалению, мистер Шортхаус, мы в очередной раз оказались впереди вас.

– Мистер Пикок, если мои усилия как можно точнее передать замысел композитора вас раздражают, так извольте сказать об этом прямо, а не путем дешевых насмешек, – резко бросил Эдвин Шортхаус.

На сцене стало тихо.

Пикок густо покраснел, однако взял себя в руки.

– Давайте пока оставим этот пассаж и продолжим с четвертой сцены – выхода Евы. Вы готовы, мисс Дэвис?

– Да, – крикнула в ответ Джоан и повернулась к Адаму: – Мне противно даже изображать флирт с Эдвином.

– Не думай об этом, – подбодрил Адам. – И если он начнет придираться к тебе, я думаю, ты найдешь, что ответить.

– Это было бы чудесно, – мечтательно проговорила Джоан. – Но на такое мало надежды. Он цепляется только к молодым и неопытным, кто не может как следует дать отпор. Ну я пошла.

Адам улыбнулся:

– Счастливо. Встретимся на сцене под липой. И не приводи подругу.

Он продолжил размышлять. Ситуация была крайне тревожная. Пикок может сломаться, и что тогда? К сожалению, Шортхаус знал, что может беспрепятственно хамить дирижеру. Ему за это ничего не будет. На него шла публика, он делал кассу. А кто такой Пикок? Да никто, пустое место, хотя номинально его указания должны выполняться беспрекословно. Ведь в опере слово дирижера – закон.

Адам вздохнул и полез за жевательной резинкой, опять встретившись взглядом с Барфилдом, который теперь собирался съесть помидор. Он сделал гримасу и многозначительно кивнул на сцену. Адам сделал гримасу в ответ.

На сцене Шортхаус и Джоан, глядя друг на друга, сладкозвучно пели с небольшими диссонансами в ля-бемоль. Адам вдруг заметил, как слаженно играет оркестр, и у него снова вспыхнула злость на Шортхауса. Желая успокоиться, он отправил в рот третью пластинку жвачки. Жаль только, что эта штуковина быстро утрачивала вкус и становилась просто резинкой.

Затем к нему подошел режиссер Деннис Резерстон, меланхоличный, моложавый, в своей неизменной шляпе «трилби». С ним был черноволосый, мрачноватый молодой человек. Адам помнил, что он стажер, но в спектакле выходит только один раз в первом акте. Когда пекарь спрашивает, где Николаус Фогель, один из подмастерьев быстро вскакивает со скамьи и бойко отвечает: «Болен он». Дальше Котнер говорит: «Пошли ему Бог здоровья» и так далее. Так вот, роль ученика исполняет этот молодой человек.