Филиппа Грегори - Хозяйка Дома Риверсов

• Название: Хозяйка Дома Риверсов
• Автор: Филиппа Грегори
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2018
• ISBN: 978-5-04-095689-0

Когда юная красавица Жакетта овдовела, она не стала печалиться, а тайно вышла замуж за самого завидного жениха королевства Ричарда Вудвилла, подружилась с королевой и стала одной из самых влиятельных особ. «Как удивительно легко у нее все получается, – шептались придворные на королевских пирах, – наверняка алхимия, а может, и магия». Откуда им знать, что любовь и женское коварство сильнее всяких чар?

---

Она подала руку Жанне, затем поцеловала мою тетю Жеанну и меня, и дядя помог ей подняться в портшез. Напоследок она крепко сжала его руку своей сухой ладошкой и сказала:

– Обещай, что в твоем доме Девственница по-прежнему будет в безопасности. И главное – береги ее от англичан; таков мой тебе наказ.

Дядя покорно поклонился и попросил:

– Ты только возвращайся поскорее.

Его жена, моя тетка Жеанна, жизнь которой с отъездом хозяйки нашего Дома существенно облегчалась, поспешила к бабушке, помогла ей устроиться в портшезе и поцеловала в бледную холодную щеку. Но именно меня демуазель де Люксембург высмотрела в толпе провожающих и поманила к себе крючковатым, костлявым пальцем.

– Да благословит тебя Господь, Жакетта, – промолвила она, когда я подошла к ней. – Не забывай того, чему я учила тебя. Ты у нас пойдешь далеко! – И она ободряюще улыбнулась мне. – По-моему, куда дальше, чем ты сейчас можешь себе вообразить.

– Мы ведь весной снова увидимся, да?

Бабушка не ответила, лишь пообещала:

– Я непременно пришлю тебе свои книги. И тот браслет.

– Но весной ты навестишь меня и моих родителей в Сен-Поле?

И по ее грустной улыбке я поняла, что никогда ее больше не увижу.

– Благослови тебя Господь, детка, – повторила она и тут же задернула занавески портшеза, словно опасаясь холодного утреннего ветерка.

И кавалькада выехала за ворота замка.

В ноябре я проснулась среди ночи в своей девичьей постели, которую делила со своей фрейлиной Элизабет, села и прислушалась. Мне показалось, что кто-то нежным голосом, очень высоким, но еле уловимым, окликнул меня по имени. Затем совершенно отчетливо послышалось чье-то пение. Странно, но пение доносилось прямо из окна, хотя наша комната была на одном из верхних этажей башни. Накинув поверх ночной рубашки плащ, я подошла к окну и сквозь щель в деревянных ставнях выглянула наружу, однако там не было видно ни зги. Окрестные поля и леса были черны, как самый черный фетр, и совершенно безмолвны, и все же то пронзительное пение явственно раздавалось за окном, безусловно, это пел не соловей, хотя звук был почти таким же высоким и чистым. И, уж конечно, это был не крик совы – скорее, этот мелодичный и протяжный голос напоминал мальчишеский: так поют солисты в хоре мальчиков. Я вернулась к постели и растолкала Элизабет.

– Ты слышишь?

Но та даже проснуться была не в силах и полусонным голосом пробормотала:

– Ничего я не слышу. Я сплю. Прекрати толкаться, Жакетта.

Только тут я заметила, что стою босыми ногами на совершенно ледяном каменном полу, и снова забралась в кровать. Когда я сунула замерзшие ноги под теплый бочок Элизабет, она что-то недовольно пробурчала и повернулась ко мне спиной. Некоторое время я лежала, подозревая, что не усну и так и буду в теплой постели внимать этому таинственному пению. Однако, согревшись, я довольно быстро задремала.

А через шесть дней нам сообщили, что Жеанна Люксембургская, моя двоюродная бабушка, умерла глубокой ночью во сне. Это случилось в Авиньоне, на берегу великой реки Роны. И только тут я наконец поняла, чей голос тогда звучал, кто пел мне в ночи среди башен замка.

Стоило английскому герцогу Бедфорду узнать, что Жанна д’Арк лишилась самой могущественной своей защитницы, как он послал судью Пьера Кошона и целый отряд вооруженных людей провести переговоры относительно ее выкупа; теперь ей грозил церковный суд по обвинению в ереси. Из рук в руки были переданы поистине огромные суммы денег: двадцать тысяч ливров тому, кто стащил Жанну с коня, и десять тысяч франков моему дяде, причем с самыми добрыми пожеланиями от английского короля. Мой дядя даже слушать не стал свою жену, умолявшую его не выдавать Жанну и оставить ее у нас. Я же была лицом и вовсе незначительным и права голоса не имела, так что была вынуждена молча смотреть, как мой дядя соглашается передать Жанну для допроса церковному суду.

– Я же не к англичанам ее отправляю, – оправдывался дядя перед женой. – Как и велела мне демуазель – а я не забыл о ее словах, – я не сдаю Девственницу нашим врагам, а лишь вручаю ее в руки церкви. Это, кстати, позволит ей очистить свое имя от выдвинутых против нее обвинений в ереси. Ее будут судить служители Господа нашего, и если она невинна, они вернут ей свободу.

Тетя Жеанна взглянула на своего мужа с таким ужасом, словно перед ней была сама Смерть, а я подумала: неужели дядя действительно верит подобной чепухе? Неужели он считает нас, женщин, настолько глупыми, что пытается запудрить нам мозги заверениями, будто церковь, находящаяся в полной зависимости от англичан, церковь, которой управляют назначенные англичанами епископы, и впрямь способна судить по справедливости? Что церковники смогут заявить тем, кто ими правит и платит им, что девушка, сумевшая всю Францию поднять на борьбу с англичанами, – это самая обыкновенная деревенская девчонка, возможно, несколько излишне шумная и надоедливая, но абсолютно ни в чем не виноватая? Что ей достаточно самого простого наказания – например, три раза прочесть «Аве, Мария», – и ее можно отсылать обратно в деревню к родителям и коровам?

– Милорд, кто сообщит о вашем решении Жанне? – осмелилась все же вмешаться я.

– О, она и так уже все знает, – бросил дядя через плечо и вышел на крыльцо попрощаться с Пьером Кошоном; уже в дверях он обернулся и добавил: – Я послал к ней пажа; он велит ей собираться и быть готовой незамедлительно уехать вместе с месье Кошоном.

Меня охватили ужасные предчувствия, и я кинулась бежать, словно спасала собственную жизнь, – но нет, вовсе не на женскую половину, куда направился мальчик-паж с известием, что Жанну передают в руки англичан. И не в старую темницу, куда она могла бы пойти, чтобы забрать свой жалкий мешок с пожитками: походной деревянной ложкой, острым кинжалом и молитвенником, который подарила ей моя бабушка. Я сразу ринулась по винтовой лестнице наверх, влетела на галерею над парадным залом, юркнула в крошечную дверку, на ходу ударившись своим дурацким головным убором о дверной косяк, причем с такой силой, что шпильки так и посыпались у меня из волос, и, топоча ногами и как можно выше задрав подол платья, стала быстро подниматься по каменной лестнице на плоскую крышу башни. Сердце, казалось, вот-вот выскочит у меня из груди, я задыхалась, зато, очутившись на крыше, сразу увидела Жанну. Она стояла на самом краю башенной стены, раскинув руки, словно птица, готовая к полету. Когда дверь с грохотом распахнулась, она оглянулась, посмотрела на меня, услышала мой пронзительный крик: «Нет, Жанна! Нет!» – и тут же шагнула в бездну.

Самое ужасное, действительно самое ужасное – что она не просто прыгнула в никуда, точно испуганный олень, а нырнула со стены вниз головой. Быстро догадавшись, что сейчас произойдет, я тут же метнулась к краю и успела увидеть ее, летящую вниз в позе того «танцора» из бабушкиной колоды карт: одна нога вытянута, вторая согнута и большим пальцем почти касается колена другой ноги. И сердце остановилось у меня в груди, поскольку в эти несколько мертвящих мгновений я поняла: да, так и есть, это поза «Повешенного» с гадальной карты, и Жанна летит головой вперед навстречу собственной гибели, а на губах ее играет безмятежная улыбка.

Глухой удар о землю, когда она рухнула у подножия башни, прозвучал в моих ушах с такой силой, словно это моя собственная голова врезалась в землю. Я хотела побежать вниз, хотела поднять ее тело, тело Жанны Девственницы, уродливой кучкой лежавшее на земле и похожее на мешок со старьем, но не смогла сдвинуться с места. Колени подо мной подгибались; царапая руки, я цеплялась за каменную стену, такую же холодную, как и мои пальцы, но не плакала и все никак не могла вздохнуть полной грудью; мое судорожное дыхание более всего напоминало рвущиеся из груди рыдания. Я была прямо-таки охвачена леденящим ужасом: все получилось в точности так, как и говорила моя бабушка. Жанна, молодая женщина, попыталась отыскать собственный путь в мире мужчин, однако этот путь привел ее лишь на вершину мрачной башни, откуда она и совершила свой лебединый прыжок-полет в объятия смерти.

Когда ее подобрали, она не подавала признаков жизни и все же осталась жива, хотя в течение четырех дней даже ни разу не пошевелилась. Затем это смертное оцепенение прошло, она начала потихоньку вставать с постели, каждый раз с изумлением охлопывая себя руками, словно желая удостовериться, что ее тело сохранилось в целости. Удивительно, но в результате падения она не сломала ни одной кости, не раскроила череп, не повредила ни одного пальца на руках! Казалось, ее и впрямь подхватили ангелы, когда она парила в их родной стихии. Конечно, это чудесное спасение имело и плохие последствия: церковники тут же заявили, что только дьявол мог спасти самоубийцу, прыгнувшую головой вниз с такой высоты. Вот если бы Жанна умерла, они бы наверняка сказали, что Господь свершил свой справедливый суд. А мой дядя, человек весьма суровый и здравомыслящий, объяснял ее спасение чрезвычайной мягкостью земли под стеной; почва настолько пропиталась влагой после нескольких недель непрерывных дождей, что крепостной ров переполнился, и вода, выплескиваясь из него, превратила землю, по сути дела, в болото; в общем, Жанне скорее грозила возможность утонуть, чем разбиться. После случившегося дядя решительно потребовал, чтобы Жанна немедленно покинула наш замок, поскольку не желал нести за нее ответственность; ведь старой демуазель, способной предотвратить любую опасность, здесь уже не было. Сначала дядя отослал Жанну в свой дом в Аррасе, а когда ее для допросов перевезли в принадлежавший англичанам Руан[13], за нею последовали и мы.