Мэгги О`Фаррелл - Пока тебя не было

• Название: Пока тебя не было
• Автор: Мэгги О`Фаррелл
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2018
• ISBN: 978-5-04-092395-3

Жарким июньским утром Роберт Риордан говорит жене Гретте, что отправляется за газетой в ближайший киоск. И больше не возвращается. На помощь безутешной женщине приходят трое взрослых детей: сестры, которые не разговаривают друг с другом много лет, и брат, практически потерявший веру в собственное семейное счастье. У каждого из них есть свои версии и догадки относительно того, куда мог уйти отец. Но никто даже не подозревает, что Гретта долгие годы тщательно оберегала тайну, которая может расставить все по своим местам.

---

Он обнаружил, что их расспросы о том, что он изучает, сколько часов преподает, хватает ли ему времени на то, чтобы заниматься наукой, вызывают у него легкую панику. Он бы предпочел, чтобы они не обращали на него внимания и он мог бы съесть как можно больше, поразглядывать масляные картины, висевшие на стенах, окно с эркером, выходившее на широкую лужайку, освоиться с откровением, что он спит с девушкой, которая все еще называет родителей мамой и папой.

Но они не отступали. Сколько у него братьев и сестер? Чем они занимаются? Где он вырос? То, что его отец работает в банке, их, казалось, удовлетворило, но известие о том, что на лето он собирается в Ирландию, похоже, вызвало удивление.

– Родители Майкла ирландцы, – сказала Клэр; показалось, или в ее голосе прозвучало что-то вроде предупреждения, окружающая среда слегка подернулась рябью?

– В самом деле?

Ее отец взглянул на него, словно ища какое-нибудь физическое проявление сказанного. Майкла охватило острое желание прочесть «Богородице», просто посмотреть, как они отреагируют. «Что есть, то есть, – объявит он за артишоками (жуткие, несъедобные, колючие штуки), – я католик, и я лишил вашу дочь девственности».

– Да, – сказал он вместо этого.

– Из Северной Ирландии? Или из Южной?

У него ушло мгновение на то, чтобы подавить желание поправить отца Клэр: из Ирландской Республики, хотелось ему сказать, а не из Южной Ирландии.

– Из… эээ… – Он сглотнул. – С юга.

– А. Но вы ведь не в ИРА[5], правда?

Его рука, подносившая еду ко рту, застыла. Лист артишока завис в воздухе. Капля растопленного масла упала на тарелку. Он уставился на мужчину, сидевшего перед ним.

– Вы меня спрашиваете, не в ИРА ли я?

– Папа, – пробормотала Клэр.

Тот усмехнулся быстрой тонкой улыбкой.

– Нет. Просто вдруг вы или ваша родня…

– Не состоит ли в ИРА моя родня?

– Просто спросил. Я не хотел никого обидеть.

В ту ночь он взял Клэр на ее цветастом покрывале, на ковре, на подушках сиденья под окном. Собрал пшеничный шелк ее волос и поднес к лицу. Кончил, зажмурившись, и когда понял, что не надел презерватив, обрадовался, злобно обрадовался, и на следующее утро все еще радовался, когда она сидела напротив, такая безупречная в летнем платье с узором из веточек, на стуле с прямой спинкой, накладывала себе яичницу и спрашивала отца, что ему передать.

Радость поугасла три недели спустя, когда она пришла и сказала, что месячные не начинаются. Еще меньше радости осталось, когда через месяц он отправился домой сказать родителям, что женится. Мать бросила на него быстрый оценивающий взгляд, потом села за стол.

– Ох, Майкл Фрэнсис, – прошептала она, прижав руку ко лбу.

– Что? – сказал отец, переводя взгляд с матери на него. – Что такое?

– Как ты мог так со мной?

– Что? – повторил отец.

– Он кого-то обрюхатил, – пробормотала Ифа.

– А?

– Обрюхатил, папа, – повторила она громче, развалившись на диване, перекинув идеальные четырнадцатилетние конечности через подлокотники. – От него забеременели, сунул булочку в духовку, подкинул девушке проблем, сделал…

– Хватит, – приказал отец.

Ифа дернула плечом, потом посмотрела на Майкла, как будто он ее по-новому заинтересовал.

– Это правда? – произнес отец, повернувшись к нему.

– Я… – Он развел руками.

Так не должно было получиться, хотелось сказать. Не на ней я должен был жениться. Я собирался писать диссертацию, спать со всеми, кто даст, потом поехать в Америку. Брак и ребенок в планы не входили.

– Свадьба через две недели.

– Две недели!

Мать заплакала.

– В Хемпшире. Приезжать не надо, если не хотите.

– Ох, Майкл Фрэнсис, – повторила мать.

– Где в Хемпшире? – уточнил отец.

– Она католичка? – спросила Ифа, покачивая голой ногой, и выкусила полумесяц из печенья.

Мать задохнулась.

– Да? Католичка? – Она взглянула на Святое Сердце, висевшее на стене. – Пожалуйста, скажи, что да.

Он откашлялся, бросил на Ифу гневный взгляд.

– Нет.

– А кто тогда?

– Я… Я не знаю. Англиканка, наверное, но я не думаю, что это важная часть…

Мать сорвалась со стула с воем. Отец ударил газетой о ладонь. Ифа произнесла, ни к кому определенному не обращаясь:

– Он взял и обрюхатил протку.

– Рот свой закрой на хрен, Ифа, – прошипел он.

– Что за выражения, – громыхнул отец.

– Это смерть моя! – кричала мать в ванной, гремя пузырьками с успокоительным. – Лучше сразу меня убейте!

– Ладно, – пробормотала Ифа. – Кто начнет?

Родился Хьюи, и жизни Клэр и Майкла Фрэнсиса пошли другим путем. Клэр получила бы диплом по истории и устроилась бы на работу, которая ждала девушек вроде нее после выпуска: могла бы работать в журнале или, может быть, секретарем. Сняла бы пополам с подругой квартиру в Лондоне, завалив ее тряпками и косметикой. Записывали бы друг для друга, кто звонил, принимали молодых людей за ужинами, состряпанными на узкой кухне. Стирали бы трусики в раковине и сушили над газовой плитой. Потом, через несколько лет, она вышла бы замуж за адвоката или бизнесмена, и они бы переехали в дом, как у ее родителей, в Хемпшир или Суррей, и у Клэр было бы несколько ухоженных детишек, и она бы рассказывала им истории о своих девических деньках в Лондоне.

Майкл защитил бы диссертацию. Перебрал бы всех самых красивых женщин в городе, – а их, казалось, были толпы в Лондоне середины 60-х, – женщин с подведенными черным глазами, женщин в водолазках и в летящих платьях, и других, что носили невообразимо короткие юбки и высокие сапоги, и тех, что были в шляпах и темных очках, или с шиньонами и в твидовых пальто. Он бы их всех перепробовал, одну за другой. А потом получил бы место профессора в Америке. Он думал о Беркли, или о Нью-Йоркском университете, или об Университете Чикаго или Уильямса. Он все распланировал. Покинул бы эту страну и никогда бы не вернулся.

Но вышло так, что ему пришлось бросить диссертацию. На грант невозможно было содержать жену и ребенка. Он нашел работу учителя истории в грамматической школе в пригороде. Снял квартиру недалеко от Холлоуэй-роуд, где провел детство, и они с Клэр по очереди грели младенцу бутылочки на газовой конфорке. На выходные они ездили в Хемпшир и без конца спорили, должен ли Майкл позволить тестю одолжить им денег, чтобы купить «какое-нибудь приличное жилье».

Он мешает в сковороде деревянной ложкой, потом вываливает кольца спагетти на две тарелки.

Иногда, заметив отстраненное выражение на лице жены, он гадает, не думает ли она о доме, в котором могла бы жить. В Сассексе или Суррее, с мужем-юристом.

Он следит за тем, чтобы спагетти не коснулись тоста на тарелке – Хьюи не станет даже пробовать, если одна еда соприкоснулась с другой. «Чтобы не касалось!» – заверещит он. Спагетти для Виты он кладет кучкой поверх тоста с маслом. Она будет есть что угодно.

Он как раз ставит тарелки перед их стульями, когда чувствует, как что-то бодает его в ногу, что-то твердое и теплое. Вита. Пришла из сада и тычется кудрявой головой ему в бедро, как козочка.

– Папа, – мурлычет она. – Папа, папа, папа.

Он наклоняется и берет ее на руки.

– Вита, – говорит он.

Он снова на мгновение становится тем, кем хочет быть: мужчиной, который у себя на кухне поднимает дочку высоко-высоко. Он кладет деревянную ложку. Отставляет сковородку. Обнимает малышку. Его переполняет – что? Что-то большее, чем любовь, большее, чем нежность. Что-то настолько острое и стихийное, что напоминает животный инстинкт. На мгновение он задумывается о том, что единственный способ выразить это чувство – каннибализм. Да, он хочет съесть дочь, начиная со складочек на шее, продвигаясь вниз, к гладкой перламутровой коже ее ручек.

Она выгибает спину и сучит ногами. Вита всегда была приземленным ребенком; ей не нравится, когда ее обнимают. Любимая форма выражения чувств – обхватить ноги. Она терпеть не может, когда ее поднимают в воздух. В ней с самого начала была основательность, телесная плотность, которой напрочь лишен Хьюи. Хьюи – эльф, легкое, как тростинка, создание, длинноватые волосы полощутся у него за спиной, он просвечивает насквозь. Он – дитя воздуха, а Вита, скорее, животное, обитающее на земле. Барсук, она напоминает ему барсука или, может быть, лису.

Он со вздохом опускает ее, и она принимается гоняться вокруг кухонного стола, необъяснимо выкрикивая:

– Долго и счастливо, – снова и снова, меняя интонацию.

– Вита, – произносит он, стараясь говорить обычным голосом сквозь шум. – Вита, сядь. Вита?

Хьюи входит и плюхается на свое место за столом. Берет вилку и начинает играть со спагетти, на которых остывает и густеет рыжий соус. Хьюи хмурится, накручивая одну, потом две, потом три макаронины на зубцы вилки, и Майкл Фрэнсис разрывается между желанием извиниться перед сыном за то, что на обед опять спагетти, и велеть ему есть сейчас же.