Денис Драгунский - Автопортрет неизвестного

• Название: Автопортрет неизвестного
• Автор: Денис Драгунский
• Жанр: Русское современное
• Год: 2018
• ISBN: 978-5-17-107932-1

Денис Драгунский – прозаик, журналист, известный блогер. Автор романов «Архитектор и монах», «Дело принципа» и множества коротких рассказов.

«Автопортрет неизвестного» – новый роман Дениса Драгунского. Когда-то в огромной квартире сталинского дома жил академик, потом художник, потом министр, потом его сын – ученый, начальник секретной лаборатории. Теперь эту квартиру купил крупный финансист. Его молодая жена, женщина с амбициями, решила написать роман обо всех этих людях. В сплетении судеб и событий разворачиваются таинственные истории о творчестве и шпионаже, об изменах и незаконных детях, об исчезновениях и возвращениях, и о силе художественного вымысла, который иногда побеждает реальность.

---

– Но все равно. – Игнат не отступал. – Не верю, чтоб она прямо вот так: «Рубежи зрелости, боевая задача». Что она, дура?

– Не глупей нас с тобой. Вот, послушай:

– Система должна работать! Выполнять боевую задачу! – Генриетта Михайловна вдруг помотала головой и недобро засмеялась. – Прости, это звучит очень докторально, и сентенциозно, и даже очень официозно, прямо как в газете. Но так получается короче. Так проще и яснее, – еще злее сказала она. – Смысл остается, и он правильный. Система должна работать, а не бежать впереди прогресса.

– Значит, вы считаете…

– Господи, – вдруг махнула она рукой и села на стул. – Да ничего я не считаю! Я тебя учила, но ты мыслишь уже совершенно по-другому. Хотя, конечно, Ярослава здорово занесло, когда он отдал тебе Лабораторию Восемь. Твое назначение – не куда-нибудь, а на место Ланского – это был скандал! А Ланской относился к тебе весьма критически, я это знаю.

– Я тоже. Тоже знаю, и тоже весьма критически.

Он прошелся по комнате, отвернулся к стене. Замолчал.

– О чем задумался? – спросила Генриетта Михайловна.

– А? Так, ни о чем. Об Ольге вашей. Где она гуляет до сих пор? Черт-те что. Я сижу здесь, мама одна, а Ольги нет.

– Но предупреждаю: она никуда не пойдет.

– Ну, пусть она сама мне это скажет. – Он посмотрел на часы. – У нее что, кавалеры? Да, кстати, Генриетта Михайловна, у нее есть кавалер?

– Погоди. Понимаешь, Алексей, ты для меня не просто бывший аспирант, пусть даже самый талантливый. Я очень хорошо к тебе отношусь, Алеша, я жду твоего успеха, я верю в тебя, и поэтому я хочу знать правду.

– Правду? О чем? – возмутился Алексей. – Хватит загадок!

– Вот о чем. Ярослав Диомидович, помимо руководства Управлением, регулярно публикует серьезные работы. Причем – заметь! – по сугубо теоретическим вопросам. Глубокие, остроумные, оригинальные работы…

– Ярослав Диомидович вообще весьма глубок, остроумен и оригинален. Возвращаю вам ваш убедительный стиль, Генриетта Михайловна, простите меня за докторальность, и сентенциозность, и даже некоторую официозность! Замечу, что он членкор Академии наук. Подчеркну, что его системы до сих пор работают. Напомню, что именно он придумал рекурсионные зонтики. Вот как раз в связи с этим, насчет решеток Вигорелли для зонтиков, я и хотел с вами поговорить.

Генриетта Михайловна стукнула Алексея пальцем по губам.

– Ну мы же свои! – возмутился Алексей.

– Мы-то да, – сказала Генриетта Михайловна. – У нас есть допуск. А вот у товарища майора, – и она показала пальцем на люстру, – совсем необязательно, что у него есть допуск. Так что давай без терминов. А теперь объясни мне следующий факт. Откуда взялось это поразительное совпадение мыслей в последних работах Ярослава и твоих собственных статьях? Он что, пишет за тебя? Или ты за него? Слишком много супу ты хочешь наварить из одного лаврового веночка. В глаза смотри! Ну?

– Это все неправда. И вообще уже не имеет значения. Уже всё.

– Почему «уже не имеет»? – тут же придралась приметливая Генриетта Михайловна. – Что ты имеешь в виду? Что – всё?

– Неважно. Потом скажу.

Алексей говорил это и как будто со стороны на себя глядел и удивлялся: как это он может спокойно говорить и выслушивать какие-то сплетни о Ярославе Диомидовиче.

Потому что Ярослав Диомидович сегодня днем умер. На рабочем месте. То есть в рабочем кабинете.

3.

Алексей позвонил ему сегодня в половине третьего.

Не по поводу годовщины отца. Там была своя история: Алексей в тринадцать сорок – у него было записано в журнале звонков! – позвонил испытателям в Минск, они сказали, что все режимы уже прогнали и уже считают. Но почему-то считают люди Бажанова, то есть люди из КБ, где делали сам самолет, хотя по всем правилам служебной этики сначала считать должен изготовитель, то есть его Лаборатория Восемь, а потом отдать результаты Бажанову. Тем более что у них есть все исходники, и, если хоть тютелька сомнений, пускай перепроверяют. То есть тут явно была какая-то неясная, туманная, но несомненная гадость и вполне реальная опасность. Вот такая: свалить какие-то свои неудачи на Алексея, на его систему – и передать задание другой фирме. А Лабораторию Восемь… да мало ли что можно сделать с Лабораторией Восемь, бывшим КБ Ланского? Задвинуть, закрыть, расформировать, слить, присоединить.

Первое и главнейшее правило добрых и товарищеских служебных взаимоотношений – сдачу давать немедленно. Желательно нокаутом.

У Алексея был очень серьезный материал на Бажанова Леонида Васильевича. Была бумажка, которая два месяца лежала у Алексея в кошельке, сложенная ввосьмеро, в отдельном кармашке, – несанкционированные контакты Бажанова на авиасалоне в Фарнборо. Бывший заместитель Ланского и секретарь парторганизации, ныне покойный – всего месяц назад скончался от острой печеночной недостаточности, – профессор Базиленко, единственный в КБ, кто искренне – хотя неизвестно почему – любил Алексея, поделился с ним этим неожиданным наблюдением. Передал собственноручно нацарапанные строки на листочке, вырванном из гостиничной записной книжечки: Farnborough. Hotel Falcon. И две английские фамилии. Joseph Matthews and Rex Albee. И дата с указанием часа. И название ресторана: Tom Lynn Bar and Grill.

Поэтому он сразу собрался ехать к Ярославу Диомидовичу.

Но сначала позвонил, уже без записи в журнал, разумеется. Вызвал машину, почти доехал, велел шоферу остановиться, прошел чуть вперед по длинной улице с трамвайными путями посредине.

Это был старый окраинный район, который с трех сторон постепенно обстраивался белыми панельными башнями; они виднелись вдалеке, высовываясь над горизонтом плоских крыш. Но пока тут царили четырехэтажные угловатые дома с квадратными окнами: советский стиль двадцатых и тридцатых, простодушный конструктивизм для рабочих и служащих. Тут же и фабрика «Мосрезина», и техникум легкой промышленности, и завод строительных металлоконструкций, и Дом культуры при заводе в виде скошенной двутавровой балки – по моде двадцатых годов. А потом, через несколько лет после войны, здесь построили низкое, всего в три этажа, но очень длинное здание в стиле сталинского учрежденческого ампира, помесь фабричного барака, старорусского поместья и итальянского палаццо, с портиком о шести колоннах, с обширным крыльцом, на котором стояли полированные гранитные вазы, с круглым остекленным входом – и вот здесь-то и располагалось бывшее Министерство специального приборостроения, которое потом, после отставки Перегудова, усилиями Смоляка превратилось в Межведомственное управление специальных разработок. Но, поскольку учреждение было весьма секретным, все эти ампирные красоты скрывались за трехметровым кирпичным забором, оштукатуренным и тоже отчасти ампирным, с разрустованным цоколем и неким подобием пилястр через каждые десять шагов, а между пилястрами были лепные пятиконечные звезды на фоне стрел и молний – эмблема связистов. То есть был сделан некоторый намек на то, чем занимаются в этом безымянном и скрытом от глаз учреждении.

– А ты это все точно знаешь? – спросил Игнат. – Как живут и работают вот эти твои секретные конструкторы.

– У меня в молодости, – сказала Юля, – был один хороший друг…

– В молодости? – засмеялся Игнат.

– Ну да, – пожала плечами Юля. – В то время, когда я была ощутимо моложе. Так вот, был у меня друг-журналист. Один раз он написал большой очерк про маленький районный краеведческий музей. Прожил в этом городке недели две, со всеми познакомился, погрузился в подробности и все в точности описал. Люди, работа, проблемы. Напечатали. И тут же письма в редакцию: «Неправда! Такого не бывает! Откуда он это взял? Клевета, выдумки, лакировка, очернение, все не как в жизни!» Причем писали точно такие же музейные краеведы. Так что не волнуйся. Все равно получится клевета и лакировка.

Юля помолчала и добавила:

– Хотя я была знакома с людьми из этих, так сказать, сфер… Ну ладно. Давай дальше.

До Управления было еще метров пятьсот. Алексей огляделся, ища автоматную будку. Рядом был газон с пыльными кустами; красный сентябрьский цвет. Трава вокруг кустов была желтая и росла пучками, между которыми виднелась скучная сухая земля вперемежку с камешками, окурками и крышечками от пивных бутылок.

4.

На даче была совсем другая трава, и земля другая, мягкая и влажная. Алеша любил ее трогать ладонью. Ему вдруг захотелось на дачу, которой уже десять лет как не было – продали.

Мама продала дачу через год после смерти отца. Через полгода, как только вступила в права наследства, то есть прямо начиная с 15 марта 1975 года, стала искать хорошего покупателя. Хорошего не только чтобы заплатил пятьдесят пять тысяч рублей, сумма неимоверная по тем временам, – но двухэтажный шестикомнатный дом с камином и участком в полгектара не мог стоить меньше; но и такого, чтобы соответствовал. На соседней аллее один академик недавно продал другому академику почти точно такой же дом за шестьдесят. Но с новой цинковой крышей и огромной верандой с летним отоплением, а у них была черепица, а веранда совсем небольшая. Метров двадцать пять квадратных и холодная.