Андрей Максимов - Кто вам сказал, что вы живы? Психофилософский роман

• Название: Кто вам сказал, что вы живы? Психофилософский роман
• Автор: Андрей Максимов
• Жанр: Русское современное
• Год: 2018
• ISBN: 978-5-17-110645-4

Любовь. Секс. Самоубийство, которого не было. Труп, принадлежащий другому.

Тишина заменит жизнь отцу. Суета заменит жизнь сыну.

Они расстанутся, не замечая друг друга. И встретятся, когда сын придет к отцу после собственной смерти.

Новый роман Андрея Максимова – абсолютно необычен. Он заставит Вас плакать, смеяться, а, главное, думать.

Этот роман не надо пересказывать. Его надо читать.

Андрей Максимов – известный журналист, писатель, радио- и телеведущий, театральный режиссер. Колумнист «Российской газеты». Автор бестселлеров «Психофилософия», «Как не стать врагом своему ребенку», «Психофилософия 2.0» и др.

---

С тех пор Лера перестала для меня существовать.

Но именно тогда я понял, что любовь – это желание прикоснуться. Нет такого желания – значит, и любви нет.

Вот и все. Вот и все философии.

Дверь распахнулась как всегда без стука.

Конечно, это была Ира.

Только директор театра и она входили ко мне без стука.

Я уже понял, что все женщины делятся на две неравные группы.

Одни относятся к тебе, мужчине, как к подарку. Они удивляются, что ты обратил на них внимание, стараются понравиться, смотрят в рот, восторгаются любой глупости, которая вылетает из твоего рта.

С самого начала отношений они словно говорят:

– Мне ужасно повезло, что у меня есть ты. Не бросай меня, а? Я буду стараться, чтобы тебе со мной было хорошо.

С такими женщинами комфортно. Но, в конце концов, с ними обязательно становится скучно. Ты быстро достигаешь своей цели и больше тебе стремиться не к чему.

Такие женщины, как отдых у моря – солнце, воздух, вкусная еда, водка… И – дикая тоска.

Женщины второй группы относятся как к подарку к самим себе. Они искренно считают, что тебе ужасно повезло, поскольку они обратили на тебя внимание. И в жизни, и в постели они не любят – позволяют себя любить.

С самого начала отношений они как бы заявляют:

– Мужик, тебе сильно повезло, что ты встретил меня. Меня мечтают заполучить все. Поэтому старайся, чтобы я осталась с тобой и продолжала позволять тебе любить меня.

С ними не бывает скучно и не бывает легко. Они не дают комфорта, но дарят азарт.

Такие женщины – как морская прогулка в шторм: прекрасное ощущение движения, ветер вперемешку с морскими каплями бьет в лицо, тебя шатает из стороны в сторону… И маняще, и страшно, и забыть невозможно.

Конечно, такой была Ольга.

И тот, живущий во мне Второй, не случайно предупреждал все время:

– Не выйдет из этого брака добра. Не выйдет.

Ольга мучила меня – особенно после той истории. Да, та история…

Мне было тяжело с ней жить. Привычно и тяжело. Привычно тяжело.

Но эта мука и эта тяжесть уже стали частью моей жизни, и я не представлял, как можно жить без них.

Зато после той истории стал предпочитать женщин первой группы – влюбленных, а не позволяющих любить. Тех, которые ничего не требовали, а все, что дарили, – дарили с радостью.

Именно такой была Ирка Левова – костюмер нашего театра. Яркая женщина, влюбленная в меня.

Не исключено, правда, что она делала вид, что прям так жутко влюблена. Но это не важно. Если она и играла роль, то талантливо.

Итак, Ирка, как водится, вошла без стука, заперла дверь и поздоровалась со мной долгим поцелуем.

Три года назад… Или четыре? А может, два… Не важно.

В общем, однажды, когда мы выпили по поводу очередной премьеры… или праздника… или без повода…

В общем, однажды, когда мы выпили, мы вошли вместе ко мне в студию, Ирка рухнула на диван и сказала со вздохом:

– Серый, ты – лучший мужик из всех, кого я знаю. Я хочу быть твоей. Возьмешь?

Так у нас все началось.

Любовь ли это? А кто ж его знает…

Сначала любовь – это невозможность прожить без другого.

Потом – необходимость прикоснуться.

Еще потом – это желание свить гнездышко, черт бы его побрал. Нашел дуру, которая готова делить с тобой один унитаз всю жизнь, – значит, все, любовь.

А потом знаете что? Знаете, во что превращаются со временем размышления мужчины о сути любви?

В простое понимание того, что любви никакой нет. И страсти никакой нет. А есть только привычка. Ты привык, что в твоей жизни должна быть баба. Вот и все.

И прожить ты без нее можешь. И прям чтобы все время хотелось к ней прикасаться, – тоже нет. И унитаз, как и кровать, всю жизнь делить с ней – не так чтоб прям очень хочется.

Юная любовь строится на трех словах: «Я тебя люблю».

Любовь немолодого человека – на двух: «Пусть остается».

Сама явилась. Вот и хорошо. Вот и славно. Пусть, значит, и будет.

Зачем?

Для утех всяких, которые почему-то мне нужны по-прежнему. Да и вообще для увеселения жизни.

Мало разве?

Да! По молодости любовь нужна для жизни. А по старости – для увеселения жизни.

Ирка отстранилась от меня и сказала:

– Помнишь, что у нас премьера послезавтра?

Я удивился:

– Так не моя ж…

Ирка потрепала меня по голове – у нее это означало признак нежности:

– Ну ты, Серый, даешь, дурья твой башка. Премьера, сечешь? Банкет, сечешь? А кто-то хотел певицу записать…

Вот умница какая! Как же я сам с ходу не сообразил?

Гениально!

_______________________________________________

Я вынул Лягу из ляговоза и поставил на стол.

Я готов поклясться чем угодно, что Ляга смотрела на меня изучающе.

Наверное, это противоречит каким-нибудь законам биологии и еще чему-нибудь… Я заметил: самое интересное на свете обязательно чему-нибудь да противоречит… Не важно.

Противоречит или нет, но Ляга сидела на столе, никуда не скакала и смотрела на меня.

С интересом смотрела. Так мне кажется. Изучающе.

Я попытался представить, каким эта кроха видит мир.

Люди кажутся ей огромными и страшными типа монстрами, способными в любой момент сделать с ней что угодно…

Я увидел, как надо мной опускается гигантская рука, хватает меня и куда-нибудь переносит. Ужас!

Мне стало ужасно жаль мою Лягу…

Я четко врубился, что почему-то привязался к этому глазастому существу. Она совсем не казалась мне скользкой и противной.

Если бы она погибла в диванных пружинах, я бы сильно расстроился…

С кухни доносился вкусный запах блинов.

Я осторожно взял Лягу. Она не сопротивлялась. Удивительное дело: почему-то она не сопротивлялась никогда, словно не ожидала от меня ничего плохого.

Так же осторожно опустил ее в аквариум и пошел на кухню: хотелось пожрать.

В дыму и чаду стояла мама и жарила блины сразу на трех сковородках.

– Мам, зачем столько? – ахнул я.

– А как же! Класс ваш – целая орава. Да еще ваши американские друзья. Надо же, чтобы всем хватило!

Я поцеловал маму в макушку.

Мне стало неловко за свою шутку, но отступать было некуда. Придется завтра потрясти одноклассников. Надо еще придумать, как объяснить, чего это я вдруг приперся с блинами.

– Много не ешь, – буркнула мама, увидев, как я схватил блин. – Другим не достанется. Надо всегда думать о других.

Меня воспитывают все и всегда. Постоянно. Нет и не может быть такой ситуации в жизни, чтобы взрослые не использовали ее для воспитания подрастающих придурков, то есть нас. Я уже привык к этому, но все равно иногда жутко раздражает.

Какая же это жесть: утро!

Когда надо подняться, глядя в грязную утреннюю пустоту, и постепенно въехать в то, что, кроме пустоты, тебя в ближайшем будущем не ожидает ровно ничего.

Я поднялся, не открывая глаз. Подошел к аквариуму. Это теперь стало утренней привычкой.

Ляга сидела на островке и пялила на меня свои глазищи.

Не знаю, может, у лягушек есть какие-нибудь биологические часы, но мне приятно было думать, что Ляга специально ждет меня, чтобы поздороваться.

– Привет, Ляга! – сказал я и пошел на кухню.

Там стояли две кастрюли с блинами, накрытые пледом и одеялом.

Рядом лежала записка: «Блины постарайся согреть. Вот тебе деньги – купи обязательно сметаны, а то американские друзья не распознают вкус. Целую. Мама».

Мне опять стало стыдно. И мысль о том, что можно просто выкинуть блины на помойку, едва возникнув, тут же испарилась в моем мозгу.

Я взял два огромных пакета, положил в них кастрюли, и, грохоча всем этим, честно пошел в магазин за сметаной. Идея присвоить себе «сметанные» деньги, разумеется, возникла, но я ее отогнал.

Первым уроком была алгебра, и это облегчало дело.

Учительница алгебры Серафима Ильинична была еще совсем молодая девушка, которая изо всех сил старалась делать вид, будто любит нас. Видимо, она решила найти путь в наши сердца через любовь. Однако алгебра от этого интересней не становилась.

Серафима Ильинична честно старалась не быть злыдней, иногда, правда, срывалась. Те ребята, кто решил поступать в математические вузы, говорили, что она нормально врубается в предмет. Остальных это просто не касалось.

Я дождался, пока все, включая Серафиму, войдут в класс, решительно влетел, поставил обе кастрюли на учительский стол, произнес веско:

– Серафима Ильинична, разрешите? У меня важное сообщение, – и, не дожидаясь ее ответа, продолжил: – Уважаемая Серафима Ильинична! Дорогие френды, коллеги, дамы и господа!

Класс сидел тихо и настороженно. Никто даже не хихикнул.

Серафима Ильинична отошла к окну и смотрела на меня взглядом, полным тревоги и безнадежной тоски одновременно.

– Мы христианская страна, – заявил я авторитетно. – Все знают, что весной бывает Масленица, когда христиане едят блины. Но! Но! Но! Мы христианской страной были не всегда. Раньше мы были язычниками…

– Кем? – спросил со своего места лопоухий Сашка, который всегда занимался только тем, что продавал и покупал. И больше его не интересовало ничего.