Джеймс Чейз - Еще один простофиля

• Название: Еще один простофиля
• Автор: Джеймс Чейз
• Жанр: Иностранный детектив
• Год: 2018
• ISBN: 978-5-389-15596-1

За полвека писательской деятельности британский автор детективов Рене Брабазон Реймонд (1906–1985) опубликовал около девяноста криминальных романов и сменил несколько творческих псевдонимов. Самый прославленный из них – Джеймс Хэдли Чейз.

«Я, как ищейка, беру след и чую, чего хочет читатель. И что он купит» – так мэтр объяснял успех своих романов, охотно раскрывая золотоносный секрет: читателей привлекают «действие и ритм». В XX веке не осталось места неспешным старомодным историям, в которых эксцентричный сыщик расследует загадочное убийство аристократа в декорациях уютного загородного особняка; по законам нового времени детектив пускает в ход револьвер едва ли не чаще, чем дедукцию.

---

Он попросил меня передать ему всю информацию для проверки. По дороге домой – я поехал за бумагами – меня остановила полиция.

«Вас хочет видеть комиссар», – сказали мне. В сопровождении патрульной машины я отправился в Главное управление, где состоялась моя беседа с комиссаром.

Он был человек простой и не стал ходить вокруг да около. Без лишних слов комиссар выложил на стол десять тысяч долларов новенькими хрустящими банкнотами. Он покупает мое досье, а я должен забыть о расследовании. Ну что, по рукам?

Я никогда в жизни не брал взяток и не собирался начинать это сейчас, к тому же я знал, что благодаря этим статьям мое имя несколько недель не будет сходить с газетных полос и я займу ведущее положение в репортерском мире. Я поднялся и вышел на улицу, навстречу беде.

Я передал материалы Кьюбитту и рассказал ему о взятке, предложенной комиссаром полиции. Владелец газеты хмуро посмотрел на меня, покачал головой и попросил зайти к нему домой в половине одиннадцатого вечера. К этому времени я должен обдумать план дальнейших действий. Я полагаю, он сжег мои бумаги. Больше я их никогда не видел.

С самого начала я держал Нину в курсе моего расследования. Она видела, что я имею дело с динамитом, и смертельно боялась беды, но, понимая, что это мой шанс, Нина поддерживала меня.

Часов в девять я отправился к Кьюбитту. Нина проводила меня до машины, и я чувствовал, что ей страшно. У меня тоже было тревожно на душе, но я доверял Кьюбитту.

Его дом находился в Палм-Бэй. Туда вела пустынная дорога. На ней-то все и произошло.

Полицейский автомобиль, шедший с большой скоростью, догнал меня и ударил в бок. Вероятно, они хотели столкнуть мою машину с шоссе в океан, но это у них не вышло. Авария была серьезной, водитель-полицейский повредил грудную клетку о рулевое колесо. Его напарник отделался легким испугом. Он задержал меня за опасную езду. Я понимал, что все это подстроено, но ничего не мог сделать. Через пару минут появилась вторая полицейская машина, за рулем которой сидел сержант Бейлис из отдела по расследованию убийств. Никто даже не спросил его, как он оказался на этой пустынной дороге.

Бейлис взял дело в свои руки. Пострадавшего полицейского отправили в больницу, а меня повезли в Главное управление. Внезапно Бейлис приказал водителю остановиться. Мы были на темной безлюдной улице. Вслед за Бейлисом из машины вышел шофер. Он держал меня сзади, скрутив мне руки. Бейлис вынул из бардачка бутылку виски, набрал жидкость в рот и обрызгал мое лицо и рубашку. Затем взял дубинку и стукнул ею меня по голове.

Очнувшись в тюремной камере, я понял, что влип всерьез. Водитель-полицейский скончался. На меня повесили убийство и дали четыре года. Адвокат, защищавший меня, дрался как тигр, но ничего не добился. Стоило ему заикнуться о преступном сговоре, как его тут же оборвали. Кьюбитт показал под присягой, что никогда не видел моего досье, и добавил, что собирался уволить меня как недобросовестного работника и тайного алкоголика.

Отсиживая свой срок, я частенько думал, каким же я был простаком. Я говорил себе, что только сумасшедший мог пытаться в одиночку бороться с властями.

Мне не стало легче, когда я узнал, что под давлением общественности комиссар полиции подал в отставку, а состав городских властей претерпел значительные изменения. По заявлениям моего адвоката было проведено расследование, и чикагская мафия решила перебраться в другое место, но мое положение от этого не улучшилось. Я мотал свой срок, который мне дали за то, что я убил полицейского, управляя автомобилем в состоянии опьянения, и никто не мог мне ничем помочь.

Теперь, после трех с половиной лет, проведенных в камере, я снова оказался на свободе. Журналистика была единственным ремеслом, которым я владел. Кьюбитт занес мою фамилию в черный список; мне не приходилось рассчитывать на место в какой-нибудь газете. Я не представлял, чем мне заняться. До тюрьмы я прилично зарабатывал, но и тратил изрядно. Я оставил Нине мало денег. К моменту моего освобождения вряд ли что уцелело от этой суммы. Я тревожился за Нину, думал о том, как она живет одна, но моя глупость и упрямство заставляли меня настоять через адвоката на том, чтобы она мне не писала. Когда я представлял себе, как толстый садист-тюремщик читает ее письма, мне делалось дурно.

Я спросил Реника:

– Как у нее дела? Как она живет?

– Неплохо, – сказал он. – Ты ведь не сомневался в этом, да? Нина открыла в себе талант живописца. Она разрисовывает гончарные изделия и недурно этим зарабатывает.

«Бьюик» свернул на улицу, где находился мой дом.

При виде моего бунгало у меня комок подкатил к горлу. Знакомая улица была безлюдной. Дождь лил серой стеной на проезжую часть и тротуар.

Реник затормозил возле ворот.

– Еще увидимся, – сказал он и сжал мою руку. – Везучий ты, Хэрри. Хотел бы я, чтобы меня ждал такой человек, как твоя Нина.

Я вылез из машины и зашагал, не оборачиваясь, по дорожке. Входная дверь распахнулась, и на пороге появилась Нина.

II

На седьмое утро после моего выхода из тюрьмы я внезапно проснулся в шесть тридцать. Мне снилось, что я снова в камере, и лишь через несколько мгновений я понял, что нахожусь у себя дома, рядом со спящей Ниной.

Я лег на спину, уставился в потолок и начал, как и в предыдущие шесть дней, размышлять, каким способом буду зарабатывать на жизнь. Я уже зондировал почву в мире журналистики. Как я и предполагал, для меня там работы не было. Кьюбитт далеко протянул свои щупальца. Даже незначительная местная газета боялась иметь со мной дело.

У меня не оставалось большого выбора. Я умел писать, но не был беллетристом. Я – репортер. Чтобы сочинить стоящий текст, мне нужны факты. Без поддержки газеты я работать не могу.

Я посмотрел на спящую Нину.

Мы поженились за два года и три месяца до тюрьмы. Тогда Нине было двадцать два, мне – двадцать семь.

Нинины темные волосы слегка вились, а кожа имела оттенок слоновой кости. Мы оба считали, что она не была красавицей в общепринятом значении этого слова, но я говорил, да и теперь так думаю, что Нина – самая привлекательная женщина из всех, кого я когда-либо видел. Наблюдая за ней сейчас, я мог видеть, как она страдала эти годы. Кожа вокруг глаз огрубела. Возле рта появилась складка, которая отсутствовала до моего ареста. Нина во сне выглядела печальной: прежде такого не бывало.

Ей действительно порядком досталось. Я оставил на нашем общем счете три тысячи долларов, но они быстро кончились – на гонорар моему адвокату и последний взнос за дом ушло почти все, и Нине пришлось искать работу.

Она сменила несколько мест, пока наконец, как рассказал Реник, не обнаружила у себя способности к рисованию, и получила заказ у человека, который продавал туристам гончарные изделия. Он изготавливал их, а Нина расписывала. Последний год ей платили шестьдесят долларов в неделю: достаточно, по ее словам, чтобы продержаться нам обоим, пока я не встану на ноги.

Сейчас на моем счете лежало двести долларов. Если я не найду работу, прежде чем истрачу их, придется просить у Нины деньги на автобус, сигареты и т. п. – такая перспектива угнетала меня.

Днем раньше, в состоянии, близком к отчаянию, я пытался устроиться куда-нибудь хотя бы временно – лишь бы раздобыть немного денег.

Пробегав весь день, я вернулся домой ни с чем. Меня слишком хорошо знали в Палм-Сити, чтобы предложить черную работу. Люди, которые нуждались в рабочих руках, увидев меня, приходили в смущение.

– Ну, мистер Барбер, вы смеетесь, – говорили мне. – Это дело не для вас.

У меня не хватало мужества признаться, как крепко я сел на мель, и они испытывали облегчение, когда я уходил с шуткой.

– О чем задумался, Хэрри? – спросила Нина, поворачиваясь ко мне лицом.

– Ни о чем. Я дремал.

– Напрасно ты беспокоишься. Как-нибудь выкарабкаемся. Нам вполне хватает шестидесяти долларов в неделю. С голоду мы не умрем. Наберись терпения. Тебе обязательно подвернется стоящая работа.

– А пока я буду дожидаться стоящей работы, мне придется сидеть у тебя на шее, – сказал я. – Это замечательно. Я просто в восторге.

Она подняла голову и посмотрела на меня с тревогой.

– Я же твой друг, Хэрри. Когда ты найдешь работу, я брошу свою. А до тех пор буду расписывать горшки. На то мы и друзья.

– Спасибо, что разъяснила.

– Хэрри… ты меня волнуешь. Ты сам не отдаешь себе отчета, как ты изменился. В тебе столько злости и горечи. Ты должен постараться забыть. У нас вся жизнь впереди, и это твое отношение…

– Понимаю.

Я встал с кровати.

– Извини. Возможно, после трех с половиной лет тюрьмы и ты стала бы такой. Я сварю кофе. Будет от меня хоть какая-то польза.

Все это происходило со мной два года назад. Возвращаясь мыслями к тому времени и воспринимая все в ином свете, я понимаю, каким же слабаком я оказался. Я позволил той расставленной мне ловушке и тюремному заключению сломить себя. Не было во мне злости и горечи. Меня съедала жалость к себе.