Брэндон Снид - Держи голову выше: тактики мышления от величайших спортсменов мира

• Название: Держи голову выше: тактики мышления от величайших спортсменов мира
• Автор: Брэндон Снид
• Жанр: Биология

Современный спорт – не только физическая подготовка и тактика. Величайшие атлеты мира – от Леброна Джеймса до Криштиану Роналду – тщательно следят за активностью головного мозга и управляют ею. Команды тратят миллионы долларов, чтобы их игроки были лучшими в своем деле. На что именно уходят деньги? Автор книги Брэндон Снид изучил самые современные способы улучшить производительность игроков – от специальных тренажеров до сложных программ. Он на своем опыте прошел через камеры сенсорной депривации и разрешал исследователям подключать мозг к компьютеру. Теперь Снид рассказывает, как все устроено.

---

Мы отправились в одно из самых пугающих мест в мире.

Терапия.

Мне потребовалось время. Было больно. Хирургия разума. Пустая оболочка человека, которым я притворялся, препарировалась без анестезии. Но благодаря этому мы смогли увидеть, что и где поломано, как случились эти поломки и что можно с ними сделать.

Со временем терапия начала работать. Во-первых и в-главных, она дала мне ответы. Депрессия. Тревожность. Обсессивно-компульсивное расстройство. Может, что-то еще.

Я видел семена чудовищ своего разума, их корни, то, как они росли во мне. В корне всего этого я видел психологическую черную дыру страха. И я учился. Я видел, где зарождались чудовища и что помогало им вырастать. Я совершил то, что некогда считал неприемлемым, – согласился принимать лекарство по рецепту, и оно незамедлительно помогло мне. Поиск верного сочетания препаратов занял какое-то время – Celexa, потом Zoloft, теперь Buspar и Luvox, – и мне пришлось испытать на себе кое-какие совсем не желанные и досадные побочные их эффекты. Но оно того стоило.

У меня до сих пор случаются эти вспышки, я могу быть утомительным и невротичным, требовать повышенного внимания к себе и переживать резкую смену настроения, и еще мне пришлось просить других быть ко мне снисходительнее. Однако я убежден в том, что решение Кэти заставить меня согласиться на терапию не только спасло наш брак. Возможно, она вдобавок спасла мне жизнь.

Затем, спустя два-три года после того, как я закончил терапию, в октябре 2013-го, Кэти забеременела. И произошло то, что, как мне кажется, происходит с большинством мужчин, когда они впервые узнают о том, что станут отцами: моя текущая версия самого себя внезапно показалась мне полной недостатков.

Прием лекарств и проговаривание причин приносили пользу, но чем больше рос живот Кэти, тем менее адекватным казалось мне мое лечение. Психотерапевт сказал мне, что я «снимал поколенческие проклятия». Я уже слышал подобное выражение в церкви, но он мне показал его на примере науки: неприятности и трудности наших родителей и их собственных родителей, живших раньше, по цепочке ДНК передались и нам самим.

Но даже если мои гены и не передавали мне неприятности предков, я всё же чувствовал необходимость узнать больше и стать сильнее. Я представлял себе будущие разговоры со своим сыном в ситуации, когда у него тоже появлялись такие затруднения.

– Что ж, сынок, у меня есть эти сложности, и у тебя, скорее всего, тоже, но мы сможем с ними разобраться.

– Как, папочка?

И я не мог себе представить, что говорю лишь что-нибудь в духе:

– Ну, ты можешь поговорить с кем-нибудь, кто много об этом знает, а еще тебе, возможно, придется всю жизнь пить таблетки и верить.

Что-то в таком диалоге казалось нечестным.

Ко мне пришло убеждение: то, что люди говорили мне до сих пор, было если и не абсолютно неправильным, то как минимум неполным. Ну конечно же мы можем сделать с нашим разумом нечто большее, чем просто принять его таким, какой он есть. Я точно не знаю, откуда ко мне пришла эта мысль. Может, я просто упрямый. Всё, что я знаю, – это то, что стародавняя критика Тренера – «у тебя не тот склад ума» – по-прежнему эхом разносилась в моей голове, и я чувствовал, будто веду с ним спор. Быть может, у меня и не тот склад ума, пока не тот, но разве я не могу как-то его натренировать? Разумеется, думал я, должно же быть что-то такое, что мы можем сделать для себя.

Если всё, что мы могли, – это просто поднять руки и предоставить всё «воле Божьей», то мне нужно было как минимум найти пределы того, что мы можем сделать. В конце концов, аргументировал я, ведь мне удалось научиться тому, как строить свое тело. Почему я не могу проделать то же самое с разумом?

Я начал много размышлять о великих спортсменах; не то чтобы с намерением поностальгировать о разбитых мечтах или заставить своего сына преуспеть в том, в чем сам потерпел неудачу, – нет, ничего настолько бредового. Я помирился с бейсболом. Я не расстроен тем, что провалился в нем. Но я сожалею, что забывал получать удовольствие, и о том, что делал жизнь любимых мною людей тяжелее, чем она могла бы быть. Но я не был подсевшим на бейсбол. Он, как и спорт в целом, стали скорее метафорой всех моих надежд и мечтаний.

Поэтому мне нужно было узнать: что есть такого в великих спортсменах – и всех нас вообще, – что делает их разум крепким? И как можно сделать разум крепче?

Я и понятия не имел, что на этот вопрос может быть так много ответов.

Глава 2 За грань привычных ярлыков

В один из дней в середине декабря 2015-го я покинул свой дом в Гринвилле, Северная Каролина, и отправился на машине на запад, в Роли. Там, в полутора часах езды, находился офис доктора Дэна Картье, психолога.

Я приехал туда для выяснения подробностей того, чем занимались «Сиэтл Сихокс» с SenseLabs и доктором Майклом Джервейсом: оценки ЭЭГ и дальнейших тренировок. А это далеко не простые процедуры.

Картье провожает в фойе женщину с сонными глазами, желает ей всего хорошего, затем приветствует меня широкой улыбкой и ведет меня за собой в свой кабинет. Доктор – стройный мужчина среднего роста, он лыс, а на лице у него аккуратно подстриженная седая борода. Голос у него глубокий, спокойный и уверенный, и его легко рассмешить.

Я сажусь в кожаное кресло, он во вращающееся кресло за компьютерным столом, и спустя несколько минут непринужденной беседы Картье уже закрепляет у меня на голове синюю шапочку-шлем. К ней прикреплен пучок длинных проводов; они подсоединены к компьютеру под столом, стоящим рядом со мной.

– Эта шапочная технология, – объясняет он, – разрабатывалась в первую очередь для NASA, на заре эпохи освоения космоса, когда людей только начали туда запускать. Ученые, которые участвовали в их подготовке, хотели отслеживать изменения, происходившие в мозге астронавтов.

Теперь она используется точно так же, но вместо того, чтобы помогать людям выходить в открытый космос, она помогает им раскрывать и познавать свой разум – еще одну бесконечную, загадочную Вселенную.

Когда шапочка оказывается на голове, готовая к работе, Картье достает большую иглу.

– Я знаю, что вы спортсмен, – предупреждает он, – и что вас учили превозмогать боль и всё такое, но я сейчас серьезно. Если на какой-то стадии процесса вы почувствуете слишком сильную боль, пожа-а-а-лста, дайте мне знать. Теперь начнем с левой половины вашего лба.

Он протыкает иголкой сенсор и вставляет ее в мою кожу, а затем крутит. Это нужно для того, объясняет он, чтобы «стереть» кожу – весьма мягкий способ сообщить вам, что ему нужно порезать кожу вашего скальпа, чтобы гель в сенсорах вошел с ним в контакт. По ощущениям напоминает укус насекомого.

– Знаете, я начинаю понимать, почему эта процедура не обрела широкую популярность, – пошутил я.

Он делает мне девятнадцать таких надрезов, по одному на каждый сенсор.

Проверив соединения сенсоров, Картье поворачивается к компьютеру и задает мне еще несколько вопросов.

– Вы принимаете лекарства?

– Да. Сто миллиграммов Luvox, двадцать миллиграммов Buspar, дважды в день, но следуя вашим инструкциям, я не принимал ни один из препаратов на протяжении последних двадцати четырех часов, чтобы не помешать успешному тестированию.

– Случалось ли вам в жизни получать какие-то особенно сильные и неприятные удары по голове?

– Ничего серьезного, – ответил я.

Но два эпизода из моей истории вызывают у него беспокойство. Во-первых, инцидент во время катания на сноуборде, случившийся несколько месяцев назад, и эпизод многолетней давности, когда я, пытаясь поймать улетавший мяч, падавший свечой, прыгнул за ним и на полной скорости влетел лбом в поручни, которыми было ограждено поле по периметру стадиона.

– Что ж, – говорит он, – внутренность черепа технически не самое лучшее место для мозга. Особенно для фронтальной его части. Там находятся выступы, ударяясь о которые при травме мозг как бы отскакивает, и таким образом получает гематомы… В буквальном смысле каждый получал повреждения мозга той или иной степени серьезности: когда падал и спотыкался, поскальзывался на льду, сталкивался с кем-нибудь во время занятий спортом, попадал в автоаварии и так далее. На самом деле чудо то, что мы выживаем. Но эта штука даст нам объективный взгляд на то, что делает и чего не делает ваш мозг.

Картье повторно проверяет все сенсоры, открывает компьютерную программу, и мы начинаем.

Примерно тридцать минут, работая в пятиминутных интервалах, он записывает активность моего мозга, пока я выполняю различные задания: сижу с открытыми глазами, затем с закрытыми, потом медитирую, потом читаю отрывок витиеватого текста, написанного на староанглийском, и решаю математические примеры. Смысл всего этого в том, чтобы увидеть, как мой мозг справляется с простыми ситуациями, некоторые из которых требуют от него активности, а некоторые нет, и по его реакциям оценить, как он функционирует в целом. Понять, не слишком ли он, например, нагружен, когда делает что-то настолько простое, и не слишком ли напрягается потом, пребывая в настоящем стрессе.